Татьяна Луганцева - Сменный Кен для Барби

Вот и сейчас вместе с этим козленком она никак не могла найти тот зеленый домик, чтобы вернуть Маше ее дружка. Она просто кружила на одном месте, чертыхаясь и вытирая пот. Козленок жалобно блеял. Снова зазвонил телефон.

– Чего тебе? – буркнула Джулия, узнав Мирослава.

– Вот, звоню доложить, что освободился… Еду к тебе. Кстати, нашли порнографические пленки, где в съемках принимал участие Данила Иванов.

– Все-таки замазался он… – протянула Джульетта. – Земля ему пухом. Надеюсь, никто не узнает… Столько поклонников, пусть запомнят только хорошее… Ведь о покойниках или хорошо, или ничего…

– Мне тоже сказали, что эта информация останется закрытой, – успокоил ее Мирослав.

– Я вот не понимаю, чего людям не хватает? – расстроенно произнесла Джулия.

– Это риторический вопрос. Мы никогда ответа на него не узнаем или не поймем, – ответил Мирон и спросил: – Ты где? Кто там блеет?

– Козел.

– Какой козел? – не понял Мирослав. – Это с кем ты там?

– Я же говорю – с козленком!

– Ты его уже так ласково называешь?!

– Мирослав, веди себя прилично! Ты чего орешь?! Чего я должна перед тобой отчитываться?! Я дом ищу!

– Чей дом? Вы уже с этим козлом хату себе ищите?!

– Да вот именно дом козла и ищем! – позлорадствовала Джульетта.

– А что, козел настолько пьян, что забыл, где живет? – заводился Мирослав.

– Он на то и козел, что говорить не может!

– А я ведь все равно приеду и разберусь, кто из меня козла делает! Не думай, что я психану и поверну обратно! Я накрою вашу развратную шайку!

– Я буду ждать, – ответила Джулия и выключила связь, а потом подумала и совсем отключила телефон. – Ну что? – обратилась она к козленку. – Дядя – осел, это точно! Куда же мы с тобой пойдем? Почему ты не собака? Почему не можешь найти свой дом? Ладно… Обойдем деревню по периметру.

Она пошла с перепачканным кровью козленком по нескончаемому полю с какой-то злаковой культурой. Джульетта в этом не разбиралась. По правую сторону тянулись дома, но ни одного зеленого среди них не было. Она попала в какую-то колдобину и, чертыхнувшись, пошла дальше, но прямо перед ее лицом вынырнул мужчина в немецкой форме. Это было настолько дико, что на секунду Джулия испугалась. Это словно «Атас! Фрицы под Москвой». Такая щемящая для русского человека, генетически заложенная картина страха и боли. Но почти сразу же Джульетта поняла, что перед ней чучело.

Выглядело оно, и правда, жутковато. Темный горшок вместо лица, ржавый немецкий шлем с пробоиной на горшке. Полусгнившие перекладины с обветшалой и вылинявшей на солнце формой.

– Классно кто-то придумал, – усмехнулась Джульетта и поковыляла дальше.

Сама себе она напоминала Аленушку с дебилом братцем, уже успевшим напиться из козьего копытца.

– Вот отведу тебя, Ваня, на мясокомбинат, будешь знать! – голосом блаженной Аленушки из детской сказки сказала она.

– Стой! Кто идет? Стрелять буду!

Она остановилась, как вкопанная, а звук передергивания затвора ввел ее в оцепенение.

– Я стою…

– Кто разворовывает местное поле? – прокрякал голос, затем из-за колосьев появилось сначала дуло, потом само ружье, а затем и морщинистое лицо старика. Одет он был очень странно – в грязную телогрейку и зимнюю, весьма поношенную, кроличью шапку-ушанку. И это несмотря на июньскую жару. – Экая красавица! – присвистнул дед. – Чего здесь делаешь? Ой, а откуда у тебя наш Кузька?

– Что значит, наш?

– Так это мой козел. Куда ты его тянешь?

– А девочка Маша – ваша внучка? – уточнила Джульетта.

– Да, внучечка моя…

– Внучечка… Она сказала мне, что любит Кузьму, дружит с ним, а вы продали его на мясо! Фу! Это ужасно!

Дед опустил ружье.

– Что ж делать… Он для этого и выращивается.

– Нельзя было тогда допускать ребенка до животного! Девочка привязалась к нему, а вы вырвали из ее рук и отправили на мясо!

– Это наше дело… – уже не с таким пылом ответил дед, сдвинув шапку на затылок.

– Вам не жалко внучку?

– Жалко, – буркнул дел. – Мы его хотели продать, когда внучку в город заберут, но тут такие деньги предложили… Вот и отдали…

– Вы нанесли ребенку психологическую травму! – с укором произнесла Джульетта. – Она ужасно плакала.

– Маша еще маленькая, забудет…

– Никогда такое не забывается!

– Ты нас жизни-то не учи… Мы живем бедно, не то, что вы, городские. Нам вот с бабкой моей купить надо холодильник, стиралку… Что козленок? Домой-то она его не возьмет, там не разрешат. Да дети его замучают… – Старик поднял глаза к небу. – Ого, гроза будет.

Джульетта проследила за его взглядом.

«Совершенно чистое небо, хотя темнеет», – подумала она с удивлением и спросила:

– Какие дети замучают? У Маши есть сестры и братья?

– Да в детском доме она проживает, – виновато отвернулся дед.

– Как в детском доме?! – оторопела Джульетта. – Почему? И тут на нее капнули первые крупные капли холодного дождя.

– Ой!

– Гроза! Чего стоим-то?! Идемте к нам! Там и поговорим! – засуетился дед.

И они втроем поспешили по полю в сторону деревни.

– Сама-то откуда? С турбазы?

– Да я там на один день…

– Не очень хорошее место, – покачал головой дед. – Раньше еще ничего было, а сейчас полная разруха, отдыхающих мало, местные тоже перестали там зарабатывать.

Старик подвел Джульетту с козленком к небольшой старенькой избушке, покрашенной ярко-синей краской.

– Маша говорила, что ее дом зеленый, – отметила Джульетта.

– Маша путает цвета, это как-то называется…

– Дальтонизм.

– Он… – Дед открыл калитку, и они побежали по тропинке к двери уже под хлынувшим плотной стеной дождем.

Они влетели в избу, стряхивая воду с одежды и волос. Козленок смешно отряхнулся, словно щенок. На шум в коридор высыпали Маша и пожилая женщина в фартуке, о который она вытирала руки.

– Кузьма! – кинулась к козленку девочка. – Мой хорошенький! Маленький мой! Ты промок? Что это? Почему он в зеленке? Он ранен? – забеспокоилась девочка.

«Она действительно красный с зеленым путает», – подумала Джулия и успокоила девочку, что козленок просто испачкался.

Бабушка Маши пригласила их на маленькую кухоньку.

– Не промокли? Обсушиться надо?

– Нет, спасибо.

– А чего Кузьку вернули? Не подошел? – спросила старушка и вздохнула: – Деньги пришли забрать?

– Не я у вас его брала, и деньги отбирать не буду. Я вернула его Маше.

– Эх, останемся мы с тобой, бабка, без холодильника, – сокрушался дед.

Супруга пихнула его локтем.

– Да ладно тебе, дед! Я уж и не рада была, что отдала его. Машка-то места не находит. И так девчонке досталось в жизни… – вытерла слезу бабка. – Поэтому придут за деньгами – отдадим! Бог с ним, холодильником…

Джульетта порылась в своей сумке, достала кошелек и выложила оттуда все, что у нее было, примерно тысяч пятнадцать.

– Вот возьмите, после еще пришлю. Обязательно! Будет у вас холодильник. Только не рвите сердце Маше, оставьте ей этого козленка!

Старики молча смотрели на деньги.

– Да что вы, девушка! Мы не можем, ей-богу… Мы же не нищие… не надо! Мы не отдадим его больше…

За окном грянул гром, и на мгновение в избе погас свет, а потом снова зажегся.

– Возьмите, я так хочу. Я дама не бедная.

– Спасибо вам… Мир не без добрых людей, – приняла деньги старушка и унесла их в комнату. Вернулась она быстро. – Мы вас без угощения не отпустим. Да и на улице сейчас такая непогода, ужас! Меня Клавдия Михайловна зовут, а это супруг мой Константин Петрович.

– Джулия.

– Бабушка! Бабушка! Она же волшебница! Не отпускай ее! – кричала Маша, вбегая на кухню и обнимая Джульетту за шею.

– Я не уйду. Что делает твой подопечный? – растрогалась она.

– Он устал, он кушает. Я побегу к нему!

– Очень хорошая девочка, – задумчиво посмотрела ей вслед Джульетта.

Клавдия Михайловна расставляла чайные чашки на клеенчатой скатерти.

– Да, это единственная радость наша с дедом… Своих-то детей у нас не было, так и жили… А уж когда нам лет под шестьдесят было, приютили мы у себя одну девушку – беженку. Ну, комнату ей сдали, а она надолго у нас задержалась. Учительницей в сельской школе работала, нам по хозяйству помогала. Мы потом и деньги с нее брать перестали, совестно стало. Мы жили как родственники.

– Да, – кивнул старик. – Как дочка она нам стала, что ли… У нее родни не было и у нас никого. Вот и полюбили друг друга. Жили дружно лет десять… А потом…

– Потом Диана забеременела… Ей уж тридцать годков стукнуло, достойного мужчину она не встретила… У нас-то тут в деревне выпивают все… А вот ребеночка для себя решила родить. А мы с дедом ее поддержали. А что? Обрадовались… Где дети – там счастье. Мы без своих прожили, хоть у Дианы счастье бы было. Вот Маша и родилась. А через пять лет случилось несчастье. Заболела наша Диана и умерла. Какой-то там тромб. Вены-то у нее очень плохие, но кто бы мог подумать, что настолько серьезно все будет. Машке тогда пять исполнилось. У нас и в мыслях отдавать ее кому-либо не было. Но кто нас спросил? Маша нам не родная по документам, да и по крови… Кто спросит о родстве души? Мы приходили и в интернат, и по другим инстанциям ходили, чтобы если не удочерить, то хотя бы опекунство оформить. Но супруг у меня инвалид, да и обоим нам под восемьдесят… Вот и живет уже четыре года наша Машенька в интернате. Мы ее навещаем, привозим гостинцы… Директор интерната – очень приятный человек, он понял нашу ситуацию и вот разрешает нам периодически брать девочку к себе. Официально он не имеет для этого никаких оснований… – Клавдия Михайловна разлила по чашкам горячий чай красивого, насыщенного коньячного цвета, поставила на стол корзиночку с печеньем и сушками и выставила вазочку с вареньем. – Машино любимое. Наше домашнее – земляничное. Пахнет так ароматно – лесом!