Арто Паасилинна - Воющий мельник

Хаппола ответил, что врач по-прежнему протирает очки.

— Он, конечно, рассердился, услышав, что я здоров и готов им сделать ручкой. Орал, топал ногами, успокоился, только когда пришли санитары и пригрозили, что наденут на него смирительную рубашку. Для него, понятное дело, был удар: вот так десять лет возишься с человеком, как с сумасшедшим, а он тебе раз — приходит и сообщает, что здоров.

— Да он сам невротик.

— И не говори. Самый чокнутый врач во всей Финляндии.

Хуттунен провел приятеля по лагерю, показал ружье, снасти Эрвинена, самогонный аппарат почтальона, рассказал про себя и свою учебу. Сказал, что сейчас ему живется хорошо, но долго он так не протянет — зимой в лесу тяжело, да и деревенские могут его выследить по снегу. Рассказал, что собирается построить домик подальше. Но нужно вначале с деньгами разобраться.

— Да, жизнь изгоя — не сахар.

Хуттунен рассказал, как стал изучать экономику, показал учебники и задания, выдал пару-тройку бизнес-терминов.

Хаппола с интересом слушал, а потом сказал:

— Не был бы ты сумасшедшим, я бы взял тебя компаньоном. Сейчас меня интересует оптовая торговля. Давай, окончи свою учебу, а там посмотрим. Может, откроем оптовую фирму в Кеми или Оулу. Я бы ездил в командировки, а ты бы вел бухгалтерию и текущие дела.

Угостив гостя на прощание соленой лососиной, Хуттунен проводил его до трассы.

Расставаясь, Хаппола пожал мельнику руку:

— Завтра же, как решу вопрос с мельницей, оставлю тебе записку. Деньги получишь сразу, как будут готовы документы, об этом не беспокойся.

Хуттунен вернулся в лагерь. Впервые за долгое время он почувствовал уверенность в будущем. Теперь у него точно будут деньги. С учебой тоже вроде получается. Скоро он сможет уехать с Розой Яблонен за границу и начать новую жизнь!

Неделю спустя Пииттисярви снова принес Хуттунену почту и корнеплоды. Роза Яблонен в письме просила Хуттунена больше не выть — сам губернатор пригрозил отправить военных, если вой и хулиганства не прекратятся. В конце письма Роза признавалась ему в горячей любви, наказывала прилежно изучать основы экономики, а корнеплоды резать кусочками в салат.

Еще одно письмо, от Хапполы. Хуттунен вскрыл его, предвкушая победу — вот и продана мельница, осталось только подписать бумаги и получить деньги!

Но его ждало разочарование: Хаппола писал, что не может купить мельницу, так как она была конфискована и передана во владение Общественной судебной комиссии. Хуттунена объявили недееспособным, таким образом, он не имел права продавать или закладывать свое имущество.

«Значит, сделка не состоится. Попробуй обжаловать незаконное изъятие, тогда я куплю твою мельницу. Держись. Хаппола».

Хуттунен схватил ружье, засунул ствол в рот и хотел тут же застрелиться. Пииттисярви пытался успокоить друга, говоря, что только сумасшедший станет стреляться.

— Они только того и ждут.

Хуттунен подумал — прав почтальон.

— Тогда я сожгу эту чертову мельницу, и дело с концом!

Вскинув ружье, Хуттунен направился в сторону деревни. Пииттисярви побежал было за ним, но отстал на полпути в болотах. Хуттунен исчез в лесах.

Ну, думал почтальон, в таком настроении да еще с ружьем Хуттунен даст деревне жару!

Был вечер. Трясина хлюпала под сапогами, грязь разлеталась во все стороны — Хуттунен бежал к трассе. Обогнув станцию, он переправился через реку Кеми и помчался в Суукоски. По дороге надрал бересты.

Мокрый от пота, добежал до мельницы, рывком открыл заколоченную дверь и вошел в избу.

Набрав в поленнице охапку сухих дров, он быстрыми точными движениями настрогал стружку и отнес вниз, где между крупяным и зерновым жерновами соорудил костер. Засунул кору и стружку между поленьев, достал из кармана спички. Чиркнул пару раз, но руки тряслись от ярости, и спичка погасла.

Хуттунен огляделся. Все было такое привычное, такое добротное — жернова, балки, короба с мукой, мешки. Казалось, они умоляли хозяина — не жги!

Хуттунен убрал спички, собрал дрова в охапку, поправил ружье и вышел на улицу. Дрова привязал к багажнику велосипеда, вспрыгнул на него, словно на боевого коня.

— Я сожгу эту деревню ко всем чертям! — крикнул он.

Хуттунен мчался по дороге, ружье гулко стучало прикладом о раму. Мимо пролетели дома Гнусинена, Сипонена, магазин. У магазина Хуттунен сбавил скорость — думал поджечь кабинет Терволы, но передумал, это слишком мелко. Он жаждал жертвы посерьезнее. Лишь у пожарной башни Хуттунен остановился. Не начать ли с нее?

Но тут взгляд его упал на кладбище и новую церковь — самое внушительное здание во всей губернии.

Сердце радостно забилось:

— Лучше подожгу ее, тогда они у меня узнают!

Хуттунен проехал через кладбище к главным воротам. Во дворе было пусто, но дверь открыта. Он занес дрова в церковь и, присев у алтаря, принялся сооружать костер. Приклад ружья громко стукнулся о пол, по огромному пустому залу прокатилось эхо.

Хуттунен встал, достал из кармана спички. Злым, жаждущим мести взглядом оглядел огромное пустое пространство. Взор упал на икону у алтаря, изображавшую распятого Христа. Хуттунен погрозил иконе кулаком.

— Вот ты, добренький! Зачем ты из меня дурака сделал?

Мельнику показалось, что Христос серьезно взглянул ему в глаза, страдание на лице Спасителя сменилось удивлением, затем приветливой нежностью.

Он заговорил с изгоем, и тихие своды ответили эхом.

— Не дури, Хуттунен. Все у тебя в порядке с головой. Вот и в институте тебе хорошие оценки поставили. У тебя ума больше, чем у Гнусинена и Сипонена, вместе взятых, и гораздо больше, чем у настоятеля церкви, хотя у него и был шанс стать умнее в университете. Мне он всегда не нравился, низкий, отвратительный тип.

Хуттунен слушал и удивлялся. Неужели он окончательно сошел с ума, раз с ним уже иконы разговаривают?

Христос продолжал добрым, но звучным голосом:

— У каждого свой крест, Хуттунен… И у тебя, и у меня.

Собрав волю в кулак, Хуттунен ответил Христу:

— Но в моем случае это уже слишком! Сколько уже на меня эти черти охотятся! Несколько недель я мерз в лесах, а до этого вообще запихнули в психбольницу… Нельзя ли мне крест полегче?

Христос понимающе кивнул:

— Твои беды, Хуттунен, ничтожны по сравнению с тем, что люди со мной когда-то сделали.

Лицо Христа стало серьезным от воспоминаний:

— Всю жизнь меня гнали… И под конец распяли живым на кресте. Вот это настоящая мука, Хуттунен. Ты себе не представляешь, какая жуткая боль, когда медные гвозди-пятидюймовки пронзают тебе запястья и ступни, а лоб царапает терновый венок. Потом крест подняли. Это было самое ужасное. Ни одному человеку этого не понять, если он сам не был распят.

Христос серьезно взглянул на Хуттунена:

— Я много страдал.

Хуттунен отвел взгляд от алтаря, помял коробок в руке, не зная, что ответить.

Христос продолжал:

— Но если ты, Хуттунен, правда решил сжечь эту церковь, пусть будет так. Мне она никогда не нравилась. Мне больше по душе старая, на обрыве. Строительство этой, новой, — плод непомерных амбиций губернских стариков. Но только не разводи костер прямо тут, у алтаря. Иди в ризницу или в притвор — огонь сюда и так придет, стены-то сухие. И сними ты это ружье — нехорошо входить с оружием и дровами, церковь все-таки.

Хуттунен стыдливо поклонился иконе, собрал дрова и отнес их в притвор. Там он быстро развел костер. Кора и стружка вспыхнули ярким пламенем. Густой дым наполнил храм.

Скоро стало невозможно дышать, и Хуттунену пришлось открыть дверь. Он вернулся в церковь, сел на скамью и потер глаза. Удивительно, такой маленький костер и столько дыма, наверное, потому что в церкви не было ветра.

Клуб дыма вылетел через открытую дверь на улицу, пролетел над кладбищем и, минуя пожарную башню, направился в сторону деревни.

А люди уже бежали с ведрами.

Хуттунен пытался раздуть костер сильнее: подул на угли, они зажглись, и пламя взвилось к потолку. Из-за дыма ему приходилось все время выбегать к алтарю.

С улицы доносились крики пожарных, они лили воду, отчего в церкви стало еще больше дыма. Костер зашипел, и пламя погасло.

Пожарных Хуттунен не видел, но, судя по голосам, их было много. Пора было уходить, против такой толпы даже ружье не поможет. Он набрал в легкие побольше воздуха и ринулся к дверям. Перепрыгнув через костер, закрывая руками слезящиеся глаза, вырвался на свежий воздух. Народ в страхе отшатнулся и пропустил мельника. Вскоре зрение вернулось к Хуттунену, он побежал через кладбище и, взяв несколько препятствий в виде могильных камней и ограды, исчез в лесу.