Оксана Обухова - Очки для близости

Подобный героизм требовал поощрения, я попросила шофера остановиться у аптеки и отправилась покупать жутко полезные сухарики.

Шагая через площадь, я полной грудью вдыхала воздух более чистый и свежий, чем в поместье, прекрасно понимая, что это всего лишь игра подсознания. Меня окружал тот же воздух Подмосковья, но дышалось иначе. Свободно.

И в тот же момент я поняла, что очень хочу на Кипр. К маме Геннадия Зое Федоровне, в очищенный кондиционерами воздух виллы, на прогретые солнцем камни голубой лагуны, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Загадка исчезнувшего трупа — не лучшее, что произошло со мной в жизни.

Я хочу воспитывать детей, а не закрывать усталой грудью вражеские амбразуры.

Ощущение свободы пропало, едва мы пересекли периметр поместья. Охраны было больше, чем обычно, парни провожали подозрительными взглядами даже машину с детьми хозяина. Напряжение в атмосфере только что не искрило, и мою грудь опять стянул обруч страха.

Отправив детей в дом, я проехала с шофером до гаража. Там, на корточках перед моей машиной, сидел Геннадий с бутылкой пива в руках и недовольно смотрел, как я слезаю с кожаных сидений «БМВ».

— Как самочувствие? — прежде всего поинтересовалась я.

Геннадий молча потряс ключами «Форда».

— Открыли?!

— Вы, Мария Павловна, стихов не пишете? Уж больно творчески рассеянны.

Ключи валялись под колесами вашего недокормленного джипа.

— Да? — растерянно спросила я. — И когда вы их нашли?

— Только что. Хорошо, не начал в замках ковыряться. Ловите. — Он подкинул ключи и тут же поморщился от резкого движения.

— Голова болит? Примите аспирин…

— Лучше сто грамм…

— Неграмотный опохмел ведет к длительному запою, — авторитетным ханжеским тоном заявила я.

— Откуда такая осведомленность, — усмехнулся Бурмистров и вздохнул. — Все по книжкам живете, Мария Павловна. А тут, рядом с вами, хороший человек погибает.

— Это в вас, Геночка, абстинентный синдром говорит и отравленные алкоголем нервы. Тревожное состояние присутствует?

— Год не отпускает, — четко произнес он и грустно посмотрел на меня.

Я немного помолчала и спросила:

— Поедете с нами на Кипр?

— А имеет смысл?

Я пожала плечами.

— Отдохнете…

— Нет, — Гена резко встал. — Отдохнуть я и здесь могу. Вы.., хотите, чтобы я поехал?

— Да.

Он пристально разглядывал меня с высоты своего роста, я испугалась, что сейчас он меня поцелует перед объективом камеры, и отскочила в сторону.

Он понял мое движение как очередной отказ, дернулся, словно от удара, поставил полупустую бутылку на капот «Форда» и, ни слова не говоря, вышел.

Ну вот и все. Я смотрела ему вслед и уговаривала себя, что так оно и нужно, так будет правильно, сейчас не ко времени… Но почему-то плакала.

Утерев кулаком слезы, я подошла к стеллажам и достала камеру. Пленка закончилась давным-давно. «Дура», — обругала я себя и открыла багажник «Форда».

Пусто и воняет бензином. Небольшая запасная канистра лежала на боку, из-под неплотно завернутой крышки натекла лужица бензина, я взяла впитывающую салфетку и навела порядок.

Возможно, я уничтожала следы преступления, делала это собственными руками, ими же затягивая петлю на своей шее. Но я так устала от интриг и версий, что мне было все равно. Вечером я улетаю на Кипр, оставляя дому все его тайны. Старая развалина поднаторела в этом искусстве, и не мне с ней тягаться.

Полная равнодушия, я поднялась в свою комнату, побросала кое-как в чемодан и сумку вещи… Интересно, с Кипром существует договоренность о выдаче преступников? Наверняка.

Представив себя спускающейся по трапу самолета в наручниках и под конвоем, я нервно рассмеялась. Каждый имеет право на пятнадцать минут славы. Вот уж когда я получу ее сполна! «Гувернантка-убийца», «Тело олигарха под кроватью любовницы»…

Какие еще заголовки украсят подскочившие тиражи выпусков желтой прессы? Покойный журналюг не жаловал, попляшут папарацци на его косточках.

Дверь моей комнаты тихо отворилась.

Я обернулась на звук шагов и замерла.

— Кто это? — Леонид швырнул на кровать россыпь фотографий.

Я мельком взглянула на снимки «Фаина» входит в темный кабинет, выходит из него, из дома и растворяется в темноте парка.

— Понятия не имею.

Леонид схватил меня за запястье и больно сжал, притягивая к себе.

— В глаза, в глаза смотри. Спрашиваю еще раз, кто это?!

Я зло отпихнула его свободной рукой.

— Пошел вон, гад. Не знаю!

Он опешил, невольно разжал руку, и я вывернулась. Но отходить не стала, я не буду испуганно метаться по комнате. Надоело.

— Я выполнила то, что ты требовал.

— Когда? — Он никак не мог опомниться от происшедшей со мной перемены.

— Проверь записи камер, — усмехнулась я. — Около пяти Бурмистров попросил меня зайти в кабинет и перевести текст факса.

Потом его вызвали, он вышел и оставил меня одну. Я все успела. Так? Свою задачу я выполнила, мы в расчете. А кто на снимках, понятия не имею. Нас не представляли друг другу.

Растерянность садиста доставляла мне странное удовольствие. Чего еще я о себе не знаю? Добро пожаловать, Мария Павловна, в мир новых ощущений. «Вещь в себе» — так, кажется, назвал меня Геннадий.

— И не вздумай мне мстить! — разозленной коброй я шипела в лицо врага. — Уничтожу.

— Ты?! — негодяй медленно приходили норму.

— Я. Я записала наш последний разговор и с сопроводительным письмом оставила у одного из прежних нанимателей. И не дай тебе бог обидеть кого-либо из моих близких! Поверь, человек, у которого хранится компра, сожрет тебя с удовольствием!

Я блефовала столь уверенно, словно всю жизнь не детей воспитывала, а мерзавцев укрощала.

Он поверил мне тут же.

— Не думаю, что облитый водой компьютер — достойный повод для уничтожения. — Он уже лукавил. Исследовал мою реакцию.

— Возможно, — согласилась я. — Вот и не доводи меня до греха. Я свое слово держу всегда. Надеюсь, ты тоже. А теперь мне надо собраться. Кстати, копию записи вчерашнего вечера тебе оставить? Есть занимательные кадры.

— Какие? — мгновенно среагировал он.

— Всякие, — уклонилась я. — Впрочем… это вряд ли кого заинтересует. Правда?

Он смотрел на меня с пристальностью снайпера, выбирающего место для пули.

— Шантаж?

— Упаси бог, — отмахнулась я. — У самой рыльце в пушку. Просто оставь меня в покое. Я еду на Кипр, отвлекусь, загорю немного… Не скучай тут без меня.

Я играла с огнем, издевалась, мстила за унижение и ожоги пощечин.

Он это понимал и, не оборачиваясь, прихватив снимки «Фаины», вышел.

Уф, я устало опустилась в кресло. Счет 1:1. Что дальше?

С непосредственностью закостенелого совка я наслаждалась уютом первого класса. Можно ругать демократов и ностальгировать по кубинскому детству, но первый класс моментально поднимает крыльями авиалайнера любого совка на мировой уровень. Только попробуй раз, и ты, как Хемингуэй, всегда в Париже.

Но мы летели на Кипр. Охранник придавал мне статус очень важной персоны, возил-носил чемоданы и вообще.., смотрелся и старался быть.

Под мышкой у него болталась пустая кобура, но тем не менее он словно чувствовал сданный в ней в багаж пистолет.

Близнецы жили в тех же ощущениях и изводились вопросом, как бы попросить у дяди портупею поиграть. Молодой, но важный «дядя» так же играл «в оружие». Он его любил всем сердцем и тайком принюхивался к запаху кожи и пороха из-под подмышки.

Близнецы, с детства привыкшие к роскоши и вниманию («люблю богатых в третьем поколении», не помню, кто сказал, но суть передана верно), барахтались в широких креслах, отказывались, на взгляд совка, от деликатесов и вели себя вполне прилично. Мне не досаждали, стюардесс не теребили, не капризничали. Припекало только вооруженному пустой кобурой дяде Павлу.

Забавно, мужчины с детства до седых волос оставляют себе жестокие игры. Как женщины игру в «дочки-матери». Только игры со временем становятся дороже.

Я сидела у иллюминатора, пользовалась коротким забвением и вспоминала.

Из семьи нас провожала только Тамара Ивановна. Недостаток внимания родственников восполнялся многочисленностью охраны — до Шереметьево нас эскортировали два джипа, битком набитые черными пиджаками. Сопровождение плотно вело микроавтобус, в котором сидели я, Тамара Ивановна, дети и тот самый дядя Паша, тогда еще при пистолете.

На мой вопрос «Что происходит?» экономка сурово поджимала губы и делала значительное лицо.

Из микроавтобуса детей вынимали в лучших традициях гангстерских боевиков — прикрывая бронированными спинами и расчищая толпу встречающих квадратными плечами. Маневр, естественно, удался. Все Шереметьево проводило деток любопытствующими взглядами. (Это я, кстати, о мужчинах и играх.) У бортика таможенного контроля Тамара Ивановна расстроилась, промокнула платочком две слезинки и перецеловала всех путешественников, кроме дяди Паши.