Гарри Кемельман - Пятница, когда раввин заспался

— Не могу сказать, что эта весть застала меня врасплох, — удрученно молвил раввин. — Я опираюсь на традиционный иудаизм и, вступив в равиннат, старался стать таким же раввином, как мои отец и дед, посвящать себя учению, а не затворничеству, не запираться в башне из слоновой кости, а быть частичкой еврейской общины и оказывать на неё какое-то влияние. Но я начинаю думать, что в современной американской еврейской общине таким, как я, нет места. Кажется, прихожане хотят, чтобы раввин был чем-то вроде исполнительного секретаря, основывал клубы, выступал с речами, налаживал связи между храмом и другими церквами. Возможно, это полезное дело, и я просто безнадежно отстал от жизни, но такая работа не по мне. Сейчас модно подчеркивать нашу схожесть с иноверцами, а все наши традиции, напротив, призваны высвечивать различия. Мы — не просто мелкая секта со своими особенностями. Мы — нация священнослужителей, избранная богом и посвятившая себя ему.

Вассерман нетерпеливо кивнул.

— Но такое предназначение не терпит суеты, рабби. Наши прихожане выросли в период между двумя мировыми войнами. Большинство никогда не ходило в шедер или даже воскресную школу. Как вы думаете, легко ли мне было основать тут храм? Тогда здесь жило с полсотни еврейских семейств, но все равно, когда умер мистер Леви, каких мучений мне стоило собрать миньян, чтобы его родные могли прочесть Кадиш. Я лично посетил все еврейские дома в Барнардз-Кроссинг. А какая была жизнь. Некоторые вскладчину покупали машины, чтобы возить детей в воскресную школу в Линн. Другие выписывали учителя сюда, чтобы готовить мальчиков к бар-мицва, а потом соседи созванивались и возили его из дома в дом, передавая по цепочке. Я первым делом стал ратовать за создание еврейской школы, чтобы мы могли проводить праздничные богослужения в её здании. Кое-кто считал, что это слишком дорого, иные не хотели, чтобы их дети посещали днем специальную школу и чувствовали себя обособленными от других. Но мало-помалу я их убедил. Раздобыл сметы, расценки, чертежи, и в конце концов мы купили здание. Это было как чудо. По вечерам и воскресным дням там, бывало, собирались все. Женщины приходили в брюках, мужчины — в комбинезонах, и все работали вместе — чистили, красили, починяли. Тогда у нас не было ни клик, ни партий. Все хотели одного и того же и добивались цели объединенными усилиями. Этим молодым людям недоставало знаний, большинство не умело даже молиться на иврите. Но какой был дух!

Помню наши первые службы в дни Великих праздников. Я одолжил скрижаль в синагоге в Линне, был предводителем и чтецом, даже произнес короткую проповедь. В Судный день мне немного помог ректор еврейской школы, но основную работу я сделал сам. Провозился целый день, да ещё на голодный желудок. Я уже немолод, и жена беспокоится. Но никогда мне не было так радостно, как в ту пору. Какой дивный дух царил здесь! Вот были годы!

— А что произошло потом? — поинтересовалась супруга раввина.

Вассерман криво усмехнулся.

— Мы начали разрастаться. В Барнардз-Кроссинг стали селиться евреи. Мне приятно думать, что их привлекли школа и храм. Когда тут жило пятьдесят семейств, все друг друга знали, и любые разногласия можно было уладить в личной беседе. Но если число семей переваливает за три сотни, как сейчас, все меняется. Люди обособлены, разбиваются на группы, которые даже не знают друг о друге. Возьмите Бекера сотоварищи, Перлштейнов и Корбов с Гроув-Пойнт. Все они держатся особняком. Бекер — неплохой человек, даже, я бы сказал, очень хороший, как и все те, кого я упомянул. Но их мнения отличны от наших с вами. С их точки зрения, чем больше и влиятельнее храм, тем лучше.

— Но, раз они платят, стало быть, им и заказывать музыку, — заметил раввин.

— Храм и община куда важнее горстки щедрых благодетелей, — отвечал Вассерман. — Любой храм…

Но тут кто-то позвонил в дверь, и он умолк. Раввин пошел открывать. За порогом стоял Стенли.

— Вы ведь совсем извелись, дожидаясь этих книжек, рабби, — начал он. — Вот я и решил заглянуть к вам по пути домой, сообщить, что они прибыли. Здоровенный дощатый ящик. Я отнес его к вам в кабинет и снял крышку.

Поблагодарив Стенли, раввин вернулся в гостиную. Он едва скрывал возбуждение.

— Мириам, мои книги приехали.

— Я так рада, Дэвид.

— Не возражаешь, если я пойду и просмотрю их? — спросил раввин, но тотчас спохватился, вспомнив о госте. — Это довольно редкие книги. Мне их прислали из библиотеки колледжа Дропси. Я ведь пишу труд о маймонидах, объяснил он.

— Я как раз собирался уходить, рабби, — заверил его Вассерман, поднимаясь со стула.

— Нет-нет, посидите еще, мистер Вассерман. Вы даже не допили чай. Мне будет неловко, если вы уйдете. Мириам, убеди его остаться.

Вассерман дружелюбно улыбнулся.

— Я вижу, вам не терпится добраться до своих книг, рабби, и не смею задерживать вас. Может быть, вы пойдете, а мы с миссис Смолл ещё малость посудачим?

— Вы и правда не против? — спросил раввин и, не дожидаясь ответа, бросился в гараж.

Но жена преградила ему путь. Задиристо вздернув остренький подбородок, она заявила:

— Нет, Дэвид Смолл, без пальто ты из дома не выйдешь.

— Но там довольно тепло…

— Это сейчас. А скоро начнет холодать.

Раввин сдался и полез в шкаф за пальто, но не надел его, а небрежно перебросил через руку.

Миссис Смолл вернулась в гостиную.

— Он как ребенок, — извиняющимся тоном произнесла она.

— Нет, — ответил мистер Вассерман. — По-моему, он просто хочет побыть наедине с собой.

"Прибой" считался неплохим рестораном. Умеренные цены, быстрое и четкое обслуживание безо всяких изысков и излишеств, незатейливое убранство и хорошая еда. А блюда из даров моря — так и вовсе великолепные. Прежде Мел Бронштейн никогда не столовался там, но сегодня, когда он катил мимо, от ресторана отъехала какая-то машина, на стоянке освободилось место, и Мел расценил это как знак судьбы. Он вспомнил, что о ресторане неплохо отзываются, и загнал свой здоровенный синий «линкольн» на только что освободившуюся площадку.

Войдя, Мел увидел, что народу в зале не так уж много. Он уселся в отдельной кабинке и заказал мартини. Стены были украшены рыбачьими сетями и иными принадлежностями морского промысла: парой весел, корабельным штурвалом красного дерева, яркими поплавками от ловушек для омаров, а на одной из стен не было ничего, кроме здоровенной меч-рыбы, укрепленной на широкой доске.

Мел огляделся по сторонам и, к своему удивлению, не заметил ни одного знакомого лица. «Прибой» располагался в низине, в Старом Городе, и обитатели Чилтона нечасто наведывались сюда.

Почти все кабинки были заняты парочками, но напротив Мела и чуть наискосок одиноко сидела молоденькая девушка. Не сказать, чтобы красавица, но хорошенькая и совсем свежая. Судя по тому, что она то и дело поглядывала на часы, девушка кого-то дожидалась. Она ещё не заказала еду и лишь изредка потягивала воду из стакана. Не оттого, что ей хотелось пить: просто все вокруг что-нибудь да потребляли.

К Бронштейну подошла официантка, чтобы осведомиться, готов ли он сделать заказ, но Мел лишь указал на свой опустевший бокал, давая понять, что хочет повторить возлияние.

Приятель девушки все не приходил, и она явно начинала волноваться. Заслышав звук открываемой двери, она всякий раз оборачивалась и ерзала на скамейке. Но потом её настроение претерпело внезапную перемену, и девушка расправила плечи как человек, принявший некое решение. Стянув белые перчатки, она запихнула их в сумочку. Похоже, теперь девушка была готова заказать себе ужин. Мел разглядел на её пальце обручальное кольцо, но мгновение спустя она сняла его, раскрыла сумочку и бросила колечко в кармашек для мелочи. Потом подняла глаза, увидела, что Мел наблюдает за ней, покраснела и отвернулась. Бронштейн взглянул на часы. Было без четверти девять.

Поколебавшись лишь долю секунды, Мел выбрался из кабинки и подошел к девушке. Та вздрогнула и подняла глаза.

— Меня зовут Мелвин Бронштейн, — представился он. — И я — вполне приличный человек. Ненавижу трапезничать в одиночестве. Полагаю, что и вы тоже. Не желаете ли присоединиться ко мне?

Глаза девушки по-детски округлились. На миг она потупила взор, потом снова посмотрела на Мела и кивнула.

— Позвольте подлить вам чаю, мистер Вассерман.

Гость благодарно кивнул.

— Передать не могу, как скверно у меня на душе, миссис Смолл. В конце концов, это ведь я пригласил вашего супруга. Сам выбрал его.

— Да, я знаю, мистер Вассерман. Мы с Дэвидом, помнится, ещё удивлялись этому. Когда приход нанимает раввина, кандидатов обычно приглашают по очереди, и каждый проводит субботнюю службу, встречается с советом директоров или обрядовой комиссией. Но вы сами приехали в семинарию и под свою ответственность выбрали Дэвида, — Мириам Смолл взглянула на Вассермана и тотчас опустила глаза. — Возможно, обрядовая комиссия отнеслась бы к нему более дружественно, если бы в ней царило единодушие, тихо добавила она.