Роксолана Коваль - Незапертая Дверь

— Чтобы избежать осязаемой рельефности, что ли? — наобум предположила я и развела руками. — Чтобы не каждый мог сразу определить, что это настоящая картина?

— Да кто его знает.

— Чьей кисти может принадлежать сие творение? — спросила я, чувствуя как заколотилось сердце. Вдруг это картина и впрямь Хуго Симберга? В мозгах зазвенели монеты, запорхали бабочками стодолларовые купюры, развернулась цветами местная волюта. И, как любой бренный человек, я вообразила себя богатой!

— Руке неизвестного автора современности, — осадил меня Алик, беспардонно выдернув из сладких грез. — Гениальному экспериментатору-любителю.

— Издеваешься? По-твоему, обладатель такого таланта может оставаться неизвестным? Сейчас и из окурков, и из рыбьих костей мастерят «шедевры», а это… это… не поддается описанию! А что если полотно висело в каком-нибудь зарубежном музее? Представь, его кто-то спер, сделав из него обложку книги, чтобы незаметно вывести в другую страну! Что «хм»? Разве такого рода воровства не может быть?

— Ну, не знаю, Надя. Я в подобных делах не сведущ.

Сказал бы ты мне это вчера, когда Ванька передал тебе секретную коробочку, кою ты запрятал под журналы. А потом выхватил их у меня из рук и дал понять, что уже стемнело!

— Ладно, не будем сразу отметать и такой версии, — снисходительно посмотрев на меня, негаданно сжалился Алик. — Поищи по галереям в Интернете. Узнай, были ли какие выставки, и не пропало ли чего. А я пока схожу к себе, принесу чего-нибудь съестного.

Он завел свой компьютер, вываливший наружу потроха, и дал мне возможность гончей псиной рыскать за его счет по киберпространству.

Я побывала на всех доступных галереях и галерейках, просмотрела кучу статей за разные года о выставках, выискивая в уменьшенных картинках знакомые очертания. Напрасно! Все равно, что тыкать пальцем в небо. Ни имени художника, ни названия, ни года. Попытка поймать что-нибудь стоящее на позывной «незапертая дверь» тоже не дала результатов. В полном отчаянии я даже забрела на сайт, посвященный фэнтези, просмотрев и там все арт-старания любителей и профи. Ничего похожего. У меня уже одеревенели пальцы, возившие мышь-инвалида по истертому до дыр «коврику». Затекла шея от неудобной позы, заслезились глаза. Ну не может такая картинка остаться незамеченной!

И вдруг я подумала о Печкине. Откуда у него взялась эта книга? Может, все ответы в квартире номер четыре? Хотя, вряд ли. Сам он картину эту написать не мог, напечатать книгу — тоже. Скорее всего, как и я, где-то ее спер. Если заявлюсь к нему с расспросами, лишусь этого сокровища. А вдруг обложка стоит бешеных денег? Как прорыв в творчестве нового поколения? Как экспериментальное творение нескольких мастеров?

— Ну что там у тебя? — спросил Алик, отвлекшись от луп.

— Ничего, все впустую, — устало привалившись к спинке стула, выдохнула я. — Пять часов потерянного времени.

— Может, стоит обратиться в соответствующие инстанции?

— В какие такие инстанции? В «скорую психиатрическую помощь»? А если это и впрямь представляющее ценность произведение? Настучат на нас твои инстанции. Будет нам небо в клеточку, друзья — в полосочку, а будущее — в елочку!

— Ну а что тогда? Поставишь книгу на полку, рядом с Толстым и Лермонтовым?

— Нет, положу под бочок Шагинян и укрою Хайямом! Давай вначале сами, что сможем, попробуем узнать об этой книге.

Я еще долго размышляла вслух, шагая туда-сюда по комнате, пока не заметила, что крот меня не слушает. Примостившись на припертом Женькой парикмахерском кресле, он уткнулся в подопытную книгу, трусцой бегая глазами по соблазнительным строкам.

Дорвался, прохиндей!

— Алик, — позвала я ласково, заподозрив, что и его подцепило на крючок. — Алик? Али Махмуд Бора-Герасимов! — подойдя ближе, рявкнула я, отчего он вздрогнул и посмотрел на меня осоловело.

— Ты иди домой, Надя, а я займусь страницами. Если узнаю что-нибудь интересное, позвоню…

— Нет уж! Ты сейчас уткнешься в нее и забудешь обо всем. Я приду к тебе завтра, и мы сообща продолжим. Все, пока!

Я с трудом выдрала из скрюченных пальцев Алика книгу и покинула его берлогу. А ведь во мне взыграла ревность! Я не хотела делить тот мир, что был за «Незапертой Дверью». Вспыхнула жажда обладания каждой строчкой, каждой порой дышащего мистикой романа.

Но я одернула себя и вернула к реальности. Все дело исключительно в той гадости, что пропитала страницы. А может, тайна кроется в неком специфическом лаке, покрывающем краски? Вдруг эти неизвестные экспериментаторы намешали что-нибудь особенное в масло, в грунт, в закрепители? Или напоили свои соболиные кисти наркотическим веществом? А эта дрянь пропитала всю книгу-алиби. Но появляется закономерный вопрос — зачем? Может, это вещество обладает способностью сохранять гибкость полотна или защищает от света и сырости?

Уставшая и опустошенная, я плелась к дому, не обращая внимания ни на раскаты грома, ни на молнии. Неповоротливые тучи ползли по небу каракатицами. Начинал накрапывать дождь, разукрасив асфальт серыми звездочками. Завернув в переулок, я заставила себя поспешить, чтобы не угодить под ливень. Почти забежав в подъезд, шагнула на лестницу и остановилась. Медленно развернулась, осмотрев пустую скамейку. В последний раз, когда я видела на ней Печкина, мне что-то показалось странным в обычном зрелище. Наконец, дошло, что это было! Печкин жевал сушку и запивал ее кефиром прямо из бутылки. А бутылка-то была допотопной, давно вытесненной тетрапакетами! Пол-литровая, с зеленовато-полосатой крышкой, которая вдавливалась пальцем внутрь! Я и поняла, что это кефир, а не молоко или сливки, исключительно по цвету крышки. Она, смятая, валялась рядом! Где соседушка прикупил выпивку пятнадцати годов выдержки?

И куда он после этого делся?

Немного ошарашенная непониманием происходящего, я вошла в квартиру, скинула туфли и завалилась в кресло. Можно было бы и эту странность списать на зловредные испарения, но тогда у меня еще не было этой книги. Что-то начало происходить еще раньше, когда… После того, как я окрасилась? Или после того, как в прихожей возникли шмотки соседей? Или ни то, ни другое не имеет к этому отношения? Или же все в совокупности?

Я вытащила из сырой сумки книгу, дернула за веревку висящее над столиком бра и, пройдя по ступеням нескольких слов, оборвалась в пропасть событий.

…Я была в зале, освещенной огнем камина. В просторном кресле сидела молодая женщина с длинными темными волосами, опутанными жемчужной нитью. На красивой шее переливался кулон, похожий на трезубец. Она всегда, задумываясь, касалась пальцами блестящих губ, напоминающих рыбьи хвостики.

Перед ней стояла невысокая рыжеволосая девушка в золотистой накидке и держала в руке огненный шар.

— План с отравлением рыцаря провалился, — с досадой сказала огненная ведьма, служившая жемчужной даме. — И все из-за этой проклятой девчонки! Опоздай она хоть на одно мгновение, и он был бы мертв! Отец будет в гневе! О, как он будет недоволен!

— Ничего, — успокоила жемчужная дама, загадочно улыбнувшись. — Им не судьба долго радоваться. Их ждет маленький сюрприз от повелительницы вод.

Теряющаяся в темноте незаметная фигура мага обозначилась на стене похожей на крысу тенью, и он впервые вышел на свет, решив подправить нюансы.

Да что же это?! Второй раз такой облом! Положив книгу на столик, я пошла к двери, цыкая на лающего Пешку. Потом опомнилась и глянула на часы. Половина одиннадцатого! Кого это принесло так поздно?

— Кто там? — строго тявкнула я через дверь.

— Я, День, — услышала в ответ голос Либры.

— Что случилось? — спросила я, впустив ее в прихожую. С мокрым зонтиком, со спортивной сумкой на хрупком плече, она выглядела жалкой. Давно ее такой не видела.

— Могу я пожить у тебя несколько дней? Я поругалась с братом и ушла из дома. Не хочу, чтобы они с матерью знали, где я.

— Проходи.

— Ты на меня не обижаешься за наш последний разговор?

— Проехали.

Разложив вещи и переодевшись в пижаму, Либра налила себе стакан молока и расположилась у телевизора. А я, вспомнив, что не выгуляла Пешку, поморщилась перспективе мокнуть под дождем. Но смиренно оделась и отправилась к заброшенному палисаднику. К счастью, пекинес не любил лужи, поэтому, поспешно сделав свои дела, без конца отряхиваясь, потрусил домой.

— Читаешь новую книжку? — оглянувшись на меня, спросила лежавшая на диване Либра и кивком указала на журнальный столик. — Фэнтези, что ли?

— Вроде того.

— Ну и как, интересная?

— Даже очень, — как можно равнодушнее отозвалась я, вытирая грязные лапы Пешки. — Ты лучше расскажи, что у тебя опять стряслось? Из-за чего поссорилась с братом?

— Ой, я как вспомню, меня трясти начинает!

С час Либра изливала душу, жалуясь на придирки и издевательства своего братца. Тот уже не раз позорил ее перед друзьями, отыскивая и набивая всем подряд физиономии. Мать заставляет дочь приходить домой не позже девяти, а Либра иногда слоняется по городу всю ночь. А потом брат награждает ее пощечинами, таскает за волосы и обзывает потаскухой. После того, как он обнаружил повесившегося отца, погубленного равнодушием молодой любовницы, у него и начались эти заходы. А расплачивалась за смерть отца Либра. Похоже, она напоминала чокнутому братцу разрушившую их семью девицу.