Фредерик Дар - Сан-Антонио в гостях у МАКов

— Берю!

Затем, чтобы разбудить глубины профессионального подсознания чертового ханыги, я говорю строгим голосом:

— Старший инспектор Берюрье, вас просят к телефону.

Ноль!

Я осматриваю дом. Это недолго, так как он состоит из двух жалких комнатенок. Толстяка здесь нет. Но на груде ящиков я замечаю его чемодан. Хибара пропахла копченой селедкой, коптящей керосиновой лампой, копотью стен, табачным дымом, шотландской сажей и изношенной резиновой обувью.

Я возвращаюсь к даме, раскинувшейся на полу, и деликатно тормошу ее носком штиблета.

— Мадам Глэдис! — обращаюсь к ней. — Вы не могли бы прийти в себя на пару секунд, мне надо с вами поговорить!

Как же, разбежалась! Эта простипома продолжает дрыхнуть в парах виски. Тогда доблестный комиссар Сан-Антонио, который способен без всякого ущерба заменить масло, маргарин и рахат-лукум, действует тонко и изобретательно при помощи ведра холодной воды из соседнего колодца.

Нет ничего лучше для пьянчужки, чем ледяной душ.

Старушка перхает, чихает, открывает один глаз и изрыгает ответный душ ругательств.

— Ну как, полегчало, Глэдис? — спрашиваю я ласково.

Она смотрит на меня тяжелым взглядом. Я поднимаю ее за корсаж и прислоняю к стене. Но ее голова не хочет держаться на шее.

— Где наш друг Берюрье? — спрашиваю я.

Мамаша О'Пафф освобождается от лишнего урчанья в животе и удостаивает меня следующими эпитетами: б... выродком (подразумевая, наверное, то, что она с удовольствием усыновила бы меня), кроличьим дерьмом (я не против этих симпатичных травоядных и их субпродуктов), козлиной свежатиной (в этом производном от слова свежесть чувствуется что-то чистое и весеннее, что полностью компенсирует его оскорбительный смысл) и импотентом (что является ее полным правом, так как у меня никогда не возникнет влечения к этой даме).

Я нахожу лучший выход из положения и снова иду к колодцу. Сохраняя полнейшее в мире спокойствие, я выплескиваю ей на портрет еще половину (по-английски — the half) ведерка. Снова перханье, снова отфыркивания. Снова поток ругательств, не уступающих по красоте предыдущим.

В это время ваш знаменитый Сан-Антонио проявляет утонченную куртуазность, благодаря которой он стал своего рода Кольбером полиции (И снова бесконечная эрудиция Сан-А. Кольбер Жан-Батист (1619-1683) — один из величайших министров Франции, внес огромный вклад в экономическое и культурное развитие страны).

— Послушай, Глэдис, — прерываю я ее, — если ты не ответишь на мои вопросы, я буду поливать тебя до тех пор, пока не вычерпаю весь колодец, это тебя устраивает?

И в подтверждение своих слов я выплескиваю на нее из ведра остатки бальзама.

— Сейчас все о'кей, дорогая?

— Ну чего ты ко мне привязался, бродячая падла? — интересуется подружка Берюрье.

— Где мой друг Берюрье, который остановился у вас?

— Я его больше не видела...

— Вы лжете. А если вы будете лгать, вас засадят в тюрягу. А если вас засадят в тюрягу, у вас не будет виски. А если у вас не будет, виски, вас хватит белая горячка. Ваши мозги заполонят летучие мыши и тараканы, смекаете?

— Тоже мне, друг Берю, — разоряется она по-французски. — Тоже мне француз паршивый! Горлопан и чистоплюй!

Она замолкает и начинает брызгать слезами, как фонтаны Пятачка на Елисейских полях.

 — А! Будь проклят тот день, когда я решила оставить Монруж, чтобы сдыхать от виски в этой проклятой стране!

Я растроган, как школьник.

— Ладно, мать, не убивайся: у каждого свои проблемы. Киношное счастье бывает лишь в Голливуде. Оно длится час тридцать пять на экране, и все балдеют. Я спрашиваю вас, где Берю...

В ней продолжает рыдать скотч, но она все-таки отвечает сквозь слезы:

— Я же говорю вам, что он еще не вернулся. Он перекусил здесь в полдень, вышел и до сих пор не возвращался...

— Вы не знаете, куда он ушел?

— Нет. Я его спросила, но он ответил: «Профессиональная тайна», чертова свинья!

— Надеюсь, он вам сказал, что вернется к обеду?

— Конечно, сказал. Он даже притащил из города холодную курицу и пару бутылок скотча...

— Которые вы и выпили, ожидая его?

— Да.

— Вы никого не видели?

— Видела.

Я настораживаюсь.

— Кого?

— Сразу же после того, как этот ажан ушел, появился какой-то тип и спросил о каком-то Сан-Антонио.

— Неужели?

— В самом деле, френч бой моей ж...

— Что дальше?

— Я ответила ему, что не знаю никакого Сан-Антонио, и это чистая правда. Может быть, вы его знаете, а?

— Уже никто никого не знает, — уклончиво отвечаю я. — Что же произошло?

— Я думала, что этот тип задушит меня. Он побелел, как смерть, и заскрежетал зубами.

— Вы не знаете, кто это был?

— Я смутно догадываюсь. Часто видела его вместе с девушкой из Оужалинс Кастл. Молодой аристократишка с гнусной рожей... и с лейкопластырем на бровях.

Сэр Долби! Нет сомнений: человек, разыскивавший меня, был не кто иной, как жених Синтии. Как ему удалось узнать, что Берю находится у мамаши Глэдис? Я поступил опрометчиво, оставив здесь Берю одного. С ним наверняка что-то случилось. Эти негодяи испугались и схватили его. В замке не поверили в мой отъезд... Проклятье! Мой бедный Берю! Вы даже не можете себе представить, кого я лишился! К тому же повышение по службе, считай, было у него в кармане!

— Больше к вам никто не заходил?

— Нет.

— Правда?

— Я же сказала, сопляк!

Тут ее прошибает словесный понос. Она клянется мне, что если я не верю ее словам, то она размажет о мой нос одну часть своего тела, которую я считаю негодной для употребления и которая бы явно не понравилась моему органу обоняния.

На колокольне Святого Шарпиньи трезвонят полночь, час преступлений, в то время как я собственноручно трезвоню в дубовую дверь сэра Долби.

Из болтофона доносится голос грустного сэра:

— Да!

— Это Сан-Антонио.

Слышится рычание. Дверь открывается, и я взбегаю по лестнице наверх. На площадке отражается прямоугольник желтого света. Сын баронета ждет меня. Он в смокинге.

Как только я вхожу в комнату, раздается мужской крик на английском:

— Нет, Фил! Возьми себя в руки!

Но парень не может взять себя в руки и бросается на меня с кулаками.

Вы понимаете, что это уже слишком?

То, что мы при встрече друг с другом сразу начинаем мордобой, стало традиционным, как сама Англия.

Он встречает меня, как зверь, подлым ударом копыта по сестричкам-близнецам, но я успеваю уйти назад, одновременно развернувшись к нему боком, и зарабатываю синяк величиной с бифштекс к обеду грузчика; затем он выписывает мне серию крюков левой-правой.

Я пошатываюсь, я откатываюсь, я теряю равновесие и падаю. В тот момент, когда я хочу подняться, эта аристократическая мразь бьет меня ногой в нижнюю челюсть.

— Фил! Умоляю вас, это не по-джентльменски, — звучит драгоценный голос.

Сквозь туман я успеваю заметить высокого элегантного молодого человека, сидящего в кресле, закинув ногу на ногу.

Сэр Долби не обращает внимания на его вмешательство.

Он снова пинает меня. У меня такое ощущение, будто я провожу уик-энд внутри взбесившейся бетономешалки. Удары сыплются со всех сторон. И бим! И бум! И бам! (Вы можете оценить разнообразие ударов!) Я пытаюсь закрыться, но этот гад лупит по незащищенным местам.

Высокий элегантный молодой человек поднялся.

— Фил, меня огорчает ваше поведение. Джентльмен...

Сэр Долби останавливается, чтобы передохнуть. Ваш верный слуга успевает глотнуть три литра кислорода этого года и решает, что пора сыграть свою маленькую партию.

Я рвусь напролом. Первой в ход идет голова. Он принимает мой кумпол под дых и отправляется на пол испытать противоударные качества своих наручных часов.

Я веду себя намного порядочнее, чем он, и сдерживаюсь, чтобы не отоварить его враз, пока он лежит на полу. Я даже позволяю себе красивый жест и помогаю ему подняться, схватив за бабочку смокинга.

Чтобы рука не скользила, я наматываю ее на ладонь, и сын баронета начинает задыхаться.

— Подонок! — рычу я.

Он пытается брыкаться, но я даже не замечаю его потуг. Мощным ударом отбрасываю его к стене. Прекрасная гравюра, изображающая даму, прикрытую веером, срывается со стены и разбивается вдребезги. При встрече со стеной сэр Долби делает «хххап».

Я подхожу к нему, он едва пыхтит. Все же из последних сил готовится снова броситься на меня, но я награждаю его четырнадцатью полновесными оплеухами без дураков в стиле Нелезьхам.

Молодой человек из знатной семьи плывет на ковер.

Я делаю легкий массаж запястья и выполняю несколько гимнастических движений.

— Чудесно, — говорит мой зритель.

Он наклоняет голову и козыряет своим титулом: