Константин Кислов - Путь на Олений ложок

Но что же теперь делать? Покупать хлеб или подойти к девочке и спросить ее? О чем? Ведь она может ничего не ответить или тетя обратит внимание и прогонит…

И пока он думал и гадал, как ему поступить, девочка вместе с женщиной вышла из булочной. Миша выскользнул следом. «Не буду пока подходить, пусть идут, куда хотят, а я за ними…»

Женщина и девочка подошли к воротам парка, постояли у доски реклам и объявлений, зашли в парк и повернули на центральную аллею.

Как только они подошли к скамейке, на которой сидел Толик, тот вскочил и, маскируясь за деревьями, стал пробираться за ними.

— Она, да? — шепотом спросил Миша, выглянув из-за дерева.

— Она самая. — ответил Толик.

— Подходить близко не будем. До дому дойдем, а там все разузнаем, согласен?

— Согласен… Хлеба купил?

— Не успел.

Толик сморщился, чуть не всхлипнул.

— Осталось немного, потерпим.

Ребята разошлись: Миша на одну сторону аллеи, Толик — на другую. Они двигались осторожно, таились за деревьями, пригибались к кустарникам, как следопыты, выслеживающие добычу. Не заметили, как прошли весь парк, вышли за ворота, пересекли неширокую площадь, скверик с черным угрюмым памятником посредине и остановились у подъезда большого многоквартирного дома. Женщина и девочка вошли в подъезд.

— Вот и пришли, — сказал Миша, но в его дрогнувшем голосе чувствовалась неуверенность. Может быть, надо было сразу остановить девочку и спросить ее? А теперь неизвестно, сколько придется ждать здесь. Может быть, она и не выйдет больше сегодня.

Толик тоже думал об этом, но говорить не хотел. Ему казалось, что чем больше он говорит, тем сильнее и мучительнее ощущение голода.

— Опять будем ждать? — через силу спросил он.

— Придется.

Девочка вышла после обеда. Она прошла в скверик и только хотела сесть на скамейку, как из кустов, росших возле скамейки, показалась голова Толика. Девочка, приняв его за уличного озорника, повернулась, чтобы уйти. Но из-за тополя вышел еще один мальчишка и преградил ей дорогу. Это был Миша.

— А я папу твоего хорошо знаю, — заговорил Толик, пустившись на хитрость.

— Папу?! — девочка удивленно раскрыла глаза. — А у меня нет папы. Он умер.

— Как умер? — усомнился Толик, не доверчиво разглядывая девочку. — А тогда, помнишь? В парке ты с ним гуляла. Он такой черный, высокий… В сером костюме, и портфель у него большой, со светлыми замочками.

— А-а, это вовсе и не папа, а дядя Влас, но его сейчас нет дома, он на юг отдыхать уехал. Он живет не здесь, а на улице Белинского, тридцать два.

— О-о, тогда я знаю этого дядю Власа, — вмешался в разговор Миша. — Фамилия его Мурашкин, да?

Девочка рассмеялась.

— Мурашкин!.. Вот смешно. Может быть, еще Букашкин?.. Вовсе и не Мурашкин, а Керженеков Влас Прокопьевич, вот! — с гордостью закончила она.

Ребята вдруг переглянулись и разом побежали из сквера, оставив в недоумении белокурую девочку.

Шатеркин только что вернулся из города. Едва он сел за стол, как в кабинет вошел дежурный сотрудник и доложил, что его давно ждут два мальчика.

— Два мальчика? — переспросил капитан, с недоумением взглянув на дежурного. — Что же им нужно?

— Не могу знать, товарищ капитан. Говорят, что пришли по какому-то очень секретному делу. — Дежурный поправил спереди гимнастерку. — Мальчишки настойчивые, фамилий своих не называют, держатся строго и ни с кем не разговаривают. Проведите, говорят, нас к большому капитану, которого дядей Колей зовут, и все.

— Вот как! А, да… Наверно те самые.

Дежурный пожал плечами:

— Мальчишки, товарищ капитан, вполне обыкновенные. Один побольше, белобрысый, другой черноголовый, поменьше. Я им говорю: «Капитан придет поздно, идите домой». Ни в какую. «Всю ночь, говорят, просидим, а дождемся».

— Так и есть, они. А ну-ка, зовите их сюда…

Миша и Толик неуверенно переступили порог.

— Ого, рыбаки! Ну, здорово, здорово! — идя навстречу мальчишкам, воскликнул капитан. — Как улов?

— Не рыбачим, — решительно и сухо ответил Миша.

— Почему же не рыбачите? Разве можно бросать такое приятное занятие?

— Просто так, надоело уж…

Шатеркин, внимательно приглядываясь к ребятам, усадил их к столу. Мальчишки держались настороженно и неспокойно… Поэтому капитан решил пока не спрашивать их о причине посещения, дать им оглядеться в непривычной обстановке, а потом перейти к делу.

— Значит, с рыбалкой покончено? Ай-яй-яй! А я-то собирался завтра на уху к вам подъехать. Как же быть?

— Не знаем, — ответил Толик с явным неудовольствием. — Все равно не клюет, чего там сидеть зря? Только комаров кормить.

— Не берет на удочку, сетью попробуйте.

— И сетью не поймается. — поспешно сказал Толик. — Вода очень большая — вот почему…

Миша с подозрением взглянул на капитана. «Чего это он все рыбой интересуется? Ухи захотел… Может быть, уже все знает?..»

— Мы насчет другого, — волнуясь и гладя ладонью полированный стол, начал он. — Мы по делу… Мы насчет того дяденьки…

— Который из пистолета застрелился, — нетерпеливо досказал Толик.

— Ах вон что… — с притворным разочарованием сказал Шатеркин. — Ну что же, тогда будем говорить о дяденьке, начинайте, я слушаю.

Он взял папироску, постучал мундштуком по коробке и закурил. Добродушная улыбка исчезла с его лица, густые светлые брови сомкнулись, образовав у переносицы неглубокую морщинку. Миша торопливо пригладил свои выгоревшие на солнце вихры, лизнул языком посеченные ветром губы.

— Знаем мы его, дядя Коля… того человека знаем.

— Знаете того человека?! — Шатеркин невольно подался вперед.

— Ага, знаем.

— Мы его один раз в детском парке видели, — пояснил Толик.

— Тогда уж все по порядку и кто-нибудь один.

— Есть! — Миша строго глянул на Толика. — Я буду рассказывать, а ты потом добавишь.

— Ну, рассказывай, мне не жалко…

— Керженеков его фамилия, дядя Коля, Влас Прокопьевич… Белинского, тридцать два. Вот и все.

Миша опять провел по столу ладонью, под ней тихо и тонко пискнуло, на скользкой блестящей поверхности отпечатались короткие пальцы. Он успокоенно вздохнул и еще раз повторил:

— Вот и все.

— Нет, это не все, — сказал Шатеркин, сбрасывая пепел в ракушку-пепельницу. — Теперь придется рассказывать подробно.

Миша удивленно поднял голову.

— Мы же все сказали, дядя Коля.

— Не сказали одного и самого главного: как вы это узнали.

Миша со всеми подробностями начал рассказывать о том, как встретили они в парке неизвестного мужчину, как следили за девочкой, как узнали у нее обо всем.

Толик хотя и слушал то, что говорил Миша, но больше приглядывался к окружающей обстановке. Его внимание привлекал и массивный письменный прибор с большим, готовым к прыжку бронзовым львом, и пучок разноцветных карандашей в самшитовой подставке. Но глаза мальчика искали оружие — это была его слабость. До прихода сюда, когда он сидел еще в комнате у дежурного, его пылкое мальчишеское воображение нарисовало на стенах капитанского кабинета кривые острые сабли, кинжалы в черной, сверкающей серебром оправе, тонкостволые маузеры и много другого смертоносного оружия. Ведь у каждого военного человека обязательно должно быть оружие. Но здесь его почему-то не было. Стены были пусты. Только портрет Феликса Дзержинского висел в простенке. Отсутствие оружия сильно разочаровало Толика. Он снова поглядел на капитана, подумал: «Наверно, куда-нибудь припрятал… Пистолет же у него должен быть… Наверно, вороненый, автоматический».

— Кто же вас научил так делать? — спросил Шатеркин с едва заметной досадой в голосе.

— А мы сами придумали, — смело ответил Толик.

Шатеркин раскурил потухшую папироску.

— За помощь спасибо. Но почему вы сразу мне не сказали? — спросил капитан, вглядываясь в сосредоточенные и немного смущенные лица мальчиков.

— Вот не сказали… — неопределенно ответил Миша.

Капитан с упреком покачал головой.

— Еще один вопрос, следопыты, — уже шутя заговорил он. — Как вы меня разыскали?

— Как разыскали? — удивился Миша. — Очень даже просто.

— Вас все знают, — сказал Толик.

— Так уж и все?

— Ага… Мы подошли к одному милиционеру и спросили его, как нам разыскать капитана дядю Колю, у которого большая собака Риф.

— Тогда все ясно, — засмеялся Шатеркин. — Вы знаете не только как меня зовут, но и мою собаку.

— Конечно, он же нас чуть не съел… Мы даже квартиру вашу знаем, — ответил Миша, — и бабушку тоже…

— Может быть, и кота?

— И кота… Тишкой его зовут, да? — Миша лукаво засмеялся, показав редкие широкие зубы.