Фридрих Незнанский - ...Имеются человеческие жертвы

90

В тот же день Малютин и Меркулов вместе с Золотовым засели за дела, возбужденные против че­тырнадцати крупнейших чиновников области, среди которых были и сам губернатор, и оба вице- губернатора, и бывший начальник областного Уп­равления внутренних дел, и городской прокурор, а также за другие дела, связанные с хищениями и махинациями. Работа следственным бригадам пред­стояла долгая.

На следующий день тем же самолетом высокие визитеры улетели в Москву. А Меркулов задержал­ся. Он хотел вернуться в столицу вместе с друзьями.

—  Знаете что... — начал он, когда за окнами уже стемнело.

—  Знаем! — хором ответили Турецкий и Гряз­нов. — И еще как знаем!

И через полчаса друзья уже сидели в отдельном кабинете лучшего степногорского ресторана «Степь» за бутылкой роскощного французского коньяка, который как раз для этого застолья не забыл прихватить из Москвы предусмотрительный Меркулов.

Спешить было некуда, тревожиться не о чем. Согласно суровым реалиям времени, встреча друзей проходила под усиленной охраной.

—  Ну что? — переглянулся Турецкий с Грязновым. — Выкладываем сюрприз?

Константин Дмитриевич с недоумением посмот­рел на них, не совсем понимая, куда они клонят.

—    Тут ведь какая завязочка получилась... — ска­зал Грязнов. — Оказывается, наш старый приятель Никита Горланов еще много лет назад свел дружбу с ныне убиенным Клемешевым, сиречь Юрасовым, причем интересы их совпали в весьма специфической области. В старые добрые времена Горланов был крупный «цеховик», и для каких-то нужд соб­ственного производства ему потребовались радио­активные вещества. А Клемешев как раз работал здесь на таком заводе и проложил канал утечки. Дальше — больше. А как пошла вся эта перестроеч­ная пьянка, вся эта бардачина, наши приятели смекнули, что имеется нечто, за что кое-кто был бы готов заплатить раз этак в сто больше...

—  Ну не в сто, положим, а в десять, — поправил Турецкий.

—  ...чем за чистое червонное золото, — закончил Грязнов.

—  Это что же такое? — поинтересовался Мерку­лов. — Я, Вань, такую же хочу!

—  Не советую, — сказал Турецкий, — потому как речь шла о кое-каких занятных деталях и ком­понентах сверхмобильного ядерного оружия.

—  Это что, чемоданчики ядерные, что ли? — с усмешкой воскликнул Меркулов. — Так это же, го­ворят, туфта, так сказать, псевдонаучная фата-мор­гана!

—  Ну, не знаю, — сказал Турецкий. — Может, и туфта. Однако одна моя знакомая в этом городе, чей покойный отец был как раз директором одного здешнего завода, который и занимался изделиями близкого профиля, несколько лет назад в собствен­ных руках держала какой-то очень странный чемо­данчик. Тот чемоданчик или не тот, теперь уже неизвестно, однако если бы он был тем чемоданчи­ком, то потянул бы на мировом черном рынке ору­жия не меньше, чем на пятьдесят миллионов. Деше­во и сердито! Между прочим, весил тот «дипломат» ни много ни мало сорок два кило и принадлежал знаете кому? Не угадаете, Константин Дмитрие­вич, — господину Клемешеву! А предназначался кому? Мы не знаем. Хотя одно установлено точно: то радиоактивное вещество, которым убили Викто­ра Грозмани по предложению Горланова, во всей стране производится только здесь и как раз на том же заводе. Теперь понятно, почему наш Никита предпочел вырыть себе берлогу не на Майорке, а здесь, в провинции.

—  Ну да, — усмехнулся Меркулов, — все-таки, как сказал, кажется, Бернард Шоу, в раю — климат, а в аду — общество.

—   А уж потом, на допросе, Нелюбин показал, — сказал Турецкий, — ведь это Горланов Клемешева подзуживал «важняка» Турецкого угрохать. Ведь Клемешев-то меня знать не знал, а Никите я как- никак маленько насолил. Да еще мог и жопу напер­чить.

—   А мы-то тут слушали разные разговоры и по обычному телефону, и по сотовым — базарит с кем- то Клемешев, — продолжил Грязнов. — Минут по десять, по двадцать толковище, оба слушаем — ну знакомый голос! Интонации прямо родные. И ни он, ни я так и не смогли узнать. А смекнули лишь тогда, когда Клемешев тут точно тем же финтом от здешних «наружников» удрал, как и Горланов после суда. Только тут у нас искра и проскочила. А уж кто из них автор сего способа — один шайтан знает.

—  Это, видно, вам Майорка глаза застила, — сказал Меркулов. — Ну так выпьем, мужики! Вы­пьем хотя бы за то, что теперь у нас на Горланова такой доказательный материал; что уж больше ему не вырваться.

Наташа два дня приходила в себя после всего пережитого в тот вечер. В эти дни Турецкий звонил ей и даже заехал, чтобы узнать, в каком она дейст­вительно состоянии и не нужна ли какая-нибудь помощь.

Но она уже вполне оправилась, хотя была еще бледна и молчалива, как и всякий человек, пере­живший то, что ей выпало пережить в эти дни.

—  Конечно, — заметила она, разливая чай по чашкам, когда они сидели в ее кухне, — конечно,

он, этот человек, Клемешев, он был зверь, урод... Не уверена даже, можно ли назвать его человеком. Но я ведь знаю, я видела своими глазами — он бывал, он мог быть другим! Он был по-своему даро­вит. Почему все-таки возобладало вот это?

—   Не знаю, — пожал плечами Турецкий. — На­верное, здесь помог бы психоанализ. Быть может, я ошибаюсь, но думаю, в его жизни все могло бы сложиться совсем не так, а прямо с противополож­ным знаком... Если бы не та война, где его, маль­чишку, заставили убивать, сказав, что это нужно и хорошо и так просто делается.

—  Вы знаете, говорят, через Афган за девять лет прошло больше миллиона человек. Но убийцами назад, домой, в мирную жизнь пришли только еди­ницы. Почему? Вы знаете, какая у него была люби­мая поговорка? Случайностей не бывает!

—  Это правда, — подтвердил Турецкий. — И вся моя жизнь подтверждает это. И в общем, жизнь всякого человека. Сегодня рейсом в двадцать один пятьдесят мы улетаем в Москву. А в семь часов я приглашен на телевидение, все в ту же программу «Нынче вечером с вами...». Хотите, поедемте вмес­те? Все-таки моя прощальная гастроль.

...И вот снова «важняк» Турецкий — похудев­ший, осунувшийся и сильно загорелый — сидел в студии перед двумя камерами с горящими красны­ми огоньками, и та же женщина-ведущая была рядом, и Наташа Санина в черном платье.

— Добрый вечер, дорогие телезрители! Буря в нашем городе отшумела. Мы возвращаемся к нор­мальной жизни, и дел у нас впереди невпроворот. Почти два месяца в Степногорске работал старший следователь по особо важным делам при Генераль­ном прокуроре Российской Федерации, старший советник юстиции Александр Борисович Турецкий. Сегодня он покидает наш город, и мы пригласили его в ту же студию и на ту же программу, где вы увидели его впервые на второй день после его при­езда к нам.

Все вы знаете, каким популярным человеком за это короткое время стал Александр Борисович в Степногорске. И я уверена, сейчас многие с волне­нием ждут, что он скажет всем нам на прощание.

Турецкий взглянул в камеру. Перед ним, вне поля зрения объектива, был маленький монитор, и он увидел там себя, похудевшего и как будто... нет- нет, не постаревшего, а как бы возмужавшего.

— Добрый вечер, — сказал он. — Все кончается, и вот кончается моя затянувшаяся командировка. Несколько раз здесь разные люди хотели меня убить, но это им, как видите, не удалось, чему я очень рад, потому что жить все-таки хочется.

Я хорошо узнал и полюбил ваш город, и прежде всего его людей, а должен сказать, в ходе расследо­вания мне пришлось встретиться со множеством жителей Степногорска. У вас тут чудесный народ, достойный куда лучшей, настоящей жизни. И я верю, что это время придет.

У нас парадоксальная работа. И парадокс в том, что, занимаясь, как правило, наихудшими предста­вителями рода людского, мы попутно встречаем людей, как будто призванных оттенить их и дока­зать, что человек — не зверь, не падшая тварь, а существо действительно высшего порядка, достой­ное и соответствующего отношения. Мы проделали поистине громадную работу, это не громкие слова. А наша работа — это люди, люди, люди... К сожа­лению, я не могу назвать многих, но некоторых не могу не вспомнить сейчас. Это наши коллеги — начальник областного уголовного розыска Григо­рий Васильевич Коренев, прокурор области Герман Алексеевич Золотов, это начальник управления Фе­деральной службы безопасности по Степногорску и области Леонид Федорович Чекин и многие их под­чиненные, а также многие другие степногорцы.

Последние дни мне часто задают вопрос: кем все-таки был убитый в момент задержания бывший мэр города Геннадий Клемешев? Это был, несо­мненно, талантливый человек, душу которого убила афганская война, бывший офицер, изменивший присяге, человек, живший под чужим именем и ставший ключевой фигурой в уголовной среде ре­гиона. Алчный и властный, он активно продвигался преступным миром в большую политику и, как вы знаете, заметно в этом преуспел. Он мог бы преус­петь и больше, но его подвели те свирепые методы и средства, которые он употреблял для вхождения во власть. Именно он был инициатором кровавой драмы на площади Свободы, именно по его прика­зу, пусть и чужими руками, но по его воле и по воле здешней олигархии был убит Владимир Русаков. Это доказано материалами дела совершенно точно и неопровержимо.