Игорь Гречин - Тайна Тихого океана

Вновь пришлось пригнуться – бесконечная очередь возвращалась. Мильян откинулся боком на снег, достал заветную бутылочку «Спрайта» и задумался.

За пазухой у Кучина что-то противно запиликало. Чертыхнувшись («Ну почему всегда все невовремя?!»), старшина выудил откуда-то из недр своего полушубка мобильник, раскрыл и рыкнул в микрофон:

– Ну?.. Ясное дело, Кучин, кто же еще?! Ты, Семенов, совсем рехнулся!

«Спрайта» было жалко. Две недели на можжевельнике настаивал, как никак. Однако и горит этот «Спрайт» будтье-нате – если поджечь и кинуть в нужном направлении, то девчушки окажутся в сказке «Морозко»: «Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная…» Но – жалко. Хотя и горит. Эхе-хе…

– Какая Аргентина? – заорал Кучин. – Я тебя уволю на фиг, Семенов!.. Занят я сейчас! Работаю! После перезвони!

Мильян совсем уже, было, решился пожертвовать «Спрайтом», но тут случилось страшное.

Бьющая вслепую пулеметная очередь прошлась впритык над пеньком позади бруствера, и – в разные стороны полетели осколки пластмассы, куски металла, покореженные микросхемы. Простреленный навылет «винчестер», бешеным разрывным ударом вырванный из корпуса, угодил в одну из лунок. В лунке зашипело, остывая. Полено с дуплом перевернулось, и перепуганные белки рыжими огоньками сиганули наутек кто куда.

Старшина Кучин обернулся на звук, и мобильник выскользнул из вмиг ослабевших пальцев.

– Семенов… – прошептали в пустоту его побелевшие губы.

Трубка на снегу что-то заверещала в ответ. Но Кучин не слышал.

– Семенов… – повторил он так, словно каждый звук отдавался болью в его теле. Словно прощался старшина Кучин.

– Ильюша… – с беспокойством позвал Мильян, наблюдая, как смертельная бледность на лице друга сменяется багровым румянцем. Толстые волосатые пальцы Кучина скрючились в кулаки. В горле родился булькающий зловещий звук.

– Илья, стой! – закричал мичман и судорожно вцепился в рукав осиротевшего друга. Он понял, что сейчас произойдет нечто непоправимое. – Стоять, старшина! Они же не виноваты, у них же приказ! Рокотов, держи его!..

Навалились вдвоем. Но удержать Кучина в этот момент не удалось бы и десятерым мегатонникам. Под шквалом пуль он поднялся в полный рост, стряхнул с себя соратников и посмотрел в сторону неприятеля. Если б взгляд мог убивать, то до самого леса на горизонте не осталось бы ничего живого.

Ладони старшины опустились на осиновое бревно, за которым прятались Мильян и Серебряков. Сомкнулись на нем. И рывком выдернули из зачерствелой грязи. Держа свое оружие наперевес, Кучин одним шагом перемахнул через бугорок и двинулся на врага. По прямой. Размеренно. Неудержимо.

Мильян обессилено уселся на снег, дернул Серебрякова за полу шинели. Отвинтил крышку на бутыли, приложился и молча протянул «Спрайт» молодому бойцу.

И тут неведомый враг, заказавший уничтожение объекта У-18-Б, нанес последний удар, поставил финальную точку в провалившейся операции.

Сделав широкий круг над болотами, вертолет «Ми-8мт» включил форсаж и на низкой траектории ринулся вперед. Надсадно взревели двигатели, винт рвал воздух в клочья. Воительница за пулеметом, поздно сообразив, что их подставили, дернулась развернуть барабанную установку, поняла, что не успеет, и заплакала от бессилия.

На расстоянии в триста метров от цели бортмеханик, он же стрелок, откинул красные предохранители с гашеток и втопил кнопки.

Первая пара ракет – по одной с каждого борта – сорвалась с пилонов, толкаемая струей раскаленных газов из сопел. Рисуя серый клубящийся след, изделия класса «воздух – земля» с ревом оставили вертолет за кормой и устремились к заснеженной плоскости болота.

Попадание – в яблочко: два взрыва слились в один. Концертная площадка с четырьмя «амазонками» была уничтожена в долю секунды. Четырехствольный пулемет и автоматы замолчали навсегда, вместе с ними замолчали навеки и их очаровательные хозяйки. Впрочем, этого никто не заметил – грохот заглушил все звуки в мире. Ударной волной поднятые в воздух обломки динамиков и кровавые ошметки некогда прекрасных тел закружил водоворот яростного огня, разметал по территории объекта.

А за первыми ракетами уже шли вторые, третьи… Экипаж вертолета, отрабатывая заданную приказом схему «точечный прошив», садил реактивными снарядами так, чтобы радиусы взрывов ракет соприкасались друг с другом и между ними не оставалось непотревоженных участков.

Рушились, раскалывались, исчезали в огненном вихре ледяные «пасхальные» истуканы, лед трескался, огромные его куски вставали дыбом, переворачивались, поднимая тучи мутной болотной жижи и пропадали в ревущем море пламени и дыма.

Двадцать, двадцать две, двадцать четыре ракеты – до последней, до донышка опустошен боезапас, все снаряды ушли в цель. То, чего не смогли добиться «амазонки», сделала техника. Объект У-18-Б был уничтожен. На последнем заходе вертолет прошел низко-низко, выпустив из брюха на тросе электромагнитную ловушку: заказчику потребуются доказательства выполнения задачи…

Когда через шесть часов специальная комиссия Генштаба прибыла на место происшествия, Муринские болота было не узнать: лед с топей был снят подчистую, как крышка с кастрюли, над черной вспененной горячей грязью еще клубился дым, обугленные поленья, оставшиеся от деревьев, были разбросаны в радиусе километра.

После переклички личного состава объекта У-18-Б выяснилось, что исчезло двое мегатоников: старшина Кучин и рядовой Зыкин. Было решено считать их находящимися в самоволке. Остальные мегатонники никак это решение не прокомментировали, хотя генерал Евахнов, начальник объекта, чье спасение целиком и полностью являлось заслугой рядового Шикина, с пеной у рта убеждал членов комиссии, что ребята погибли в неравной схватке с неопознанным противником и необходимо присвоить им звания Героев России посмертно. Эти заявления Евахнова комиссия игнорировала – все-таки генерал пережил тяжелейшее потрясение.

Изображение сместилось – теперь на экран проецировалась вся панорама изуродованных ракетной атакой Муринских болот, зафиксированная с высоты метров десять. Но даже туда долетело несколько брызг, оставив грязные потеки на объективе. Установленная на борту вертолета камера медленно выписала полный круг, демонстрируя зрителям, что от объекта У-18-Б не осталось ничего. Ничего и никого.

Потом по экрану побежали полосы, замелькали какие-то цифры, звездочки, ухмыльнулся невесть как угодивший сюда кадр с Микки Маусом, и изображение пропало. Автоматически включились люминесцентные лампы под высоким потолком, экран бесшумно пополз вверх и скрылся в панели. Кто-то из зрителей робко кашлянул, кто-то шаркнул подошвой.

Привидением скользнувший в щель экран открыл застывшие в диких позах фигуры. Сразу за экраном, устремив стеклянные глаза в вечность и сжав до побелевших костяшек правой рукой кривой портовый нож, стоял сам Джек Потрошитель. Будто наметив следующую жертву. Во избежание разнотолков на твидовый, заляпанный бурыми характерными пятнами сюртук, был пришпилен ярлык, где коротко и ясно значилось: сие и есть тот самый убивец падших женщин.

Направо и чуть позади Джека замер, оскалив алчущие крови восковые клыки, словно окаменевший именно в тот момент, когда устремлялся к невинной душе, ряженный в опереточный плащ граф Влад Цепеш. Тоже с мемориальной, впаянной в пластик этикеткой. Естественно, тоже восковая фигура из музея мадам Тюссо, пропутешествовавшая через океан в ящике с соломой, чтобы завтра на открытии выставки поразить впечатлительных бразильцев. Понятно, восковые куклы издавать звуки не могли. Но кто же тогда шаркал подошвами и кашлял?

Холодный люминесцентный свет не прибавлял жизни восковым истуканам. Наоборот, даже живые люди под слепящим стерильным светом казались если не вылепленными из воска, то отлитыми из пластика и начиненными шестеренками, чтобы двигаться. Действительно, в зале находились живые. Но пойди, угадай их среди раскорячившихся музейных экспонатов.

– Вот и алес, – в наступившей тишине удовлетворенно проговорил Бруно вон Зеельштадт, самый богатый человек Швеции, откладывая пульт дистанционного управления. Крутанул колесико огромной серебряной настольной зажигалки. Блеснув тремя крупными перстнями с алмазами, наклонился к крошечному огоньку. Но, вдруг спохватившись, сунул обратно в пасть не прикуренную бананоподобную сигару «Churchill» формата Grand Corona и пугливо откинул пышный торс на спинку высокого кресла. – Как говорится, быстро, четко, профессионально, – постарался сохранить он в голосе бодрость. Получилось не ахти как.

И тогда швед перевел взгляд на Джека-Потрошителя. Потом левее. Там не дышал наполовину выхвативший из ножен кортик и вроде бы задумавший нанести косой барселонский удар тот, кого в пятнадцатом веке прозвали исчадьем морей и Великим Висельником – одноглазый пират Вилли Шарк. Естественно, тоже восковой и подписанный.