Юлия Латынина - Здравствуйте, я ваша «крыша» или Новый Аладдин

Обаятельный г-н Грацинский поднял руки: мол, не все сразу. Обаяния у него чуть поубавилось.

— Так что же вы хотите? — осведомился он у промышленников.

— Я тоже хочу не платить налогов! — заявил какой-то оборонщик из Ярославской области. — А то вы на нас эксперимент ставите: нельзя доить корову и не кормить ее.

— Можно, — процедил кто-то из угла, — надо только почаще корову менять.

Один из директоров вдруг вскочил.

— Вот где у меня ваше государство! — заорал он, тыча пальцем в горло. — Вы мне должны 10 миллиардов! Ясно? Вы! А мой вам долг — три миллиарда, и еще приходит налоговая полиция и счета грозится арестовать, если не подмажу! Почему вы меня за долги имеете право банкротить, а я вас — нет! А потому что подкатывается ко мне ваш, Алексей Всеволодович, карманный банчок, и говорит: переведи ко мне счета и получишь бюджетные деньги, только двадцать процентов мне отдашь!

Обаятельный Алексей Всеволодович несколько побледнел.

— Так что ж вы хотите?

— А я к Шарифу хочу! Он налогов не платит и кредит даст!

— Помилуйте, — проговорил Алексей Всеволодович, — так все к Ходжаеву уйдут. Из-под государства.

— Не все! Те, кто воруют вагонами, не пойдут! И нетто-дебиторы не пойдут, — заорал кто-то из угла. — А я пойду! Потому что я не ворую! И приношу прибыль! Но только мою прибыль вместо меня получает «Росвооружение», а я булками зарплату плачу!

На Грацинского страшно было смотреть. Обаятельность его как в клозет спустило.

— Знаю я, как ты не воруешь, — процедил он сквозь зубы. — На счетах завода ни копейки, все через свое ЗАО пускаешь, а туда же — не ворует!

— Я у завода не ворую, — отвечал директор. — А у государства воровал и воровать буду! Все, что оно не украло у меня!

— Кредиты просишь…

— А чего ж девку не взять, если она дает? — не остался в долгу директор.

Гвалт начался невероятный. Не то чтобы души присутствующих директоров были чисты и благоуханны, как белье проститутки. Но в одном они были правы: государство устроило им такой фискальный Сталинград, что все, что они могли, — это заниматься мелким партизанским воровством в тылах, по которым прошлись танковые колонны НДС и налога на прибыль.

— Хорошо, — упавшим голосом сказал осунувшийся Грацинский, — подавайте заявки.

Мы с Грацинским остались одни в кабинете, и спустя десять минут Асмодей притащил длинный список директоров, желавших войти в ФПГ.

Грацинский просмотрел список, и глаза его забегали в разные стороны, как два таракана в чашке.

— Нет, — выдохнул он, — я не могу такую бумажку подмахнуть!

— Почему?

— Да это была ФПГ, а стало государство! Кто в бюджет-то налоги платить будет? Я усмехнулся:

— Ты давай запиши этих парней, а я за это с остальных налоги выбью. Слабо меня во главе налоговой полиции поставить?

— Я должен подумать, — проговорил Грапинский.

После банка Грацинский вернулся к себе на работу. Вместо документов он попросил секретаря принести водки, каковую принялся немедленно жрать прямо из горлышка. Впрочем, в одиночку пил он недолго: вскоре в кабинет чиновника явился мешковатый седой человек в погонах, тот самый, который в свое время грозился Ходжаеву пообрывать хвосты его русалкам.

— Ну, что он тебе предложил? — осведомился генерал.

— Выбить налоги из всех неплательщиков, кто не вошел в его ФПГ.

— Ну и отлично.

— Отлично? Да ты представляешь, что будет? Приходит Аладдин к директору и говорит: либо я тебя в нетопыря превращу за то, что ты денег в бюджет не платишь, либо ты пойдешь ко мне в ФПГ, где в бюджет не платит никто! Дверь этого здания заколотят и табличку повесят: «Государство закрыто. Все ушли к Шарифу Ходжаеву». Был Аладдин, а стал директор Всея Руси.

— Что, так уж никого не останется?

— Пара химзаводов. И комплекс по производству бактериологического оружия.

Грацинский нервно дернул ртом и добавил:

— И что-то я сомневаюсь, чтобы он меня из вице-премьеров в вице-президенты к себе взял.

Оба друга погрузились в долгое молчание. Грацинский с тоской оглядел свой кабинет. Кабинет был хороший, четырехкомнатный, и на обширном диване в комнате отдыха, где сидел он с генералом, было удобно беседовать по душам или заниматься любовью с секретаршей. Грацинскому было жаль своего кабинета. И всего здания с разбегающимися ковровыми дорожками, батареями телефонов слоновой кости и белеными стенами, в которых несли свою чуткую вахту недремлющие электронные жучки его собеседника. Он живо представил себе, как в разоренное здание переезжает банк «Народный Альянс» и в комнату отдыха за его кабинетом вносят аквариум с бесстыжей русалкой.

— Неужто его никак нельзя убрать? — осведомился наконец генерал.

— Нет. Мы этот вопрос уже обсуждали.

— А этого… полковника?

— Толку-то что? Он себе другого найдет…

— А с чертом его ты говорил?

— Да говорил я! — вскинулся Грацинский. — Шариф мне десять миллионов предложил, и даром, а черт его — только два, да и те за душу! Мы на нее, говорит, и так уже приходно-расходный ордер выписали! Тьфу! — И Грацинский снова хлебнул прямо из горлышка.

Через два часа я позвонил Грацинскому насчет обещанной им бумажки. Тот был явно пьян. Заплетающимся языком он завел длинную речь, и смысл речи сводился к тому, что подмахнуть бумажку о ФПГ означает продать всю Россию и что он не может продать всю Россию за десять миллионов зелеными. Я обещал ему сорок и место в совете директоров «Народного Альянса», и он выразил мне признательность.

Мы договорились встретиться вечером втроем: он, я и Яниев.

Между тем Яниева не было ни на даче, ни в банке. Сережка сказал, что позавчера Яниев заказывал билеты в Таиланд, для себя и для Даши, на недельку. Я разозлился. Нашел время для медового месяца! А я теперь сиди тут и решай за него, что делать с российскими налогами.

А как я могу правильно это решить, когда вот передо мной лежит бумага за подписью нашего начальника управления предприятий оборонного комплекса и в этой бумаге мне знакомы только местоимения и предлоги? Ну пожалуйста — что такое коэффициент текущей ликвидности? И можно давать предприятию ссуду, если он равен 0,4, или нельзя?

Телефонов у Асмодея на столе стояло пять штук, и в полуоткрытую дверь было слышно, как все они поют, словно соловьи в майскую ночь.

— Его нету, — беззастенчиво врал Асмодей, откалибровывая просителей по рангу и чину.

— Он в Белом доме.

Потом Асмодей щелкнул переключателем.

— Это Адашкевич.

Я поднял трубку.

— Шариф? Где Яниев? У него мобильник не отвечает.

— Понятия не имею, — буркнул я, — в Таиланд со своей Дашкой укатил. Ребята уже второй час по отелям звонят.

— Ты уверен, что он пересек границу?

— А что?

На том конце провода наступило молчание.

— Шариф, — наконец сказал замминистра, — я, кажется, сделал ошибку. Помните, на нашей первой встрече вы заявили: «Мне ничего не надо. Это все идеи Яниева»? Я рассказал об этом своему другу. Вы понимаете, о ком я говорю?

— Ну?

— Я… вчера был в его доме. Там был другой человек, который тоже получал кредиты в КФБ. Рыжий, со шрамом на левом виске.

Карачун!

— Они… мне показалось, что они ждали приезда Яниева. И… там пришел поп.

— Какой поп?

— Не знаю. Неважно. Он все кропил святой водой…

— Адрес! — заорал я, а потом сообразил, что «шестерки» мои адрес знают сами, и бросил трубку.

Два джипа с моими парнями пронеслись по проселочной дороге и осадили перед железными воротами, за которыми едва виднелся рыжий, как лисий хвост, кончик дачи.

Я взглянул — и грязно выругался.

Дачу действительно освятили, — магическим зрением я видел, как мягко блестят у ворот капли святой воды. Но это было еще полбеды. Святая вода, это, конечно, не подарок, но тут масса возможностей. Подождать до ночи, когда святая вода такого колдуна, как я, практически не останавливает, захомутать ближайшую тучку и смыть всю эту гадость куда подальше, — словом, варианты есть.

Плохо было другое.

Где-то в глубине дома ослепительно ясно, как посадочная дорожка в ночи, сверкала какая-то красная точка. Реликвия. И это были не какие-нибудь мощи захудалого российского святого или обрезок апостольского ногтя. Нет, это была штучка помощней Братской ГЭС, и у меня даже дух захватило, когда я подумал, во что обошлась г-ну Тхаржевскому операция по ее краже — из Иерусалима или из Рима.

"Плохо дело, — подумал я, - давно готовились они к этому дню."

Хрустнули тормоза: к воротам дачи подкатилась еще одна машина. Ребята в момент подскочили к тачке и выволокли из нее Адашкевича. Сережка распахнул дверцу, а Митяй втолкнул Адашкевича ко мне в джип.

В этот момент телефон в машине залился пронзительным лаем, и я взял трубку.