Карл-Йоганн Вальгрен - Тень мальчика

– Что случилось на яхте… – повторил Клингберг. – Вот что случилось на яхте. Проснулся и услышал, что кто-то проник на судно. Спрятался под койкой. Взрослые уехали в город. Все – Понтус с друзьями поехали в ресторан. А я все видел в щель. Два негодяя уродовали яхту. И решил, что такое не может остаться без наказания.

– И последовал за нами?

– Вы же расстались с тем парнем, и ты ушел с девицей. С Эвой, матерью Лизы. Залезли в велосипедный сарай, накачались наркотой до отпада…

– Но ты наверняка был не один. Одному тебе не под силу.

Клингберг снова посмотрел на него печально.

– Нет. Не один. Позвонил моей бывшей служанке, Сандре Дальстрём. Она помогла мне, подколола вам еще что-то, так что вы вообще вырубились. Оттащили вас на холм поблизости. А там я мог делать, что хочу… Думаю, я унаследовал мстительность от деда.

Он замолчал и посмотрел на часы.

– Вставай… нам надо успеть до урагана.

Рев приближающего урагана становился все сильнее, даже собаки умолкли. Они вышли во двор. Клингберг прижал дуло пистолета к спине Катца и вел его перед собой. Они медленно шли по усыпанной гравием дорожке через заброшенный поселок, и Клингберг не умолкал – рассказывал и рассказывал, заполнял все пробелы, точно хотел удостовериться, что Катц понял каждую мельчайшую деталь.

Он рассказывал про ненависть, которую испытывал к своим родителям, как он чувствовал себя заброшенным, потому что Кристофер, хотя его и не было с ними, оставался центральным пунктом в их жизни, разговоры постоянно возвращались к его похищению. Они же не знали, что Кристофер жив, что он находится на сахарной плантации на пограничной полосе между Гаити и Доминиканской Республикой. И ненависть эта подогревалась сознанием, что он по-прежнему живет как бы в тени своего исчезнувшего брата.

Рассказал про убийство своих родителей в усадьбе в Сёрмланде, как он нашел их вдребезги пьяными, они спали каждый на своем диване в большой гостиной, как понял, что лучшего случая ему не представится. Он оттащил их в гараж, положил на колени пустые бутылки из-под виски, соединил их руки якобы в предсмертном пожатии, надел шланг на выхлопную трубу и сунул ее в купе… нагнулся и поцеловал обоих в шею, сам не зная зачем. Отсюда и найденные засосы – своего рода прощальный поцелуй. И запустил мотор – был в шоке даже не от того, что он сделал, но от того, что решился сделать то, что сделал. И Густав… он подозревал внука, но предпочел молчать.

Рассказал, как Юлин обратил на него внимание еще в подростковом возрасте – его заинтересовали непостижимые вспышки ярости и выдающиеся способности к языкам. Рассказал, что знал, о секретном военном проекте Юлина, что того вдохновило то, что он видел в Доминиканской Республике, о деньгах, которые он вымогал у Густава, потому что тот был у него на крючке. Рассказал, как Юлин помог ему убить Ангелу и что было потом… он был уверен, что Катц не выйдет живым из этой переделки.

Они отошли примерно на километр и стояли сейчас у бетонного цеха, где был намалеван святой Рохус на стене. Крышка с соляной бочки снята, дверь приоткрыта.

– Заходи! Теперь ты его не напугаешь, когда у тебя нет этой штуки.

Он левой рукой достал из кармана шерстяного божка и помахал в воздухе, по-прежнему держа Катца на прицеле.

Катц открыл дверь и шагнул через порог.

Неподвижная фигура на стуле у дальней стены, закрытая грязной белой простыней. Белые кроссовки. Рев урагана становился все сильнее, хотя, казалось бы, уже некуда. Клингбергу пришлось почти кричать.

– Возьми соли из бочки и кинь на него!

Катц сделал шаг назад, с трудом набрал в горсть немного слежавшейся соли и кинул. Человек под простыней вздрогнул.

– Еще! Единственный способ разбудить живого мертвеца! Кинь еще раз.

Еще одна пригоршня. Тело под простыней конвульсивно задергалось, ноги в белых кроссовках задвигались, точно он отирал с них невидимую грязь.

Простыня упала.

Человек лет пятидесяти, мулат. Рваные джинсы и грязная футболка. Пустой, безжизненный взгляд, как у наркомана в терминальной стадии. Мулат… да, мулат, но черты лица вполне европейские. Зеленые глаза и светлые волосы контрастировали с темной кожей.

– Он думает, что он мертв, – сказал Клингберг. – И знаешь, почему? Потому что он хочет быть мертвым, жить ему незачем и не для чего.

На лице рана – Катц прекрасно помнил ее происхождение. Отбитое горлышко от бутылки в охотничьем домике. Вдруг лицо сморщилось, обнажились передние зубы, и человек издал странный звук. Что-то вроде тихого рычания.

– Кстати, брат мой умер от тропической лихорадки вскоре после того, как Юлин его нашел… Почти сразу после смерти Мари Бенуа. Она заботилась о нем, как мать, делала все что могла, хотя обстоятельства были не из лучших…

Клингберг замолчал и с презрением посмотрел на того, кого он называл живым мертвецом.

– Этот субъект называет себя Кристофером, – усмехнулся он. – Утверждает, что его вынули из могилы вскоре после похорон. Густава здесь так ненавидели, что даже бабка не могла его защитить.

Клингберг говорил все это, не опуская пистолет. Левой рукой набрал соли из бочки, кинул и опять усмехнулся.

– И как ты думаешь, Катц, – это и в самом деле Кристофер?

Данни не ответил – пытался предугадать, что за этим последует.

– Он, кстати, был у Юлина одним из подопытных кроликов… и не только он, еще несколько с похожими симптомами. На той стороне границы есть больница, там пытаются лечить таких, как он. Юлин и там отметился. И в Порт-о-Пренсе… Погляди на него! У него нет своей воли. Его можно заставить сделать что угодно. Он уверен, что обязан подчиниться приказу.

Катц краем сознания услышал пистолетный выстрел и не сразу связал его с жгучей болью в правом бедре. Нога подломилась, он упал, ударился щекой об пол и потерял сознание.

Она очнулась на пропахшем плесенью полу.

Руки скручены за спиной пластмассовыми ремнями для обвязки кабелей и привязаны к стояку. Тело все еще болело после ударов током.

– Мама… ты здесь?

Голос Лизы из другого конца дома. Эва хотела крикнуть, что да, она здесь, что все будет хорошо, но не смогла открыть рот и начала плакать.

Надо же быть такой идиоткой – пойти одной…

– Мама, пожалуйста…

Голос оборвался на полуслове глухим ударом – кто-то захлопнул дверь в комнату, где была ее дочь. Только не паниковать.

Прошло несколько минут. Боль постепенно проходила, она начала что-то соображать. Приближающиеся шаги. Открылась дверь, и на пороге появилась Сандра Дальстрём.

– Кто-то еще знает, что ты здесь?

– Нет.

– Ты врешь, сучка.

– Я одна.

Сандра направила на нее электрошоковый пистолет и нажала на спуск. Жгучая, почти невыносимая и почему-то продолжительная боль.

– Говори, как есть!

Прошло не меньше минуты, прежде чем она нашла в себе силы ответить.

– Клянусь… я одна.

– А как нашла?

– Взрывали… взрывали поблизости… услышала по телефону взрывы. Удалось узнать у взрывников, где взрывали в это время.

Она хотела продолжить, но начала мучительно заикаться и не могла выдавить ни слова.

Сандра Дальстрём молча кивнула, проверила, надежно ли связаны руки и достала из жестяного шкафа на стене моток изоленты.

Надо выиграть время. Во что бы то ни стало выиграть время. Ей необходимо время, чтобы сообразить, как выбраться из этой смертельной ловушки с Лизой. Но она не могла шевельнуться, мышцы совершенно онемели и не слушались.

Говорить с ней, говорить… и не заикаться.

– Я тебя не понимаю, – сказала она тихо. – Ты знала, что Юлин проводит на Юнасе эксперименты, и ничего не сделала, чтобы ему помочь.

Сандра будто ее и не слышала, искала что-то в шкафу. Наконец вытащила кухонное полотенце и свернула его в комок.

– Ты знала, что Клингберг и Юлин убили его, потому что Катц вышел на их след. Ввели смертельную дозу героина.

Голос не слушался. Сандра отмотала кусок изоленты и откусила. Шрамы от укусов на руке блестели в косом свете из открытой двери.

– Откуда у него такая власть над тобой? У Джоеля?

– Любовь, – буднично сказала Сандра. – Что же еще.

Значит, у них что-то было, еще когда тот был подростком, решила Эва, потихоньку проверяя, насколько туго затянуты ремни на руках. Оба нуждались в любви. Сандра надеялась, что ей удастся перенести хотя бы часть этой любви на Линни, но ничего не вышло. Она продолжала встречаться с Джоелем, хотя он беззастенчиво ее использовал.

– Ты так и не сказала мне всю правду. Кто-то еще знает, что ты здесь?

– Нет.

Сандра покрутила какое-то колесико на пистолете.

– Добавим напряжение… знаешь, пойду-ка я к твоей доченьке, проверю, как это работает.

Ярость, поднявшаяся в ней за долю секунды, оказалась сильнее, чем страх и боль.

– Если ты до нее дотронешься, тебе не жить! – выкрикнула Эва.

Сандра равнодушно глянула на нее, затолкала в рот кухонное полотенце, замотала изолентой в несколько оборотов и вышла из комнаты.