Сергей Милошевич - Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана

— Не страдаю, — улыбнулся Дима.

— Ну вот и отлично! — хлопнул его по плечу Холмов. — Не сомневаюсь, что мы с тобой не только сживемся, но и подружимся. Кстати, если вдруг случайно наткнешься здесь на нечто подобное, — с этими словами он достал из-под своей подушки небольшой вороненый револьвер и крутнул барабан, — то не смущайся и главное — ничего не трогай руками. Договорились?

Широко раскрыв глаза, Дима вытаращился на револьвер.

— Нет-нет Вацман, я совсем не тот, за кого ты меня принял, — поспешно сказал Шура, пряча револьвер. — Что ж, думаю настало самое время рассказать тебе о своей, крайне редкой в социалистическом государстве профессии. Я, Вацман, частный сыщик. Понимаешь, бывают такие случаи, когда потерпевшим — по разным причинам — нет резону обращаться в милицию. Тогда они идут ко мне. Или какое-то дело, наоборот, оказывается не по зубам милиции. Тогда потерпевшие тоже идут ко мне. В общем, на недостаток клиентов не жалуюсь.

С этими словами Холмов снова наполнил стаканы.

— Ну, давай, за мир и дружбу в этой комнате! — чокнувшись, торжественно произнес он.

— А почему ты не хочешь работать официально, в органах? — немного помолчав, спросил Дима. — Корочек нет? Учиться неохота?

— Корочки-то как раз есть, — усмехнулся, но как-то невесело, Шура. Слегка пошатываясь, он подошел к шифоньеру и достал оттуда диплом. — Вот, пожалуйста, окончил с огличием Одесскую среднюю школу милиции. Я, Вацман, к твоему сведению, несколько лет работал оперуполномоченным в одном из РОВД. Но однажды со мной произошел крайне идиотский случай…

Холмов положил диплом на место и, сев обратно за стол, продолжил. — Крайне идиотский, Вацман. Брали мы как-то главаря шайки гастролеров-налетчиков. Известны были только ого приблизительные приметы и то, что он скрывается на квартире у своего дружка, живущего в «голубой мечте» — ну, знаешь этот погребок для номенклатуры на Пролетарском бульваре. Группу захвата возглавлял я. Вышибли, как положено, дверь, влетели в квартиру, живо уложили всех присутствующих на пол, руки за голову… Там у них как раз гулянка шла, дым коромыслом… Но брякнулись все на пол быстренько, как спелые груши с дерева, автомат — аргумент серьезный. Да… И тут из соседней комнаты выскакивает мужик, по приметам схожий с нашим бандюгой, матерится страшно и что-то пытается вытащить из кармана пиджака. И ндруг раздается резкий хлопок — ну точно выстрел…

Холмов сделал паузу и закурил. Дима немигающим взглядом смотрел на него.

— Как выяснилось потом, это всего лишь сорвало крышку с испорченной банки кабачков на антресолях — дурацкое совпадение! Ну а я машинально ка-ак врежу рукояткой пистолета этому мужику по челюсти — он сразу с копыт, аж ноги до ушей забросил. Да… А потом началось самое веселое. Оказывается, мы ворвались не к кому-нибудь, а к только что прибывшему из Киева в Одессу новому зам. начальника УВД области, который как раз отмечал новоселье. Ему же я и врезал по физиономии. Наша агентура решила над нами подшутить таким оригинальным образом. Ну, меня, естественно, сразу из органов турнули, с волчьим билетом. Пришлось податься в частные детективы… Холмов махнул рукой и снял со стены гитару.

— Ладно, это все ерунда. Продержимся. Давай-ка лучше споем!

— Давай споем! — с готовностью кивнул Дима, хлопнув ладонью по столу. Шура подстроил струны, и они грянули нестройными голосами:

Так познакомились Шура Холмов и Дима Вацман.

Утром следующего дня Дима, с трудом разлепив очи, медленно поднялся на кровати. Хотя на службе ему иногда перепадало немного спирта, который не успевали вылакать старшие товарищи, все же за это время он основательно отвык от последствий чрезмерного употребления алкоголя. Голова раскалывалась, словно по ней ударили кувалдой, а во рту было ощущение, будто он всю ночь жевал портянку. Холмов сидел на табуретке и, перебирая струны гитары, насмешливо смотрел на Диму.

— Головка бо-бо? — с ироническим сочувствием поинтересовался он.

— Бо-бо, — прохрипел Дима и снова рухнул на подушку. — Лучше пить навозную жижу, чем этот твой самогон! Так же противно, зато голова утром не болит…

— Привыкнешь, — успокоил его Шура. Пошарив рукой под столом, он достал бутылку пива и протянул ее Диме. — На, опохмелись. Видишь, какой у тебя сосед замечательный: уже за лекарством в магазин успел сбегать, пока кое-кто дрыхнул.

«Лекарство» оказало свое лечебное воздействие: через некоторое время Дима, кряхтя, поднялся и стал одеваться. Закончив эту процедуру, он вздохнул и стал нетвердыми шагами прохаживаться по комнате. Внимание его привлекла картина, висевшая над Шуриной кроватью. Изображенные на ней непонятные загогульки, яркие пятна, цветные полосы сливались в одно хаотическое пятно.

— Что это? — поинтересовался он.

— Картина Рембрандта «Взрыв фугаса на цветочной клумбе», — невозмутимо ответил Холмов и, увидев недоуменный взгляд Димы, засмеялся. — Шучу, конечно. Это шедевр одного местного абстракциониста, подаренный мне в знак признательности за то, что я вернул ему украденную натурщицей кисть. Дорогая была кисть, из хвоста шиншиллы. Я поначалу хотел послать его со своей картиной подальше, но потом передумал. Вдруг он когда-нибудь станет знаменитым. Тогда я загоню эту мазню подороже…

Позавтракав остатками вчерашнего пиршества, они разошлись по своим делам. Одев длинный кожаный плащ и нахлобучив на самые глаза широкополую шляпу, Шура небрежно сунул в карман револьвер и отправился, как он выразился «восстанавливать маленькое статус-кво». Дима поехал в военкомат за паспортом.

…Прошло около двух недель, и Дима в полной мере оценил благородство Холмова, своевременно предупреждавшего о том, что «сосед он не совсем удобный». Причем словосочетание «не совсем» оказалось весьма смягченным. То и дело в комнате толклись какие-то незнакомые люди: мужчины и женщины, пожилые и молодые, благородные, респектабельные, и, наоборот, босяки, и явные блатняки. Со многими посетителями Шура проводил длительные беседы, зачастую на повышенных тонах, иногда предварительно попросив извиняющимся тоном Диму погулять маленько в коридоре. Порой подобные собеседования заканчивались юм, что Холмов и его собеседник, сцепившись, кубарем выкатывались в коридор, после чего вскакивали и долго прыгали, размахивая руками и ногами. Победа, впрочем, каждый раз оставалась за Шурой, так как он был отменный боксер и неплохо владел приемами самбо. Несколько раз Дима был свидетелем того, как Холмов заламывал руки или выкручивал пальцы орущим от боли гражданам, заставляя их написать что-то на листке бумаги. При этом он всегда бормотал непонятную фразу: «Дедукция дедукцией, но, как говорил Андрей Януарьевич, личное признание — царица доказательств». После этих и других инцидентов в комнату, как правило, вламывалась Муся Хадсон и с раздражением высказывала недовольство в связи с нарушением общественного спокойствия. Впрочем, после того, как Шура наливал ей стаканчик-другой чего-нибудь взбадривающего, от ее претензий не оставалось и следа.

Кроме того, довольно часто Холмов приводил в квартиру подруг, каждую из которых он представлял Диме одной и той же дежурной фразой: «Знакомься, Вацман, это моя будущая жена». После чего Дима покорно одевался и отправлялся гулять на улицу, ожидая момента, когда в их окне появится горшок с фикусом — условный знак того, что ему можно вернуться в квартиру.

Все это плюс грязный пейзаж вечно пьяной Молдаванки отнюдь не способствовало появлению у Димы жизнерадостного настроения. Если бы не ожидание долгожданного вызова и скорого отъезда, он, конечно же, давным-давно бы сменил место проживания. Но тут Диму постиг жестокий удар…

Не скрывая ехидной улыбки, сотрудник военкомата, майор в засаленной фуражке, сообщил Диме пренеприятное известие. Оказывается, полк, в котором Вацман начинал службу, был оснащен новейшими, еще не рассекреченными танками. Так что согласно положению номер такой-то выезд за рубеж ему в течение ближайших пяти лет по соображениям государственной безопасности запрещен. Напрасно Дима, срывая голос, орал со слезами на глазах, что эти паршивые танки он вблизи видел только один раз, когда в техпарке откачивал прапорщика, выпившего тормозную жидкость. Военные были неумолимы. Осунувшийся, похудевший Дима страшно переживал, но в конце концов смирился с мыслью, что Родине придется отдать еще пять лет жизни.

Известив об этом родителей, он принялся искать, куда бы устроиться на работу: деньги подходили к концу. Тут его ждала очередная «невезуха»: без прописки Диму никуда не брали. Лишь благодаря огромным стараниям Холмова, ему удалось устроиться сменным фельдшером в районный медвытрезвитель. Зарплата там была более чем скромная, поэтому по финансовым соображениям мысль о другой квартире пришлось оставить. Впрочем, постепенно Дима привык и к Молдаванке, и к своему беспокойному соседу, с которым он действительно подружился.