Сергей Лавров - Пустырь Евразия

— Встреча с хозяином! — воскликнул Авенир.— Понятно! Раньше его Трофим возил, а теперь некому! И куда ты его повезешь?

— То-то и оно, что место странное. Я почему и задумался. Ладно бы на вокзал или в больницу, а то на стадион! Там в эту пору одни наркоши тусуются!

Маленький успех, но каждый день — вот и все, что нужно для счастья!

Чашу стадиона, запертую на ночь, окружал небольшой парк с аллеями и скамеечками. Едва стемнело, Авенир уже бродил там, созерцая подробности быта молодежи и радуясь, что не обзавелся детьми. Поначалу он опасался привлечь внимание к собственной персоне, вызвать агрессию, но вскоре с удивлением убедился, что окружающим наплевать на него и друг на друга. Каждый из них расслаблялся сам по себе. Сопоставив это наблюдение с бытом и нравами сплоченного существования вьетской коммуны, Авенир углубился в рассуждения по поводу соотношения личностного, межличностного и надличностного и в этом полезном занятии провел остаток времени.

Назначенный срок приближался. Молодежь разбрелась, преследуя свои наркотические видения или гонимая химерами, и в парке стало темно и пустынно. Поднялся ночной ветерок, зашумел в густых кронах. Авенир, не зная, где именно и как покажется хозяин вьетов, затаился в середине главной аллеи, прячась за старым развесистым кленом. Сердце его трепетало в предвкушении развязки. Он перебирал в уме сценарии в поисках наиболее драматичного. Можно было просто подсмотреть и запомнить загадочную личность, но больше привлекала Можаева возможность выйти из укрытия с громким окриком:

— Теперь я знаю, негодяй, кто ты!

Весьма вероятное присутствие охраны неведомого властелина как-то ускользало из поля зрения Авенира.

Внезапно сквозь поток мечтаний ему почудилось, будто напротив, через аллею, за белой чугунной скамейкой затаилась человеческая фигура. Можаев тихо ахнул, прижимаясь щекой к шершавой коре толстого ствола. Хозяин вьетов, несомненно, подкрался неслышно к месту встречи как раз возле его засады! В тот же миг на пустынной дороге вдалеке засветились фары одинокого автомобиля. Столбы света, покачиваясь, нащупывали аллею. Восторг и предвкушение победы охватили Авенира — и в это мгновение напротив, у скамейки, блеснула вспышка и прогремел первый выстрел.

Авенир не сразу осознал происходящее. Пуля отщипнула кусок коры у его щеки, и он потянулся было потрогать белесую отметку пальцем, когда второй выстрел, не такой удачный, дал ему понять, что его убежище открыто. Авенир заметался между деревьями, цепляясь в темноте огромными ступнями за упавшие ветки, падая и вскакивая, а его неведомый враг медленно шел на него от скамьи напротив, стреляя на ходу. Авенир, не потеряв присутствия духа, считал выстрелы, добрым словом поминая военную кафедру, где его заставили запомнить число патронов в обойме пистолета. Никто, конечно, не давал гарантий Можаеву, что в руках у нападавшего пистолет отечественной конструкции, — так ведь на то он и риск в профессии сыщика!

После седьмого выстрела расстояние между ним и хозяином вьетов составило едва ли пять шагов. Вспышка ослепила Можаева, последний выстрел прогремел сильнее громового раската. Больно обожгло ухо, но более вспышек и выстрелов не последовало, и Авенир, зажмурясь, понял, что жив. Не теряя ни мгновения, он бросился вперед, схватил незнакомца за руку с пистолетом, легко повалил его и выкрутил ладонь так ловко, что черное дуло уставилось ему прямо в лицо. Яростно защелкал боек — но обойма была пуста. Приблизившаяся машина, осветив фарами происходящее посреди аллеи, круто развернулась и умчалась прочь.

Нападавший прекратил сопротивление и прокричал отчаянно:

— Убей меня, подонок! Убей, как убил сына!

Авенир вырвал пистолет из ослабевшей женской руки.

— Белла?! Что вы здесь делаете?! — вскричал он изумленно.

— Ах, это ты!.. Я чувствовала… Я подозревала! Вкрался в доверие… Пробрался в дом, чтобы изнутри все выведывать! Ну почему я сразу не догадалась! Почему я так плохо стреляю!

На персиянке был серый мужской плащ большого размера, возможно Бормана. Она рвалась ударить и даже укусить Авенира, и пару раз ей это удалось. Он ойкнул, сжал ей руки, подтащил и усадил на скамейку.

— Зачем вы здесь? — крикнул он ей в ухо, весьма невежливо навалившись плечом.

— Чтобы отомстить! Чтобы убить тебя, Авенир Можаев! Считай себя мертвецом с этой минуты! Я тебя под землей достану…

— Вы с ума сошли! — крикнул ей в ухо Авенир.— За что?!

— Не выкручивайся! Убийца! Ты пришел сюда — больше мне ничего не надо!

— Я пришел, чтобы поймать хозяина вьетов!

— Враки! — крикнула Белла после некоторой паузы.— Это тебе не поможет!

Однако биться и кричать перестала.

— В конце концов, убить меня вы уже не сможете,— усмехнулся Можаев.— Пистолет ведь у меня. Отложите это дело до завтра. Я не сбегу. А сейчас давайте я вас отпущу — и вы не кинетесь на меня. Мне надо ухо посмотреть. У меня ухо болит. Вы мне его отстрелили, кажется.

Его ироничный тон подействовал. Белла затихла, не спуская глаз с Авенира. Он, кряхтя, принялся ощупывать в темноте онемевшее ухо. Пуля, к счастью, его лишь слегка задела.

— А как вы узнали, что здесь будет хозяин? — подозрительно спросила Белла.

— А вы?

— Подкупила сегодня водителя.

— Ну и я что-то в этом роде. А настоящий хозяин, наверное, давно сбежал! Мы с вами тут такой переполох устроили!..

— Боже мой! — сказала Белла.— Боже мой! — повторила она и заплакала.— Я же могла вас убить! Простите, бога ради! Я такая неловкая всегда, с детства…

— Ничего, ничего! — съязвил Авенир, морщась от боли.— В данном случае это даже хорошо. Где вы пистолет взяли?

— У Низовцева был… Я от Петруши прятала… Петрушу завтра хороним… Боже мой… Я так хотела, чтобы он лег в землю отомщенный!

Такая неукротимая ярость прозвучала в ее голосе, что Авенир даже вздрогнул. Шальная мысль вдруг посетила его: может, Гарик не случайно ему повстречался? Уж больно легко он завел разговор про вьетов. Хозяину было бы на руку, успокой сумасшедшая мамаша в эту ночь не в меру прыткого Авенира!

— Пойдем, Белла, домой,— устало сказал он.— Я вас провожу. У вас завтра трудный день. Да еще, не ровен час, милиция нагрянет на ваш салют в мою честь…

Она медленно встала, опершись на его руку. Заплакала.

— Я неудачница… Я с детства отчаянная неудачница… Мужа нет, сына нет… Вы не говорите никому, хорошо?.. Николай Николаевич такой придира… Смеяться будет или в больницу меня упечет…

Можаева оставили ночевать в опустевшем доме Низовцевых, к неудовольствию новой горничной. Белла лично проследила, чтобы ему постелили внизу на диване, и собственноручно смазала йодом его ободранное ухо, приговаривая, будто маленькому:

— Потерпи, сейчас не будет больно…

«Наверное, она была очень заботливой матерью»,— подумал Авенир.

Он заснул как убитый, не раздеваясь, сложив руки на груди, и только утром, открыв глаза, увидел, что лежит в зале, который готовят для прощания с Петрушей. Незнакомые женщины в черном с суровыми лицами возились вокруг большого стола посредине комнаты, покрывая его траурным крепом, и осуждающе косились на громадные Авенировы ступни в дырявых носках.

Вскочив как ошпаренный, продирая глаза, покачиваясь, Можаев двинулся к выходу и в коридоре, уставленном венками в количестве вдвое большем, чем при похоронах Низовцева-старшего, столкнулся с Отцом Никоном и Монументом. Оба выглядели весьма озабоченными — каждый по-своему. Николай Николаевич будто вмиг постарел на десяток лет, осунулся и даже растерялся, что было ему совершенно несвойственно. Монумент же как будто говорил: «Вот уж простите меня, но я всех вас предупреждал». Морщина скрытой вины на его переносице углубилась и раздвоилась.

Сразу поняв, что произошло нечто экстраординарное, зевая до судорог в скулах и разгоняя шум в голове, точно после похмелья, Авенир по знаку Монумента поплелся вслед за непривычно сутулым Отцом Никоном наверх, в кабинет. Вскоре к ним присоединилась и Белла, одна имевшая с утра вид безупречно траурный и сосредоточенный. Занятая организацией похорон, она внешне успокоилась.

Когда все расселись на привычные места, Монумент сказал:

— Он раскололся!

— Витек? — обрадовался Авенир.

— Витек молчит, как партизан. Вьет раскололся! Признался в убийстве Низовцева, но главное, назвал заказчика!

— Ну?!. — в один голос выдохнули Белла и Авенир, блестя глазами и наклонившись вперед.

Отец Никон опустил голову и даже отвернулся, закинув ногу на ногу, покачивая носком. Он, видимо, уже все знал. Ему было неинтересно.

Грешников выдержал эффектную паузу и произнес:

— Это Вероника!

— Я всегда это знала! — удовлетворенно, сквозь зубы процедила Белла.

Глаза ее широко открылись, полыхнули недобрым темным пламенем и сощурились. Николай Николаевич тяжело вздохнул.