Анна Ольховская - Фея белой магии

Мужик мне не нравился все больше, и у меня создалось стойкое впечатление, что эта антипатия взаимна, тащиться с ним в какой-то дурацкий офис, когда можно вздремнуть в номере, мне совсем не хотелось.

– Лешик, ты смотайся быстренько, утряси и обтряси все, до чего дотянешься, а я тебя здесь подожду, хорошо? – Надеюсь, русский язык не входит в обязательный набор гвинейского джентльмена?

– Хитренькая! – обиделся муж. – Сама небось дрыхнуть пойдешь, а меня бросаешь один на один с подозрительным типом!

– Ничего, ты справишься, я в тебя верю! Только возвращайся поскорее, ладно?

– Не волнуйся, зайцерыб, я скоро.

Нет, все-таки спать днем взрослому человеку действительно не стоит. И пусть даже это был не день, вернее, не состоявшийся, полноценный день, а так, тинейджер с легкой придурью, гордо именуемый «позднее утро», но в сон он придури натолкал щедро.

И не совсем легкой, кошмар приснился довольно увесистый, тяжелый такой кошмарчик. И вовсе не потому, что одним из фигурантов сна был милейший Паскаль Дюбуа, чей вес исчислялся трехзначной цифрой, просто послевкусие сон оставил премерзкое. Просыпаться мокрой от пота, с выпрыгивающим из горла сердцем и трясущимися руками я лично не люблю. Как-то мало в этом жизненного позитива. А если учесть, что проснулась от собственного ора, то позитив в данном случае стремится к минус бесконечности.

Мда, давненько мой сон не осчастливливала своим посещением подобная гнусь. Причем, как это часто бывает, восстановить хронологию сюжета после пробуждения я не могла, в вязком тумане памяти плавали лишь рваные обрывки. Дюбуа с пустыми провалами вместо глаз. Мертвенно-бледный полуобнаженный Майоров, распластанный на столе. Его тело изрисовано кроваво-красными знаками, похоже, что это действительно кровь. Змея, ползущая к голове моего мужа. Странный сосуд в руках у риелтора. Обезображенное смертельным ужасом лицо Лешки, медленно исчезающее в чавкающей мгле…

Вы бы не заорали?

Так, а сколько же я продрыхла? Ого, почти два часа, стрелки хронометра судорожно жались друг к другу, отказываясь вновь расставаться на долгие шестьдесят мгновений. Интересно, уже пять минут первого, а в номере по-прежнему никого. Кроме меня, конечно. Ну и где мое семейство? Нике на пляже в это время делать нечего, солнце уже плохое, но ее там и нет. Таньский, как дисциплинированная мамаша, давно уже утащила детвору в отель. Наверное, они в номере Салимов, ждут нашего с Лешкой возвращения.

А Лешки-то и нет. Риелтор обещал, что сотрясение дел до нужной степени утряски вычеркнет из нашей жизни всего десять минут, прошло же без малого два часа. Да весь Сан-Тропе вдоль и поперек можно объехать за час, они что, без меня на виллу потащились?

Впрочем, учитывая нетерпеливый характер моего мужа, он вполне мог рвануть в свой долгожданный шалашик, чтобы галопом пробежаться по владению, осмотреть все закоулки, а потом уже с видом настоящего хозяина знакомить с недвижимостью семейство.

После столь «освежающего» сна я второй раз за сегодняшний день отправилась на рандеву с душем. Обедали мы обычно в районе часа дня, так что времени на приведение себя в порядок было более чем достаточно.

В порядок я себя, конечно, привела, а вот в рассудок – нет. Впрочем, такое часто случается, когда нужно быть одновременно в двух противоположных местах. В моем случае противоположных, у большинства же нормальных людей рассудок с порядком идут рука об руку. И нога об ногу. И… хорошо идут, в общем, целеустремленно.

А у меня вечно скандалят, плюются и разбегаются по разным комнатам.

В номер к Салимам я отправилась свеженькая, благоухающая… Нет, постойте, разве я сова, чтобы ухать? Пусть даже и во благо? Тогда так – свеженькая, чистенькая, бодренькая, но не совсем адекватненькая.

Во всяком случае, местный носильщик прижался к стенке, выставив между собой и свирепо бубнящей что-то себе под нос теткой здоровенный чемодан на колесиках, который в данный момент он тащил в чей-то номер. Понабирают в персонал истеричек, никакой политкорректности по отношению к нормальным психам!

Что значит – таких не бывает? Как раз только такие и бывают, потому что «псих ненормальный» – это «масло масленое».

А сообщала я своему носу об отнюдь не радужных перспективах, угрюмо ожидавших Лешкиного возвращения. Это же надо – уехал и пропал! Собрался ехать на виллу – позвони, предупреди, разве сложно? Я даже знаю единственный железобетонный (по мнению Майорова) аргумент: «Не хотел тебя будить». Вот только он до сих пор не усвоил, что лучше разбудить меня, чем во мне зверя.

К Салимам я влетела без стука. А попробуйте стучать, свесившись с несущегося на сверхзвуковой скорости помела! Хорошо, что дверь цела осталась, да и то только потому, что не была заперта.

Просвистев через всю комнату, я довольно удачно припарковала помело в кресле у окна, плюхнулась в нервно задрожавший предмет меблировки и добавила несчастному неврастенику тремора, забарабанив пальцами по подлокотникам.

– Эй, подруга, ты чего? – Из ванной комнаты выглянула Таньский. – По какому поводу на тропу войны вышла? И почему ты одна, где Майоров?

– Ты сама себе и ответила. – Ну вот, вместо нежного щебета получилось злобное шипение.

– Уточни, в каком именно месте прозвучал ответ? – Из-за газеты выглянул Хали.

Лучше бы он остался там, за газетой, затаившись и пережидая бурю! А так пришлось отдуваться за подельника. Дуть в трубу или еще куда-нибудь я его, конечно, не заставляла, но высказала все, что думаю о так и не повзрослевших инфантильных мужчинах, которые настолько плохо обучаемы, что запомнить элементарные поведенческие нормы не в состоянии.

– Э-э-э? – По содержательности и насыщенности ответа стало ясно, что мой гневный спич, рыча и захлебываясь слюной, загнал беднягу на забор ступора, где Хали и остался, боязливо поджав ноги и с надеждой глядя в сторону ванной, где воевала с детворой его спасительница.

– Анюта, прекрати запугивать моего мужа. – А вот и она, на руках у тети удобно устроилась накупанная Ника, следом марширует так же до скрипа отмытая парочка – Денька и Лелька.

– А еще она обзывала меня обалдуем и оболтусом! – Вот же ябеда.

– И желтым земляным червяком, – проворчала я, остаточно погромыхивая и посверкивая молниями.

– Да? Вот этого я не слышал!

– Не волнуйся, дорогой, тетя шутит, у тети, несмотря на преклонный возраст, довольно хорошая память. Это из старого, советского еще, мультика про Маугли. – Таньский подошла ко мне поближе и с сомнением покачала головой: – Мда, боюсь, что тебе, Никусь, придется и дальше пожить у нас, мамуля твоя совсем плоха сегодня. И ладно бы причина была серьезная, так нет же! Алешенька, видите ли, уехал и целых сорок минут не звонил!

– Не сорок минут, а уже почти три часа.

– Так позвони сама!

– Пробовала – вне зоны действия сети.

– Значит, твой разлюбезный забыл телефон на зарядку вовремя поставить, вот трубка и отключилась. – Подруга легонько дунула Нике в ухо.

Малышка хихикнула и поежилась:

– Не надо, теткаТа, щекотно! Пусти меня, я к маме хочу!

– Ты уверена? Мамуля твоя вон какая злющая прибежала, бедного дядю Хали загнала под плинтус…

– Где плинтус? – оживился Денька, подбегая к отцу. – Папа, куда тебя тетьАнь загнала, покажи!

– Ох, сын! – Смотрите на него, просто артист погорелого театра, вон даже голос дрожит. Для завершения облика униженного и оскорбленного надо еще слезу пустить. – К сожалению, я не могу сейчас показать тебе то место, куда отправила меня эта жестокая женщина, ты еще слишком мал! Но поверь, там, в этом месте, темно, тесно и очень плохо пахнет.

– Плинтус плохо пахнет? – удивилась Лелька, присев на корточки перед названным предметом отделки. – А почему? На него кто-то написал?

– Вот! – завопил Хали, патетически тыча в потолок указательным пальцем. – Моя мудрая дочь догадалась сама, куда загнала тетка ее несчастного папочку!

– Так что, теть Ань на тебя…

– Лейла, не говори ерунды, – едва сдерживая улыбку, строго сказала Таньский. – Достаточно того, что твой папа этим занимается. Ты вообще соображаешь, солнце мое, что говоришь? – Это уже стрела в сторону Хали.

– Да! – не могла не вклиниться я. – Как ты себе это представляешь?

– Что именно? – окончательно запутался глава клана Салимов.

– Картину, почти нарисованную Лелькой. Нет, в принципе ничего неосуществимого нет, но для этого надо, чтобы ты, Хали…

– Анюта, по-моему, кто-то буквально пятнадцать минут назад обвинял мужчин в затянувшемся детстве? – Таньский поставила Нику на пол и подбоченилась – в смысле бока подперла сжатыми кулаками. Угрожающе, между прочим, сжатыми.

– Да, и могу повторить…

– Не надо. Врачу, исцелися сам!

– Боже, как пафосно-то. А ты это к чему? К дождю, что ли?

– Объясняю для малообразованных – на себя посмотри, подружка.