Арто Паасилинна - Лес повешенных лисиц

На рождественском столе чего только не было. Здесь были всевозможные деликатесы, русские блюда, специфические финские яства, и все это венчали два еще дымящихся глухаря с начинкой. В небольших стаканах плескалась беленькая, в больших переливалось прозрачное розовое вино.

Наска прочитала перед едой молитву на церковно-славянском. Ремес, покашливая, пытался прочитать рождественскую проповедь, и действительно, довольно многое вспомнил.

После трапезы Агнета и Кристин исполнили эротический танец гномов. Затем перешли к радостному рассматриванию кучи подарков под елкой. Воодушевленный Ремес пустился вприсядку: этой пляске он, по его утверждению, научился у русских военных специалистов, когда те присутствовали на военных учениях в его батальоне.

Веселье было прервано доносившимся с улицы постукиванием. В избушку вошел заиндевевший мужичок и поздравил всех с Рождеством.

Это был "олений полицейский" Хурскайнен! Он приехал из Рованиеми и под мышкой держал упакованные в красивые обертки рождественские подарки.

Зажгли свечи. Хурскайнена накормили и затем разрешили ему быть Дедом Морозом.

Ойва Юнтунен получил электрическую зубную щетку, женщинам Дед Мороз принес самых что ни на есть разнообразных тряпок, майору Ремесу – роскошный финский нож. Но самым лучшим подарком оказалась великолепная икона для Наски. Тронутая до слез старушка поцеловала святые лики. Икону установили над изголовьем ее кровати и зажгли перед ней красивую антикварную лампадку.

– Господи помилуй, – шептала Наска, глядя на образ влажными глазами.

Когда все подарки были розданы, Хурскайнен рассказал, что продал золото в Рованиеми. Его оказалось тысяча семьсот пятьдесят граммов с хвостиком, и он получил за него намного больше ста тысяч марок. Хурскайнен решил как-то отблагодарить хороших людей из Куопсувары и поэтому принес им всем свои скромные подарки.

– В середине января меня переводят в Хювинкяа. Больше не надо будет жариться возле костра и дергать карбюратор снегохода окоченевшими руками. Сажать молокососов в кутузку – детская забава по сравнению с этими лопарскими чертями, – с удовольствием рассказывал Хурскайнен. –Задолженность по алиментам я погасил и детям отправил рождественские подарки. Видеоигру и автомат, стреляющий водой. Наверняка малышне понравится!

За окном было усыпанное звездами небо, мороз достиг градусов двадцати. Во дворе горел фонарь. На небосклоне появились переливающиеся сполохи. Одинокий заяц грыз осиновую кору внизу от дома. Из Леса повешенных лисиц доносилось тоскливое завывание волка.

Майор Ремес достал из своего рюкзака еще один рождественский подарок. Это была полуметровая гибкая палка, завернутая в бумагу с изображением зайцев в гномьих колпаках.

– Не стоит Пятисотку забывать, – произнес майор.

Все обитатели Куопсувары вышли на крыльцо. Ойва Юнтунен свистнул Пятисотке, который именно в тот момент вылизывал за баней оставленную ему банку с тушенкой. Лисенок прошел в освещенный двор и, увидев полицейского Хурскайнена и всех остальных, слегка оскалился. Майор Ремес бросил ему подарок, к которому лисенок вначале отнесся с подозрением, однако не удержался от того, чтобы не содрать с него обертку. Когда Пятисотка заметил, что под бумагой оказалась совершенно новенькая, обалденно пахнущая искусственная кость, он взвизгнул от счастья и бросился с костью в тайгу.

– Угодили, – констатировал Ойва Юнтунен.

Вернувшись в избу, женщины продолжили водить хоровод, пропели несколько рождественских гимнов и время от времени чем-нибудь закусывали. Больше всего понравился исполненный Кристин на датском языке гимн "Земля так красива":

Когда песня закончилась, все какое-то мгновение сидели молча. Затем Наска сказала, что устала и хотела бы поблагодарить за подарки. В честь праздника старушка саамка приняла две таблетки от сердца. Обычно она довольствовалась одной, хотя иногда и казалось, что сердце вот-вот разорвется. Она несколько раз перекрестилась перед иконой, затем погасила свечку и забралась под чистые простыни. Перед тем как уснуть, она подумала, что это, видимо, ее последнее Рождество. Что ж, зато оно было самым красивым. Наска уснула под уверенное мурлыканье Ермака.

На жилой стороне молодежь еще долго веселилась. Вокруг елки женщины в черных сапогах до самых бедер танцевали джаз гномиков, покачивали ягодицами и пели задорные песни. Все пили, ели и поддерживали в печи огонь. Спать легли только перед самым рассветом.

Когда огни уже были погашены, майор Ремес пробрался к кровати Наски, слегка дотронулся своей шершавой рукой до морщинистого лба, убедился в том, что старушка спит спокойно. Затем он сходил в комнату, взял со стола приличный кусок глухариного мяса и положил в миску Ермаку. Майор поднял кота с кровати и отнес к чашке. Глаза Ермака светились в темноте, когда он угощался своим рождественским блюдом. А когда Ремес гладил его, кошачья шерсть вспыхивала синеватыми огоньками.

А под блеском сполохов бежали в Юха-Вайнан Ма, прямо в сторону Норвегии, три беззаботных волка, мечтая о теплом оленьем мясе, которым они заполнят свои желудки. Пятисотка возился с искусственной костью в кустарнике в Киматиевой возле Пулью.

Рождество прошло, Хурскайнен уехал. Потом встретили Новый год, на Крещение вынесли из избы елку и вновь зажили по-будничному.

Уже на Новый год у Агнеты кончилась травка, да и вообще она соскучилась по своей работе. Кристин могла бы еще побыть с влюбленным отпускником-майором, но ее беспокоили месячные, и, кроме того, она боялась влюбиться и оттого растерять клиентов. Поэтому она стала думать о будущем и решила уехать из Куопсувары.

Ойва Юнтунен выдал женщинам денег на дорожные расходы. Ремес помогал упаковывать вещи, относил чемоданы в сани, привязанные к снегоходу. Наска сетовала на то, что даже дамы торопятся уехать, раз начались морозы. Как она справится с уходом за их мужьями?

Против своего желания майор Ремес отправился сопровождать красавиц в Пулью и оттуда — в большой мир.

Мир дал, мир взял. Будем благодарны за это миру. Для Ремеса это было как кость в горле.

В Пулью майор Ремес потребовал от Кристин поклясться в любви, держал ее за руку и был серьезен, словно речь шла о воинской присяге. В пронзительный момент неотвратимого расставания на глазах Ремеса проступили и набухли две горькие, суровые слезинки.

Когда Ремес плакал, мороз ослабел на пять градусов, а вокруг влюбленных растаял снег. Затем Агнета кашлянула. Пришло такси, и с ним исчезли все мирские радости. В Куопсувару майор вернулся в молчании.

В Стокгольме проститутки не удержались от рассказов о чудесной поездке в Лапландию, о приятных волосатых таежных мужчинах и нетронутой тишине, которую поэтично нарушали своим унылым воем волки. Девицы говорили, что по весне вновь отправятся в Куопсувару, если только таежные герои вновь их позовут, в чем они не сомневались.

Эти речи донеслись до слуха коммерц-техника и убийцы-рецидивиста Хеммо Сииры. Начиная с того момента, как его помиловал придурковатый король Швеции, он все свое время и усердие потратил на то, чтобы выяснить, где скрывается Ойва Юнтунен. Он съездил в Вехмерсалми и во Флориду, выспрашивал, вынюхивал, но пока все было напрасно. Злость Хеммо Сииры на коварного подельника росла день ото дня. Убийца-рецидивист постоянно носил с собой оружие, вовсе не для самообороны, а чтобы пристрелить на месте гнусного предателя сразу же, как только представится случай. Пять бесконечных лет в разных тюрьмах могли бы обозлить хоть кого. В этом отношении убийца-рецидивист Сиира не был исключением. Злости в нем накопилось больше, чем у тысячи феминисток.

Из уст детей и проституток порой можно услышать истину (хотя чаще совсем наоборот). Сиира решил стать клиентом Агнеты. Он потратил на достижение этой цели свое последнее социальное пособие: игра стоила свеч. Сиира прошелся по разным турфирмам и принялся приобретать зимнее спортивное снаряжение.

Проводив гостей, Наска принялась за большую стирку. Нужно было выстирать мужские подштанники, скатерти, шторы, гору постельного белья. А грязных простыней за время пребывания дам набралось полторы дюжины. Наска носила грязное белье в баню, целыми днями кипятила простыни в котле, вмурованном в печь, и не хотела и слышать о приобретении автоматической стиральной машины.

– Я сама не своя до стирки! Ловите-ка вы, мужики, лисиц, а я буду тереть простыни, – весело говорила Наска.

Январская большая стирка все же сказалась на здоровье старухи, хотя она и не показывала виду. Под пронизывающим морозным ветром старуха саамка развешивала чистое постельное белье на заледеневшую бельевую веревку. С маленькими, покрытыми венами руками, ставшими от холода синими, она хлопотала на улице и в сауне. Когда, наконец, большая стирка подошла к концу и в бельевом шкафу до самого потолка были сложены изумительной чистоты благоухающие простыни, Наска свалилась с ног. Она простыла, вечером температура достигла тридцати восьми и трех десятых.