Светлана Бестужева - Фирменная пудреница

Естественно, что в процессе этих манипуляций я не только забыла о своей «шпионской» миссии, но и благополучно выронила газету. Какой-то мужчина оказался настолько внимательным, что поднял ее и протянул мне. При этом он произнес длинную фразу по-английски, из которой я почти ничего не поняла.

– Простите, но я не говорю по-английски, – объяснила я этому милому человеку. – Спасибо, что подняли мою газету.

Незнакомец явно удивился, но тоже перешел на французский:

– Разве вы не англичанка? Мне казалось, что…

– Нет, вам только показалось. Извините, я, наверное, не совсем понятно изъясняюсь.

– Нет, что вы, вы великолепно говорите по-французски. Как вам наш музей?

– Ваш? Вы его владелец?

– Нет, я просто здесь работаю. В том числе, хоть и редко – с посетителями…

Какая-то баба, явно не из нашей группы, навалилась на прилавок рядом со мной и водила носом по витрине. Терпеть не могу таких клуш, а эта меня вообще почему-то безумно раздражала. Видит же, что люди разговаривают, неужели нельзя найти другое место?

Мой собеседник, по-видимому, тоже почувствовал к бабе неприязнь.

– Если позволите, я мог бы показать вам совершенно уникальные экземпляры. Последние достижения нашей парфюмерии.

– Не знаю, удобно ли это, – замялась я, вспомнив к тому же, зачем вообще сюда явилась. – И у меня мало времени…

– Разумеется, удобно. И займет это буквально несколько минут. Кстати, позвольте представиться: Анри Берри.

Ах вот так? Что ж, значит, процесс пошел.

– Ну если вы настаиваете… Но всего несколько минут.

Анри решительно взял меня под руку и повел куда-то в глубь музея. Похоже, той бабе, которая вызвала у меня такое раздражение, это не понравилось. Она сделала странное движение, как если бы собиралась последовать за нами. Классическая ситуация: кого-то уводят в подсобку, чтобы одарить вожделенным дефицитом. Будь это в родной Москве, я бы не удивилась, но здесь… Впрочем, женщины во всем мире одинаковы. А может, она тоже русская.

Анри провел меня в небольшой, но элегантный кабинет и… запер дверь на ключ. Мне это не очень понравилось, но, может быть, по сценарию так и полагалось. Да и чего, собственно говоря, бояться? Не убивать же он меня собирается.

– Вы не Ася, – заявил он вдруг, даже не предложив мне присесть.

Я не стала спорить и только пожала плечами. Так и знала, что этот дурацкий маскарад ни к чему хорошему не приведет.

– Ася приехать не смогла, у нее какие-то проблемы. Я ее подруга, меня зовут Елена. И должна вам сказать, что эта весна в Париже еще прекраснее, чем обычно.

Дурацкая фраза, но что делать, если именно ее выбрали в качестве пароля! Похоже, Аська все-таки перечитала детективов, причем не самого высокого пошиба.

– Париж прекрасен во все времена года, – с готовностью отозвался мой собеседник, – простите за некоторую резкость, но меня насторожило то, что вы не знаете английского языка. Ася…

– Зато Ася не знает французского, – огрызнулась я.

Помешались они на английском, честное слово! Мало того что в Москве плюнуть некуда, чтобы не угодить в вывеску или рекламу на английском, так еще в Париже ко мне будут приставать с этим дурацким языком. Не знаю и знать не хочу!

– Впрочем, это не важно. Что же касается дела…

Я молча вынула из сумочки конверт и протянула его Анри. Еще немного, и мои мучения наконец закончатся. А если ему приспичило побеседовать с Асей по-английски, пусть приезжает в Москву. Я не намерена портить себе остаток поездки дурацкими играми.

Конверт был запечатан, но Анри, похоже, это устраивало. Он осмотрел его, удовлетворенно кивнул и убрал в сейф. А оттуда достал… шариковую ручку. Миленькую, но совершенно обыкновенную: видела здесь такие несколько раз.

– Это вы передадите Асе. А вот – небольшие сувениры для вас. Компенсация за беспокойство.

Он протянул небольшой флакончик духов в шелковом мешочке и необычайно красивую пудреницу. На ее крышке был выведен затейливый орнамент, и все это венчала королевская лилия. Не пудреница – мечта!

– Это наше, фирменное, – сказал Анри, явно довольный моим восхищением. – Я надеюсь, она будет напоминать вам о вашем путешествии в Париж.

Я достала из сумочки матрешку и вручила ему. Убогий, конечно, подарок, но что еще я могла изобрести? А это, как ни крути, русская экзотика, почти символ России. Не водку же ему дарить, в самом деле!

– Кстати, что вы делаете завтра, мадам? – вместо традиционных изъявлений благодарности спросил меня Анри. – Если у вас есть немного времени, я мог бы показать вам Париж.

Здравствуйте! А я-то собиралась избавиться от парика и очков. Оказывается, в них-то я и неотразима: не помню, чтобы в Москве, где я ходила в своем натуральном виде, кто-то пытался назначить мне свидание. Во всяком случае, последние пять лет.

– Завтра? Да ничего особенного… У нас экскурсия на Эйфелеву башню, но я боюсь высоты и…

Я осеклась на полуслове. Получалось – вроде бы изыскиваю повод для встречи. А между тем, как я с запозданием сообразила, сие предложение могло быть чистой формальностью, обычным проявлением вежливости. Французы – они такие.

– Прекрасно! – с энтузиазмом откликнулся Анри. – Значит, я заеду за вами в гостиницу. Только… приходите, если можно, без парика. Так вы мне нравитесь больше.

Я вытаращила глаза. Мужик видит меня в первый раз в жизни, а я, оказывается, ему уже когда-то понравилась. Интересно, кто из нас сошел с ума?

Анри достал из ящика стола фотографию. На ней были запечатлены мы с Аськой у нее на дне рождения год тому назад. Как и на всех снимках, сделанных «Полароидом», глаза у нас были красные, как у вампиров, но в принципе изображение можно было считать даже удачным.

– Должен же я был как-то узнать Асю, – пояснил мне Анри. – Так мы договорились?

Я вышла из музея в некотором смятении и, чтобы успокоиться и привести мысли в порядок, присела за столик в ближайшем кафе. В порядке исключения вместо кофе заказала мартини и принялась размышлять.

Поручение я выполнила. Ручка лежит у меня в сумочке, флакончик духов прелестен, на запах – наплевать, какой бы он ни был, все равно при случае кому-нибудь подарю. Я – жуткий консерватор: выбрала много лет тому назад «Клима» и сохраняю ему верность, хотя в последнее время это становится все более накладным. Впрочем, любые другие приличные духи обошлись бы не дешевле.

А вот пудреница… Она с первого взгляда мне ужасно понравилась, и чем больше я ее рассматривала, тем сильнее восхищалась. Вещица была безупречной: даже то, что у лилии на орнаменте один из зубчиков был с небольшим изломом, ее не портило. Словом, сувениры мне понравились. И я стала думать о предстоящем свидании.

Особых сомнений у меня не было: Анри вызвал у меня симпатию, а от прогулки по Парижу в его обществе у меня ничего не отвалится. К тому же не исключено, что это последнее романтическое свидание в моей жизни. Муж? Муж далеко, и вряд ли у меня возникнет желание проинформировать его об этой части моей поездки. Такой, в сущности, незначительной…

За соседним столиком кто-то громко брякнул ложечкой о чашку, и это заставило меня оторваться от размышлений. Я подняла глаза и увидела… ту самую бабу, которая так не понравилась мне в музее. Она жадными глазами разглядывала пудреницу, которую я не удосужилась убрать в сумку. Поганка какая! Терлась около меня в музее, чуть не увязалась за мной к Анри, а теперь еще пялится на подарок. Завидует небось, что самой такого не досталось. Я сунула пудреницу в сумку и с вызовом уставилась на бабу: что, съела? Глупее, конечно, вести себя было невозможно, но, по-видимому, воздух Парижа сыграл со мной злую шутку, начисто лишив осторожности и чувства меры. Знать бы где упадешь…

Баба вроде бы потеряла ко мне интерес, отвернулась и стала приводить в порядок свою прическу – надо сказать, довольно невзрачную. И тут меня пронзила страшная мысль: я собиралась идти на свидание без парика, а как выглядят мои собственные волосы? Разумеется, я не сообразила взять с собой фен. Придется либо идти в парикмахерскую и выкладывать франки, либо… не ходить на свидание вообще. Невелик выбор…

Конечно, прическа – по московским меркам – обошлась мне в целое состояние, но дело того стоило. Впервые в жизни из той скудной растительности, которую я иногда в шутку называю волосами, на моей голове появилось что-то пристойное. Справедливости ради скажу, что красавицу из меня не удалось сделать даже парижским куаферам. Но и без этого, когда я явилась на ужин, держа голову точно хрустальный сосуд и благоухая лаком, вся наша группа – напомню, почти полностью женская – пришла в безумный восторг, смешанный с ужасом.

Ужасались, разумеется, той сумме, которую я не пожалела на такое дело, но восторгались мною. И это всеобщее восхищение до такой степени меня размагнитило, что я совершила абсолютно несвойственный мне поступок: дала посторонней, в общем-то, женщине поносить принадлежащую мне вещь. Точнее, тот самый роскошный белокурый парик, который успел мне до чертиков надоесть за время нашего с ним вынужденного совместного сосуществования.