Лилиан Браун - Кот, который проходил сквозь стены (сборник)

– Думаю, неплохо. Он писал статьи в журналы, читал лекции по антиквариату на вечерних курсах. Каждому из наших приходится подрабатывать на стороне – если нет богатого дядюшки. Вот Си-Си – профессиональный пикетчик. И в то утро, такое холодное, он тоже работал.

– Где?

– Не знаю. Он идет туда, куда посылает агентство. Ему работа нравится, да и платят в плохую погоду в полтора раза больше.

– И у мисс Дакворт есть дополнительный заработок?

– Ей-то зачем? Я думаю, у нее денег хватает. Она продает отличные вещи – избранным клиентам. У нее есть шератоновский[3] ломберный столик, за который я бы ничего не пожалела! Но это не для нас…

– Я удивился, откуда в Хламтауне такой дорогой магазин.

– Мне кажется, она хотела быть поближе к своему другу. А место не так и важно: покупатели пойдут на край света за тем, что ищут.

– Но разве не рискованно держать ценные вещи в таком районе?

Айрис нахмурилась:

– Вы совсем как все остальные! Думаете, что район, пришедший в упадок, – рассадник преступности. Это не так! У нас все спокойно.

Она замолчала, сосредоточившись на воротнике блузки.

Журналист поднялся:

– Что ж, пора, пожалуй, заняться делом. Пойду опробую новую машинку. Может, напишу что-нибудь про аукцион.

– Да, кстати, – вспомнила Айрис, – видите, на тумбочке ампир стоит коробка со старыми ключами? Посмотрите, наверняка один из них подойдет к вашему замку.

Он заглянул в коробку и увидел связку ключей длиной сантиметров по десять.

– Нет, я не намерен запираться, – содрогнулся журналист.

Вернувшись к себе, Квиллер открыл дверь и нащупал выключатель, связанный одновременно с тремя источниками света: лампой для чтения возле кресла, напольной лампой у бюро и раскрашенным розами реликтом на хромом столике. Потом поискал глазами котов – как делал всегда, приходя домой.

Вот и они – сидят на позолоченных стульях, как король и королева на престоле. Коричневые лапки изящно поджаты под белоснежные грудки, а шоколадные уши словно маленькие короны.

– А вы, ребятки, выглядите ничего себе, – заметил Квиллер. – Быстро освоились.

Коко прищурился и сказал: «Йау», а Юм-Юм посмотрела на приятеля слегка раскосыми глазами, словно хотела сказать: «Не понимаю, о чем вы толкуете!» – и что-то промурлыкала. Обычно она издавала пронзительные вопли, но в редкие спокойные минуты произносила только «м-м-м», не раскрывая рта.

Журналист принялся за работу. Он открыл футляр пишущей машинки, ударил по двум-трем клавишам своего нового приобретения и подумал: «Может, Энди и был благоразумным, любезным, умным и приятным, но с машинкой он обращался неряшливо». Внутри мусор от стирательной резинки, лента изорвана в лохмотья. Более того, недостающей буквой оказалась не малоупотребительная «Ы», а вездесущая «О». Квиллер начал печатать: «Дух п*к*йн*г* Эндрю Гланца н*сился над Хламтаун*м, к*гда б*гатства эт*г* уважаем*г* антиквара пр*давали на аукци*не сливкам г*р*дских любителей древн*стей».

Он описал эти «сливки»: их нарочито безвкусную одежду, странные разговоры, продуманные выражения лиц, хотя за день не сделал в блокноте ни одной заметки: за двадцать пять лет газетной беготни его память приучилась работать не хуже фотоаппарата.

И все же статья продвигалась медленно. Стол шатался, нехватка «О» выводила из себя, а от звездочек, которые он вставлял для наборщика, было уже тошно. К тому же его то и дело отвлекало воспоминание о глазах мисс Дакворт. Квиллер знал, что выражал их взгляд. Он означал одно из двух: элегантная антикварша либо близорука, либо… испугана.

Квиллера насторожило глухое ворчание, исходившее из горла Коко. Вскоре кто-то поднялся по лестнице и зашел в соседнюю комнату. Несколько минут спустя где-то зазвонил телефон. Потом тяжелые шаги снова раздались в коридоре.

Любопытство оказалось сильнее усидчивости, и журналист подошел к двери, полагая увидеть человека в шапке Санта-Клауса. Но теперь на том человеке была наполеоновская треуголка.

Мужчина с преувеличенным испугом вскинул руки. И налитые кровью глазки на его круглом безбровом лице широко раскрылись от изумления.

– Сэр! Вы испугали нас! – сказал он с театральной патетикой.

– Простите, я не хотел. Я только что переехал. Меня зовут Квиллер.

– Добро пожаловать в нашу скромную обитель, – ответил мужчина, разводя руками. Вдруг он посмотрел вниз: – А это что здесь у нас?

Оказывается, Коко последовал за Квиллером в коридор и теперь ласково терся о галоши незнакомца.

– Никогда за ним такого не замечал. Обычно Коко не ластится к незнакомым людям.

– Они чувствуют! Да, они все чувствуют! Бен Николас – друг всякой птицы и зверя.

– А-а, это у вас магазин в соседнем доме! Я работаю в «Дневном прибое» и пишу серию статей о Хламтауне.

– Прошу вас, удостойте нас своим посещением и напишите несколько добрых слов. Нам нужна реклама.

– Завтра, – пообещал Квиллер.

– Тогда до встречи!

Весело помахав рукой, антиквар отправился вниз, волоча за собой до смешного длинный шарф.

– Нас ожидает покупатель, – объяснил он. – Мы должны идти.

«Миссис Кобб оказалась права, – подумал Квиллер, – Бен Николас – сумасшедший. Но коту он явно понравился».

За дверью снова стало тихо. Журналист легкомысленно принялся писать о вещах ему неведомых (мейсенский гербовик, раннеамериканское дерево, квизальская компотница с шахматным узором), то и дело справляясь в словаре.

Через некоторое время, когда он двумя пальцами перепечатывал чистовик, ему показалось, будто что-то движется. Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как дверь медленно открывается: приотворилась сантиметров на десять и замерла.

– Да? Кто там? – требовательно произнес Квиллер.

Ответа не последовало. Журналист вскочил, подошел к двери и резко распахнул ее. Там никого не оказалось, но в конце коридора как будто что-то мелькнуло. Квиллер надавил пальцами на усталые глаза и всмотрелся в завалы красного дерева, сосны и ореха – ножки, крышки, ящики, сиденья, спинки… Вот что-то мелькнуло снова – за низким постельным шкафом. Кончик коричневого хвоста.

– Коко! – резко крикнул он.

Кот никак не отреагировал.

– Коко, вернись!

Он знал, что это Коко: кончик хвоста не был загнут.

Кот не обращал на Квиллера никакого внимания – так он поступал, когда сосредоточивался на каких-то личных делах.

Журналист двинулся по коридору и увидел, как Коко шмыгнул за кабинетный орга́н. В этих старых домах двери, разбухшие от сырости и многочисленных покрасок, вечно закрываются неплотно или не закрываются вообще; неудивительно, что сиамец выбрался из комнаты.

Добравшись до мебельной свалки, Квиллер протиснулся между комодом и мраморной полкой и всмотрелся в пространство за орга́ном, куда скрылся Коко.

– А ну вылезай, нет там для нас ничего интересного!

Кот вспрыгнул на стул и внимательно принюхался. Потом, словно добравшись до цели, стал, распушив усы, водить носом, точно измерительным прибором, вдоль бруска черного металла, заострявшегося кверху наподобие меча и покоившегося на медном шаре.

Усы встопорщились уже у журналиста. Вот, значит, как! Коко улизнул из комнаты, чтобы добраться до злосчастного шпиля, купленного мистером Коббом на аукционе! Теперь Коко обнюхивал шпиль, приоткрыв пасть и обнажив клыки. Так он выражал только одно чувство – отвращение.

Квиллер нагнулся и схватил кота поперек туловища. Тот пронзительно заорал, будто его душили.

– Миссис Кобб! – крикнул журналист в открытую дверь хозяйской комнаты. – Я передумал! Мне нужен ключ!

Пока Айрис рылась в коробке, Квиллер теребил усы. В верхней губе появилось характерное покалывание. Так уже несколько раз бывало. Так бывало, когда речь шла об убийстве.

В тот же вечер, чуть позже, Квиллер занялся библиотекой борца за отмену рабства и так зачитался переплетенными в толстый том номерами «Освободителя», что только после полуночи сообразил: завтракать будет нечем. Он надел пальто и последнее свое приобретение – шляпу в черно-белую клетку, с круглыми мягкими твидовыми полями и с щегольским красным пером, самым красным из когда-либо им виденных, а красный цвет Квиллер обожал – и решил посетить магазинчик на углу, примеченный еще днем: объявление обещало круглосуточную торговлю.

Он запер дверь десятисантиметровым ключом и спустился по скрипучей лестнице. Падал снег – на этот раз совсем не воинственно, а мягко и нежно. Квиллер помедлил на каменных ступенях крыльца, очарованный открывшимся новым видом: стояла тишина, движения на улице почти не было, старые уличные фонари озаряли таинственным огнем причудливые здания, белая крупка припорошила причудливые переплеты окон и дверные косяки, укрыла железные решетки, автомобили, стоящие у поребрика, мусорные бачки.