Саша Антонова - Не было бы счастья

― Позвольте уточнить, ― сказал Федор. ― Мы с Елизаветой Петровной вернулись с прогулки в половине второго ночи и поднялись наверх по боковой лестнице. Эмму Францевну мы не видели. Остается полчаса отпущенного Вами, доктор, времени на ее смерть. В эти полчаса я ничего не слышал, хотя светелка расположена рядом с роковым местом. Согласитесь, падение тела производит какой-никакой шум. И не забудьте о медном подсвечнике, который должен был звякнуть металлом… Дядя Осип, и Вы, Глаша, слышали что-нибудь подозрительное? ― они переглянулись и покачали головами. ― Вы, Ариадна, обратили внимание на лязгающий звук. Но боковая лестница расположена так далеко от оранжереи, что Вы не смогли бы его услышать. Отсюда получается, что Эмма Францевна имела возможность упасть только с парадной лестницы. Вопрос: каким образом ее тело к утру оказалось у бокового входа?

Все молчали, переваривая услышанное.

― А она не могла упасть с одной лестницы и доползти до другой в поисках помощи? ― подала голос Ариадна.

― Нет, ― ответил доктор. ― С такими травмами, как у нее, смерть наступает почти мгновенно.

― То есть, кто-то перенес тело Эммы Францевны с одной лестницы на другую? Но зачем? ― изумилась «Царица египетская».

― Видимо, чтобы обнаружили не сразу, ― предположил Влад. ― Но кому это могло понадобиться?

― Очевидно, тому, кто был заинтересован в ее смерти, ― усмехнулся отец Митрофаний. ― И я, кажется, знаю, кто это был.

― Кто? ― воскликнули мы хором. ― Тот, кто получает наибольшую выгоду. А кто у нас после оглашения завещания приобретает больше всего? Елизавета Петровна! Все загалдели, я вскочила и собралась убежать, но Федор удержал меня за руку. ― Елизавета Петровна не могла перенести тело Эммы Францевны на другую лестницу, так как мы все время были вместе. ― Вы, Федор Федорович, в Лизу влюблены, посему вам веры нет, поправил очки батюшка. ― Сообщник из вас замечательный получается. Федор хотел ответить резкостью, но тут я подала голос: ― Вы ошибаетесь, отец Митрофаний, по завещанию я получаю меньше всех наборную шкатулку для рукоделия. Я ― не Лиза, я ― Полина. Все опять повскакали, загалдели и долго не могли успокоиться. Даже Глаша пробудилась и по-птичьи водила головой, причитая: «Ой, что делается, ой, что делается». Потом страсти улеглись, все взяли по чашке кофе, и я рассказала в общих чертах о том, как попала в дом Эммы Францевны. ― Вот дурак! ― застонал Влад, обхватив голову руками. ― Обвели меня вокруг пальца, как мальчишку. ― Простите, а где же настоящая Лиза? ― встрепенулся дядя Осип. ― Думаю, Глаша знает. Без ее участия в этом доме ничего не происходит, ― предположила я. ― Померла она, померла, сиротинушка.

Все оцепенели.

― Как умерла? ― не поверил Аркадий Борисович. ― От чего?

― Руки на себя наложила, целый флакон моей настойки из корня ландыша выпила. От несчастной любви. Вон к нему, ― кивнула она в сторону Влада.

Как по команде, мы развернулись в его сторону.

― Что вы на меня смотрите! Я тут ни при чем. Мы с ней год не виделись!

― Влад, что было в письме к Лизе, которое вы передали через Галицкого? ― нахмурился Федор.

― Я предлагал ей деловую сделку: процент от моего гонорара за то, что она сообщит реквизиты анонимного счета. Это была бы бомба, серия разгромных статей об истории возникновения партийных капиталов, их судьбе и целях, на которые они используются. У меня договор в издательстве уже подписан, сроки поджимают… Теперь ― все коту под хвост.

― Где похоронили Лизу? ― поинтересовался дядя Осип.

― За церковной оградой, как самоубийцу. В орешнике, у полянки с незабудками. Да только Божий человек и ее выкопал, да в омут спустил, я сама видела.

― Господи, что ж за монстр, этот Божий человек! ― воскликнула Ариадна. ― Так, может, это он тут в доме похозяйничал, и тело Эммы Францевны на другой лестнице пристроил?

― Нет, к тому времени он уже был мертв, ― разочаровал ее Федор.

― Как мертв?! ― ахнул отец Митрофаний. ― Не верю!

― Напрасно. Мы с Лизой нашли его тело, когда в лесу гуляли в тот день. Боюсь, вы, батюшка, теперь не узнаете, где лежит клад. Эту тайну он унес с собой.

― Что с ним случилось?

― Э-э… утонул.

― Пресвятая Богородица! ― закрестилась Глаша. ― Вот страсти-то, сначала ― Мустафа, теперь ― Божий человек… Прямо мор какой-то… Знать, без нечистой силы не обошлось…

В доказательство ее слов откуда-то сверху раздался протяжный, леденящий душу, вой.

― Гоша! ― ужаснулась я. ― Он же с утра сидит в моей комнате некормленым!

Мы с Федором в спешке покинули оранжерею. Уже у дверей зимнего сада я услышала, как Аркадий Борисович рассудительно ответил Глаше:

― Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

Спасение утопающих ― дело лап самих утопающих. Не стоит надеяться на помощь со стороны. Самому надо думать, постоянно оглядываться по сторонам, держать уши в рабочем положении и не расслабляться.

Стоит на минуту потерять контроль, впасть в сладкую дрему, растечься по креслу мохнатым ковриком, как желтые глаза опасности выплывают из темноты, и зубастая пасть скалится в мерзкой ухмылке.

Враг подстерегает под каждым кустом. Ты думаешь, что это безобидный одуванчик, а за мягкими пушинками скрывается хищная морда.

Бди!

Сытый Гоша вперевалку топал впереди, а мы с Федором еле плелись сзади. Сами знаете, на ходу очень трудно целоваться.

На дороге послышался шум мотора. Мы подошли к колоннам парадного входа как раз в тот момент, когда к дому подкатил скромный «Форд», и из него вышел Галицкий. Лев Бенедиктович был одет в ладно скроенный темно-серый костюм, белоснежную рубашку и при галстуке.

― Простите, я опоздал, ― извинился он, запирая машину. ― Что, уже все разъехались?

― Нет, самые близкие люди еще здесь.

Действительно, вся компания сидела в оранжерее, никто и не думал расходиться, хотя время уже перевалило за полночь.

Глаша внесла очередной поднос с бутылками и свежезаваренным чаем и кофе. Мужчины наполнили рюмки чем-то изысканно-крепким, дамы согласились на розовое вино.

― Вы уже, наверное, немало хороших слов сказали в память Эммы Францевны, ― качнул своей рюмкой Галицкий. ― Давайте помянем женщину непростой судьбы, незаурядного ума и железной воли. Не ошибусь, если скажу, что ее смерть, так же как и жизнь, стала значительным событием для присутствующих здесь людей.

Мы выпили, не чокаясь, и задумались. Не знаю, как остальные, а я силилась понять, на что намекал Лев Бенедиктович в своем прощальном слове.

― Так мы отклонились от темы, ― прервал молчание Аркадий Борисович. ― Кто же перенес тело Эммы Францевны с одной лестницы на другую?

― Тот, кто и устроил этот несчастный случай, ― ответил Федор. ― И я догадываюсь, как было дело. Давайте проведем следственный эксперимент. Прошу всех пройти к парадной лестнице.

Все поднялись, запаслись горящими свечами и послушно проследовали в фойе. Федор жестом фокусника вынул свою трость из китайской вазы.

― Смотрите, трость с круглым набалдашником. Если ее положить вдоль на одну из верхних ступенек… вот так… то нога непременно попадает на нее. Трость катится, и все, несчастный случай обеспечен. Эмма Францевна падает, подсвечник издает лязг, свеча ломается… Посветите, пожалуйста, здесь где-то должны остаться кусочки парафина… Ага, вот, ― Федор что-то поднял со ступеньки. ― Затем тело прячется в одной из комнат, куда редко заглядывают, например, в музыкальный салон. А когда все засыпают, труп переносится к боковой лестнице.

― Зачем столько сложностей? Зачем переносить труп? ― всхлипнула Ариадна

― Ну, чтобы подозрения падали на всех обитателей левого крыла, а, впрочем, не знаю.

― Но кто же это сделал?

― Арифметика здесь простая, ― задумчиво произнес Федор. Преферансисты исключаются. Остаются четверо: я, Полина, дядя Осип и Глаша. У Полины мотив шкатулочного размера, я Эмме Францевне жизнью обязан, остаются домоправительница и повар. У обоих нет алиби, и могут иметься веские причины для убийства. Дядя Осип, если Вы смогли доставить меня из флигеля в большой дом, то для Вас не составит труда отнести тело пожилой женщины к боковой лестнице.

Все сделали шаг назад, дядя Осип остался стоять у ступенек в одиночестве.

― За что ж ты меня так, сынок? ― растерялся он. ― Не мог я этого сделать. Я ж Эмме Францевне верой и правдой… Не жалея сил…

― А что? Гостиница и ресторан «Националь» не один миллион стоят, подлил масла в огонь Влад. ― В наше время и за меньшую сумму убивают.

― Что ж ты, Осип, ― хихикнула Глаша. ― Али запамятовал, как говаривал: «Барыня мягко стелит, да жестко спать, кого хочешь к рукам приберет. От нее не убежишь, хоть живой, хоть мертвый». Может, надоело тебе на нее спину гнуть, а тут такой подходящий случай: завещание уже подписано. Ты и ускорил событие, а?