Шарль Эксбрайя - Порридж и полента

– Конечно, глупо с моей стороны, но я так и не спросил у Тэсс, что у нее за работа.

– И я не спрашивал,– ответил Энрико,– но мне это безразлично, если Мери Джейн будет со мной.

– Меня это гоже не беспокоило,– сказал Фортунато,– но какое это может иметь значение? Они работают в каком-то учреждении.

Однако троих эмигрантов ожидало большое разочарование. Никто не встретил их в аэропорту. Наиболее подверженный чувствам Энрико уже готов был расплакаться, как вдруг увидел свою Мери Джейн и ее подруг… Пьетро крикнул:

– Вот они!

Он указал на трех девушек, бегущих им навстречу и машущих на ходу руками. Фортунато выругался так, что от этого могли бы задрожать стекла окон Букингемского дворца. Пьетро воскликнул:

– Санта мадонна! Быть этого не может! Вы тоже ничего не знали?

Энрико только вздохнул:

– О Боже мой!…

Трое англичанок, спешивших к ним, были одеты в строгие костюмы и портупеи полицейских. Фортунато, в голосе которого звучало полное непонимание происходящего, перемешивающееся с бесконечным разочарованием, сказал друзьям:

– Мы помолвлены с легавыми!

Первые часы их встречи оказались нелегкими. Невесты признались, что не хотели прежде говорить о своей профессии, чтобы не потерять суженых, с которыми они хотели создать общий очаг, при этом дав обещание, что те никогда больше не увидят их в этой униформе. Меньше всех был потрясен Энрико, для козорого Мери Джейн была прекраснее в этом костюме. Трое итальянцев увеличили количество эмигрантов в Лондоне. В первый же уик-энд все трое мисс представили своих женихов своим почтенным родителям. Из гостей те вернулись несколько растерянными. Рэдсток демонстрировал Фортунато по всему Вилтону, словно ручного медведя. Мистер Джиллингхем предложил Пьетро посостязаться с ним в приемах классической борьбы, а его супруга, отведя его в сторону, перечислила ему все, что она с ним сделает, если дочь не будет с ним счастлива. Один лишь Энрико остался доволен, побывав в гостях у будущей тещи. Он ничего не понял из того, о чем она ему рассказала, и до него не дошло, чего она от него хотела, но расстались они весьма довольные друг другом.

Потекли обыденные дни, и лондонский климат сделал свое дело, то есть дожди, туман и сырость стали влиять на настроение итальянцев. Первым начал шмыгать носом Энрико, и Мери Джейн сказала ему, что он стал похож на коренного лондонца. К сожалению, шутки не могли поправить ущерб, наносимый лондонской погодой. В одно серое туманное воскресенье трое друзей собрались в комнате Пьетро на Блумсбери. Они курили и смотрели, как мелкие капли покрывают оконные стекла. Первым не выдержал Фортунато.

– Когда думаешь о том, какая сейчас погода в Сан-Ремо…

Это было первой трещиной, образовавшейся в здании, которое до сих пор удавалось с большим трудом удерживать от развала. Пьетро сказал:

– По воскресеньям, когда я был свободен, я ходил один или с кем-нибудь съесть пастиццада а ля фриулана[32] в ресторанчике Луиджи в старом городе.

– А риццото[33] с апельсинами и трюфелями…– вздохнул Энрико.

– Не знаю, долго ли еще смогу здесь продержаться,– почти спокойным голосом заявил Фортунато.

– Неужели ты оставишь Сьюзэн?– удивился Энрико.

– Ма ке! Я только хочу нормальной жизни!

Пьетро одобрил решение своего товарища.

– Я очень люблю Тэсс и хотел бы остаться вместе с ней, но в этой стране невозможно жить, если только ты в ней не родился.

– А Мери Джейн под солнцем еще красивее…– мечтательно прошептал Энрико.

Словно штукатурка прекрасной виллы, которая, опадая под ветрами и дождями, оставляет после себя некрасивые, голые стены в пятнах, так и любовь трех друзей становилась все более зыбкой под влиянием английского климата. Как можно говорить о любви даже с самым близким на свете человеком, если вы вынуждены прятаться под зонтиком и ваши поцелуи разбавлены дождевой водой? А постоянно мокрые щеки способны вызвать возвышенные чувства только у родной бабушки этого человека. Короче говоря, положение в итало-британских семьях ухудшалось с каждым днем. Англичанки тоже отлично это понимали, но не знали, что предпринять. Тэсс, которая рассказала родителям о своих затруднениях, посоветовали есть каждый день двойную порцию порриджа, полагая, что это вернет ей хорошее настроение. Миссис Мачелни даже не стала слушать того, что ей говорила Мери Джейн, заявив, что они навсегда соединены с Энрико и ничто не сможет их разлучить. Одни лишь Генри и Люси Рэдсток понимали и разделяли горе дочери потому, что сами знали Сан-Ремо. Лежа в кровати, Генри часто вспоминал о красивых девушках, встречавшихся ему на пляжах, слышал веселый смех людей, знающих, что такое радость жизни, и ему все чаще начинало казаться, что смех Дэвида, по сравнению с ними, напоминал скорее блеяние барана, чем смех жизнерадостного человека. Ну а Люси иногда запиралась в ванной, рассматривая с тоской остатки загара на своем теле.

В это воскресенье луч солнца позолотил Солсбери и собор Св.Марии. Сьюзэн и Фортунато вышли из родительского дома и на автобусе доехали до Солсбери. Они гуляли по пустынному городу, останавливались у витрин закрытых магазинов, и окружающая их меланхолия, в конечном счете, перешла на них самих. Держась за руки, они не знали, что сказать друг другу из опасения вместе прийти к неутешительным выводам. Они медленно шли по набережной Эйвона, и в воображении Фортунато возникала целая вереница таких вот бесцветных и безрадостных выходных. Вместе с тем ему вспоминались веселые выходные в Сан-Ремо. Они сели на скамейку, и Сьюзэн спросила по-итальянски:

– Ты разлюбил меня, Фортунато?

– О нет… но все это…

Широким жестом она обвела вокруг, указывая на окружавшую их природу.

– Разве это не так красиво?

– Да, красиво… Ма ке! Но ведь так невесело, правда?

– Ты хочешь вернуться обратно?

Он смотрел на землю, не решаясь заглянуть ей в глаза.

– Думаю, да. Я никогда не смогу привыкнуть ни к такой жизни, ни к этой погоде.

– Понимаю.

Он прижал ее к себе.

– Знаешь, я тебя люблю точно так же, как прежде… Возможно, даже еще больше, потому что смог лучше тебя узнать, но я не могу…

Вечером, когда Люси спросила, зайдет ли к ним Фортунато на следующий уик-энд, Сьюзэн ответила, что Фортунато никогда больше сюда не вернется, что он уезжает обратно, к солнцу, и совершенно в этом прав и что она, Сьюзэн,– самая несчастная девушка во всей Великобритании. Пока она заливалась горькими слезами, Генри Рэдсток набил свою трубку, раскурил ее и сказал:

– По-моему, Сьюзэн, если вы действительно так любите этого человека, вы не должны ему позволить покинуть вас.

В отчаянии она обернулась к отцу и спросила:

– Но что же я могу поделать, дедди?

– Уехать вместе с ним!

В последующие дни было немало вздохов, слез и сожалений. Энрико, который никак не мог привыкнуть к английскому образу жизни, но при этом больше собственной жизни любил Мери Джейн, предложил ей вместе умереть. Она бросилась за утешением к Тэсс, но и та ходила словно в воду опущенная с тех пор, как Пьетро объявил о своем отъезде. Приобретением билетов на самолет занялась Сьюзэн. Проходя всего лишь стажировку в полиции, девушки никогда не носили униформу, помимо часов их службы. В аэропорту сердца троих парней сжались от неизбежности: они прибыли сюда вовсе не для того, чтобы сказать "до скорого свидания". Девушек нигде не было. Энрико сказал:

– Они побоялись, что не смогут выдержать расставания. Даже не знаю, как смогу это вынести, пока мы не прилетим.

В самолете, заняв свои места, они никак не могли понять, почему Сьюзэн приобрела билеты так, что они сидели не рядом, а один за другим. За одну-две минуты до окончания посадки в салон вошли три англичанки и спокойно заняли места рядом со своими женихами. Еще не веря в неожиданное счастье, Фортунато спросил:

– Что это значит, Сьюзэн?

– Сейчас объясню, дарлинг. В Великобритании настолько трудно найти себе мужа, что, когда девушке удается подыскать себе подходящего парня, она ни за что его не упустит, даже если для этого ей приходится следовать за ним в Италию и отказаться от службы короне.

Дэвид Тетбери проснулся рано утром и подошел к окну. Шел мелкий дождь, а западный ветер гнал по серому небу темные облака. Тетбери потер руки. День обещал быть прекрасным, а из-за этой погоды чай и пирожные, которые приготовит дорогая Гарриет, будут еще вкуснее. Он растопил камин, прокашлялся, шмыгнул несколько раз носом и протер себе глаза. Все было просто великолепно.

Приближался знаменательный день, когда Рэдстоки должны были опять отправиться в Сан-Ремо на свадьбу дочери. В Лондоне к ним должны были присоединиться миссис Мачелни и миссис Джиллингхем. Мистера Джиллингхема не отпустили с работы, и он попросил Генри быть посаженым отцом на всех трех свадьбах. Генри ел яичницу с ветчиной, а сидевшая напротив Люси довольствовалась бутербродами, что она делала с того самого дня, как увидела великолепные женские фигуры на пляже в Сан-Ремо. Рэдсток сказал: