Оксана Обухова - Танцуют все

Он и присматривал два часа.

Вероятно, абстинентный синдром — лучшее, что можно придумать для режима ожидания. С какой начинкой прибудет питерская посылка, я даже гадать не хотела, и некоторая вялость сознания пошла на пользу измочаленным нервам. Вместо того чтобы ерзать от нетерпения, я продрыхла все утро на берегу, и к машине старших Понятовских подошла выгулявшаяся, очнувшаяся, с горстью «Тик-така» за щекой.

Архитектор Сергей Яковлевич Понятовский выглядел импозантно даже в шортах. Монументально лысый лоб, умный взгляд из-под непомерно разросшихся бровей, бородка клинышком и кряжистая фигурка сибирского лесоруба. Сергей Яковлевич поддерживал достойную форму на домашних тренажерах.

Ирина Андреевна смотрелась рядом с мужем как готический собор, пристроенный к деревенской баньке, — вся устремлена ввысь, изысканна и благородна, как классика.

Я ее робела. Всегда казалось, что на мужа госпожа Понятовская посматривает свысока, и даже позже, разобравшись в их семейной иерархии, не могла отделаться от этого ощущения. Пожалуй, по молодости лет.

Интеллектуальная и эмоциональная близость Гошиных родителей завораживала. Они понимали друг друга без слов и жестов, не спорили по мелочам и давно разделили сферы влияния — Ирина Андреевна заведовала бытом и воспитанием Гоши, Сергей Яковлевич решал остальные вопросы.

Сегодня у Понятовских намечался праздник в узком семейном кругу. Мое присутствие приняли как должное, я мысленно поблагодарила Гошу за отрезвляющие процедуры и начала ждать, когда нам отдадут посылку.

Получив фанерную кубышку, воспитанный Понятовский-младший помог разгрузить машину и лишь потом, извинившись, увел меня в свою комнату.

В коробке лежало письмо и детский рюкзачок — плюшевый мишка. Пузо у мишки было толстенькое, набитое и пугающе выпирало острыми уголками. Расстегнув «молнию», Понятовский высыпал на диван пять пачек зеленых Франклинов, еще одно письмо и видеокассету.

Обсуждать находку мы не стали. Я уже начинала привыкать к огромному количеству американской «зелени», Понятовского вообще удивить трудно.

Первым вскрыли письмо, адресованное Игорю. Оно начиналось словами «Милый Понтяра». Дальше шла просьба переправить к Боткиной рюкзак и ничему не удивляться.

Письмо ко мне было более пространным. «Здорово, Надежда! — начиналось послание. — На днях или раньше отбываю в Финляндию, оттуда хотелось бы морем в Нидерланды.

Кир воняет, как старый обкуренный носок, куксится и лопочет что-то о срочном, непыльно-денежном заказе. Я оставила его наедине с сумкой баксов, пусть пообвыкнет. Надеюсь, к моему возвращению с почты настроение сменится.

Деньги возьми. Купи квартиру и «Оку». Тебе пойдет. — Вот язва! «Ока» мне пойдет. Боткинский размер?! — Не вздумай отказываться и отдавать деньги на благотворительность. Узнаю, прокляну, и не будет тебе покоя! Лучше помоги какой-нибудь отдельно взятой семье беженцев-нелегалов. Но не на всю сумму!!! Будь умной. Наконец. Эти деньги мой подарок на вашу с Гошей свадьбу.

Намек уловила?

Засим прощаюсь. Не думаю, что навсегда. Поздняков — супермощный пылесос для денег, но, возможно, на пару лет нам хватит. Нехай сидит и рисует мельницы и баб в чепчиках.

Адью. Целую. Я.

P.S. Кассету так и не удалось просмотреть. Высылаю ее тебе. Советую спустить в унитаз».

Гоша сложил письмо, хмуро взвесил на ладони «свадебный подарок» и спросил:

— Ну и что ты обо всем этом думаешь? Многое. И прежде всего то, как погиб Поздняков.

— Когда я была на квартире Кира, знаешь, что мне бросилось в глаза? Плотно закрытые окна. В летнее время, днем и ночью, у Позднякова все было раскрыто настежь. — Я встала с дивана, прошлась по комнате и остановилась у подоконника, разглядывая яркую дачную зелень. — Алиса взяла пятьдесят тысяч и пошла на почту, покупать мишку, писать письма. Пока ее не было, пришли визитеры. Давить на Кирилла все равно что реки вспять поворачивать. Поздняков наглухо пробитая питерская богема. Неформал и бузотер. Он увидел, как из арки показалась Фомина, подбежал к раскрытому окну и крикнул «атас». Его сбили с ног… он ударился виском о батерею… — Я заплакала. Гоша подошел сзади и обнял за плечи. — Представь, — всхлипнула я, — Алиска без денег, документов… приезжает к тете… а там… ого-о-онь пылаа-а-а-ет, — и заревела в голос. — Она одна, совсем одна….

И тут милый Гошик меня удивил. Тряхнув так, что зубы клацнули, он развернул меня к себе и очень грозно прикрикнул:

— Хватит! Перестань скулить! Быстро утри слезы, и пошли к родителям!

— Зачем? — я шмыгала носом и говорила невнятно.

— Ты сопливая упрямая девчонка! Делай, что говорят!

Подчинилась я безропотно и, пожалуй, с удовольствием. Всегда приятно видеть в любимом лидера.

Старшие Понятовские накрывали праздничный обеденный стол. В центре, под вазой с цветами, стоял кремовый торт при двадцать одной свече, шампанское и всякие вкусности.

Но когда Гоша вкратце изложил суть проблемы, Сергей Яковлевич без слов принес из супружеской спальни видеомагнитофон с адаптером для маленьких кассет, поставил питерский сюрприз и сел перед телевизором.

Мы сгрудились вокруг.

Когда на экране замелькали интерьеры сауны, Ирина Андреевна выдохнула: «Опять?!»

— Что опять? — спросил Гоша.

— Очередной «банный» скандал, — поморщилась мама. — И не надоело? Родинки считать…

Но никаких голых политиков мы так и не увидели. Сюжет развивался иначе.

Судя по всему, камеру включила некая перепившая девица по имени Света. Неверным глазом она попыталась выбрать ракурс, и объектив какое-то время плясал по полосатым от деревянных реек стенам. Потом откуда-то сбоку возник абсолютно не министерский типаж — голый амбал, напоминающий вставший на дыбы автобус. «Кончай байду, Светка», — просипел автобус и начал обнимать девицу. В кадре мелькали то литой живот амбала, то кусочек обширной груди Светки, потом камеру грохнули на стол и накрыли сверху полотенцем, надо думать, скинутым со Светика.

Минут несколько рядом с камерой пыхтели, сопели, ритмично звенели посудой на столе.

Далее перерыв минут на сорок, тишина и полосатые стены из-под нависшего на пол-экрана полотенца.

Это время мы прокрутили в ускоренном режиме. Забытая всеми камера бесшумно работала на столе среди стаканов, тарелок, закусок и бутылок.

Потом какая-то волосатая толстая лапа разгребла посуду, и на освободившемся месте, аккурат перед объективом, умело сделала две кокаиновые дорожки. Курносое в профиль мужское лицо склонилось над столом и вдуло в нос первую дозу. Сопение, шумный выдох, мужская лапа, подбираясь ко второй дорожке, отодвигает нечто прикрытое полотенцем и попадает большим пальцем на объектив.

Палец измазан порошком. Пятно на экране несколько мешает, но тем не менее курносое лицо с трубочкой в ноздре отчетливо видно.

Этот фрагмент Сергей Яковлевич прокрутил дважды и нажал на стоп-кадр в месте, где тип склонился над кокаином.

— Всегда знал, что он лицемер и мерзавец, — со смесью удивления и отвращения буркнул архитектор. — Надо же… так вляпаться…

— Васин? — спросила Ирина Андреевна.

— Ага, — кивнул Сергей Яковлевич. — Отпечаток пальца во весь экран. Никаких родинок не надо…

— Н-да, — пробормотала мадам Понятовская, — и что ты будешь с этим делать?

Нас старшие не замечали. Словно и не мы были первопричиной грядущего переполоха. Я решила напомнить о себе.

— Он кто?

— Замминистра одного из силовых ведомств. Метит на портфель… мерзавец. И ведь никто не сомневался, что станет! — Сергей Яковлевич трахнул кулаком по подлокотнику кресла. — Вечно все… через задницу.

Я и Гоша сидели тихие, как мыши. Мадам Понятовская чувствовала приближение бури и, упреждая события, внесла корректировку:

— Сначала обед. Все звонки потом.

— Отсюда лучше не звонить, — несмело вякнула я. Сергей Яковлевич посмотрел сурово, и я пожелала себе куда-нибудь провалиться.

Хозяин дачи дотянулся до телефона, набрал номер, на том конце моментально отреагировали, и архитектор гаркнул:

— Миша, давай ко мне. Возьми ружье, тут ситуация… да… да… Когда? Ну, ладно, жду.

Семейный праздник в узком кругу получился, мягко выражаясь, скомканным. Но тем не менее хочу сказать — кризисные ситуации русские семьи сближают. Никогда раньше я не чувствовала себя более родной этим людям. Понятовские взяли меня под свое крыло, и было под ним тепло, мягко и уютно.

Я набралась наглости и спросила:

— Сергей Яковлевич, а вы не боитесь?

— Эх, дети, дети, — вздохнул глава семейства. — Считаете себя умными… взрослыми в двадцать лет. Единственно верное решение при подобных ситуациях — оповестить как можно больше народу…

И вдруг.

— Никому не двигаться!