Шарль Эксбрайя - Вы любите пиццу?

– Одри… ты любишь меня?

Мисс Фаррингтон потрясло отчаяние, прозвучавшее в голосе молодого человека.

– Ты же знаешь, что да, Альдо.

– Ничто не может разлучить нас, правда?

Неаполитанец не заметил, что девушка на секунду замялась, прежде чем ответить:

– Ничто…

Она не особенно верила собственным словам, но зачем волновать любимого, рассказывая о будущих трудностях, причем исходящих в большей степени от других людей, чем от них самих? Сославшись на утомление, англичанка сократила прогулку и рано вернулась в «Макферсон». В отеле Одри сообщили, что ее хочет видеть один синьор. Он уже около часа находится здесь, в маленькой гостиной. Одри вообразила, что это Алан приехал из Генуи уговаривать ее сменить гнев на милость, и страшно расстроилась.

– Англичанин?

– О нет, синьорина, неаполитанец. Инспектор Риго де Сантис.

Полицейский? Что ему нужно? Дежурный склонился к регистрационной книге, желая показать, будто его любопытство ничуть не задето, но Одри почувствовала, что служащий глубоко шокирован появлением полиции в такой гостинице, как «Макферсон», и тем, что у вроде бы порядочной особы могут быть какие-то дела со стражами порядка.

– Вы хотели поговорить со мной, синьор инспектор?

– С вашего позволения, синьорина… ибо я пришел не официально, а по личному делу.

– Не понимаю.

– Я двоюродный брат Гарофани.

– Вот как? Что ж, прошу садиться.

Они опустились в удобные кресла. Риго решил, что мисс Фаррингтон и в самом деле очень хороша собой. Кроме того, цепкий глаз инспектора заметил не только изысканность ее туалета, но и то, как свободно и естественно девушка чувствует себя в роскошном отеле. Причем же тут Альдо и на что он, черт возьми, надеется?

– Позвольте угостить вас чем-нибудь, синьор.

– Благодарю, не стоит, синьорина.

– В таком случае я готова выслушать вас.

– Дело вот в чем, синьорина… Я не просто кузен Гарофани, но еще и стариннейший друг Серафины. И вот только что, побывав на улице Сан-Маттео, узнал от нее, что вы с Альдо любите друг друга.

Как инстинная англичанка, Одри не могла не изумиться тому, что ее любовные дела могут каким-то образом касаться неаполитанской полиции, и уже хотела довольно резко выразить свое недоумение собеседнику, но манеры де Сантиса, его дружелюбный взгляд внушали доверие, поэтому девушка честно ответила:

– По крайней мере нам так кажется.

– Мне очень нравится Альдо, синьорина, для меня он, в сущности, все равно что мой родной сын… По-моему, парню невероятно повезло встретить вас… А могу я спросить, что вы намерены делать дальше?

– Но… пожениться…

– Правда?

– Да. Вас это удивляет?

– М-м-м… позвольте заметить, синьорина, между вами и Альдо такая разница…

– Ну и что?

– Кроме того… Альдо беден, очень беден. И, честно говоря, это вполне естественно, потому что он не слишком любит напрягаться, а уж о постоянной работе и говорить нечего.

– Не беспокойтесь, синьор инспектор. Если я выйду замуж за Альдо, ему придется работать, и еще как!

– Тогда вы – его спасительница, синьорина… причем со всех точек зрения… Но сейчас мне приходится из кожи вон лезть, чтобы его защитить.

– От кого?

– Вот это-то я и пытаюсь выяснить, синьорина, и теперь, узнав о ваших чувствах к сыну Фины, очень рассчитываю на помощь. Расскажите мне, что произошло в Генуе.

Риго внимательно выслушал рассказ о драматической встрече Альдо и Одри.

– Он ни разу не говорил вам, зачем ездил в Геную?

– Нет. Но я и не спрашивала.

– И у вас нет никаких подозрений?

– По правде говоря, нет… Однако на Капри, когда в нас вдруг начали стрелять, я поняла, что в Генуе на Альдо покушались не случайно.

– И не потребовали объяснений? Вы не любопытны, синьорина…

– Скорее, наверное, опасаюсь узнать правду?

Обменявшись взглядами, де Сантис и молодая англичанка поняли, что могут положиться друг на друга. Оба ощутили такое облегчение, что невольно улыбнулись. Полицейский встал и протянул Одри руку.

– Дружба?

Девушка, не задумываясь, ответила на рукопожатие.

– О да!

– Тогда не ломайте напрасно голову, – с добродушной ворчливостью уверил ее Риго, – вытащу я из осиного гнезда вашего Альдо! Он ведь, знаете ли, и впрямь неплохой па-рень… ленивый, конечно, как большинство неаполитанцев… но эту болезнь он унаследовал от своего отца, тот – от своего и так далее. По-моему, ни один Гарофани со времен Ромула и Рема не считал нужным работать.

– Поверьте, инспектор, я заставлю Альдо передумать!

– Коли вам это удастся, произойдет событие исторической важности, синьорина! Желаю удачи!

Спускаясь к старому городу, Риго де Сантис честно признался самому себе, что слишком поторопился с обещанием спасти Альдо от грозящей ему беды. Но зачем напрасно волновать такую милую девушку?

Так же незаметно, как и исчез, Дино вернулся на виколо Сан-Маттео. На расспросы родни он ответил, будто нашел новое место для рыбалки и не стал предупреждать из чистого суеверия. Дино пожурили за напрасную тревогу, причиненную семье, рыбак удивился, но все видели, что он весьма тронут общей заботой. Джельсомина, знавшая Дино лучше других, заметила, что его гложет какая-то забота, однако решила подождать, пока не расскажет все сам.

Сияющий Джованни вернулся в обещанное время, и его встретили так, словно он совершил дальнее паломничество. Муж Лауретты объявил, что на деньги, полученные от американцев, намерен преподнести платье для конфирмации Памелы. От радости девочка заплясала вокруг стола, и у матери не хватило духу ее бранить. Вечер прошел чудесно, тем более, что Дино, не желая оставаться в долгу, вызвался купить племяннице молитвенник, Джельсомина взяла на себя покупку образов, а Марио пообещал обеспечить остальное. Однако от домашних не укрылось необычное возбуждение Джованни, и каждый исподтишка наблюдал за молодым человеком. Наконец, проглотив последнюю ложку, муж Лауретты не выдержал.

– Я должен сообщить вам великую новость, – заявил он.

Решился все-таки! И родня умолкла, давно готовая внимать рассказу.

– Американцы такие славные ребята, они отнеслись ко мне с большой симпатией… Как-то я признался парню, который служил переводчиком, что хотел бы попытать счастья в Нью-Йорке, но у меня нет денег. Он рассказал, что ему самому вначале помогли, а потом уж он начал действовать самостоятельно и сейчас зарабатывает кучу долларов… Да… а теперь слушайте главное: в память того человека, который его когда-то поддержал, этот американец согласен оплатить мне билет до Нью-Йорка и помочь перебиться, пока я не найду работу. Ну что скажете? Вот это повезло, а?! Я уверен, что богатство, которое мы проворонили в Генуе, ждет меня за океаном!

Представив роскошную будущность Джованни, все завопили от восторга. Альдо, равно как Джузеппе и Памела, в мечтах уже готовился паковать чемоданы и ехать к шурину, ставшему в Америке королем чего-нибудь этакого. Не радовалась лишь Лауретта. Заметив это, муж нежно притянул к себе молодую женщину.

– Ну разве это не чудо, Лауретта?

– Конечно… но ты же оставляешь меня здесь…

– Ненадолго – пока не заработаю тебе на билет до Нью-Йорка.

– Думаешь, на это уйдет мало времени?

– Самое большое пять-шесть месяцев… И потом, в Америке столько итальянцев, что уж наверняка найдется один, готовый одолжить несколько долларов тебе на дорогу. Полгода разлуки, дорогая моя, а затем, клянусь, нас ждет счастливая жизнь! Может, ты даже не сразу узнаешь меня, когда прилетишь в Нью-Йорк. Только представь, навстречу тебе выйдет из шикарной машины настоящий джентльмен?

Все рассмеялись, уже почти поверив в сказку. Для неаполитанского воображения подобный поворот судьбы – лакомый кусочек. Каждый член семейства вложил свою лепту в общую мечту, и вскоре почти сама собой сочинилась захватывающая история. Гарофани преобразились в миллионеров. Фантазия рисовала шикарные машины и роскошные виллы, полные преданных слуг (Серафина потребовала, чтобы этих последних набирали только из соотечественников). Впрочем, время от времени Гарофани все же собирались наезжать в Неаполь, чтобы показать соседям, кем они стали. Была, правда, небольшая заминка – никак не могли договориться о марке машины, поскольку Марио и Альдо выступали за «фиат», а Джованни и Серафине больше нравился «кадиллак». Единственное, в чем никто ни на секунду не сомневался, – это то, что они вольются в американскую жизнь не иначе как сообща.

Только Лаутерре все не удавалось попасть в общий восторженный тон. Она думала лишь о близкой разлуке.

– Когда ты уезжаешь?

– Я должен быть в римском аэропорту в следующую среду.

– Но… это же значит через три дня!

– Мои американцы не могут надолго бросать дела… Но, знаешь, чем быстрее я окажусь на месте, тем раньше заработаю денег тебе на билет. Не волнуйся, буду писать каждую неделю. Во вторник я сяду на поезд и поеду в Рим. Там они обещали меня ждать…