Гарри Кемельман - Пятница, когда раввин заспался

— Боже мой! — вскричал у неё за спиной Дэвид. Мириам повернулась. На двери была намалевана багровая свастика. Потеки свежей краски напоминали тонкие струйки крови.

Раввин осторожно дотронулся до рисунка и уставился на красное пятно на кончике пальца. Мгновение спустя Мириам зарыдала.

— Дэвид, мне очень, очень жаль, — невнятно повторяла она.

Он привлек жену к себе и крепко обнял. Наконец она немного успокоилась, и Дэвид хрипло пробормотал:

— Принеси мне тряпку и какое-нибудь моющее средство.

Мириам уткнулась носом в его плечо.

— Мне страшно, Дэвид.

Хотя фотографии раввина печатались в газетах в связи с расследованием убийства, миссис Серафино не узнала его.

— Я — раввин Смолл, — представился Дэвид, когда она открыла дверь. Мне хотелось бы побеседовать с вами. Это займет всего несколько минут.

Миссис Серафино не знала, как быть, и жалела, что не может посоветоваться с мужем, который ещё спал.

— Об этом убийстве? Если да, то вряд ли мне следует…

— Я хочу взглянуть на комнату девушки, — сказал раввин.

Его голос звучал так уверенно и твердо, что об отказе не могло быть и речи. После секундного колебания миссис Серафино сказала:

— Что ж, полагаю, вреда от этого не будет. Ее комната в глубине дома, за кухней.

С этими словами она повернулась и пригласила раввина следовать за собой. Когда они вошли в кухню, зазвонил телефон, и хозяйка поспешно сняла трубку. Разговор был совсем коротким. Положив трубку, миссис Серафино повернулась к раввину и сказала:

— Возле кровати стоит ещё один аппарат, и я не хочу, чтобы звонки будили Джо. Прошу прощения.

— Понимаю.

Миссис Серафино открыла дверь и посторонилась, пропуская раввина. Он оглядел убранство тесной каморки: кровать, тумбочку, трюмо, маленькое кресло. Подойдя к тумбочке, раввин прочел названия двух лежавших на полочке книжек, посмотрел на небольной пластмассовый радиоприемник, потом повернул выключатель и, немного подождав, услышал: "Говорит радиостанция Сейлема. Музыка для вас…"

— Наверное, вам нельзя ничего тут трогать, — сказала миссис Серафино.

Раввин виновато улыбнулся и выключил приемник.

— Она часто слушала радио?

— Целыми днями. Этот свой бешеный рок-н-ролл.

Дверца платяного шкафа была распахнута, и раввин с разрешения хозяйки дома заглянул туда. Дверь ванной миссис Серафино открыла по собственному почину.

— Спасибо, — сказал раввин. — Я увидел все, что нужно.

Хозяйка повела его в гостиную.

— Нашли что-нибудь интересное?

— Я не очень на это рассчитывал. Мне просто хотелось получить некоторое представление о девушке. Она была хорошенькая?

— Не красавица, хотя газеты и величали её "привлекательной блондинкой". Полагаю, так пишут про всех девушек. Но она и впрямь была ничего. Как дочка фермера, вскормленная кукурузой. Понимаете? Крепкий стан, мясистые ноги, толстые лодыжки… Ой, извините.

— Ничего страшного, миссис Серафино, — успокоил её раввин. — Я знаю, что такое ноги и лодыжки. Скажите, она производила впечатление счастливого человека?

— Думаю, что да.

— Но, насколько я понимаю, у неё не было друзей?

— Только Силия, что работает по соседству, у Хоскинсов. Иногда они вместе ходили в кино.

— А приятели мужеска пола? Или вы не знаете?

— Думаю, она сказала бы мне, будь у неё дружок. Когда две женщины живут под одним кровом, они начинают болтать. Уверена: не было у неё мужчин. По четвергам она ходила в кино либо одна, либо с Силией. Но в газетах пишут, что она была на сносях. Стало быть, хотя бы одного мужчину она знала.

— Было ли что-то необычное в её поведении в тот четверг?

— Да нет, четверг как четверг. Я была занята, и Элспет покормила детей, но потом сразу же ушла. Обычно она убегала ещё до ленча.

— Но случалось, что и после?

— Да.

— Что ж, спасибо, миссис Серафино. Вы были очень добры.

Она проводила раввина до двери и посмотрела ему вслед. Потом крикнула:

— Раввин Смолл! Вон идет Силия. Может, вы хотите с ней поговорить? Вон та девушка с двумя детьми!

Она заметила, как раввин ускорил шаг. Он подошел к девушке, несколько минут поговорил с ней, потом прошагал до угла улицы и осмотрел стоявший там почтовый ящик. Затем он сел в машину, поехал в Сейлем и, недолго пробыв там, вернулся домой.

Мистер Серафино пробудился в начале первого. Он умылся, провел рукой по жесткой иссиня-черной щетине на подбородке, решил не бриться до вечера и пошел в кухню. Жена играла с детьми на заднем дворе, и он помахал им рукой. Миссис Серафино вошла в дом и подала мужу завтрак, а Джо уткнулся в раздел юмора утренней газеты.

Лишь когда он позавтракал, жена впервые нарушила молчание.

— Давай спорить, что ты не угадаешь, кто приходил к нам нынче утром, — сказала она.

Мистер Серафино не ответил.

— Раввин Смолл из еврейского храма, вот кто, — продолжала его жена. — Тот, в чьей машине нашли сумочку.

— Чего он хотел?

— Расспрашивал про девушку.

— У него стальные нервы. Надеюсь, ты ничего ему не сообщила?

— А почему нет?

Джо изумленно уставился на нее.

— Да потому, что он замешан в деле, а сведения, которыми ты располагаешь, суть улики по этому делу.

— Но он такой милый молодой человек. Совсем не похож на обычного раввина. Ни бороды, ничего такого…

— Нынче ни один раввин не носит бороду. Помнишь свадьбу Голда в прошлом году? Там тоже был безбородый раввин.

— Смолл и на него не похож. Тот был такой чванливый, а этот — просто молодой человек, ни дать ни взять страховой агент или торговец машинами. Только не златоуст. Просто милый и вежливый. Он хотел осмотреть комнату девушки.

— И ты показала?

— Конечно.

— Полиция запретила тебе открывать дверь. Откуда ты знаешь, может, он что-то стащил или стер отпечаток пальца. Или даже подбросил улику.

— Я все время была с ним. Он оставался в комнате меньше минуты.

— Знаешь, что я сейчас сделаю? Позвоню в полицию и все расскажу, — заявил Джо и поднялся.

— Но зачем?

— Затем, что произошло убийство, и все, что есть в комнате, считается уликами, а раввин мог их подменить. Отныне и впредь не смей больше ни с кем обсуждать это дело, поняла?

— Хорошо.

— Никому ни слова.

— Ладно, ладно. Чего это ты так разволновался? Покраснел как рак.

— Человек имеет право на мир и покой в собственном доме! — рявкнул Джо.

Миссис Серафино улыбнулась.

— Ты просто не в себе. Присядь, малыш, я налью тебе ещё чашечку кофе.

Джо уселся и спрятался за газетой. Миссис Серафино достала новую чашку и блюдце. Она была озадачена, сбита с толку и встревожена.

Раввин совсем не удивился, когда Хью Лэниган тем же вечером заглянул к нему в гости.

— Как я понял, утром вы были у Серафино? — спросил Лэниган.

Молодой человек зарделся и кивнул.

— Решили провести расследование, рабби? — губы Лэнигана дрожали от сдерживаемого смеха. — Не стоит. Вы можете затоптать след, а его и так еле видно. Чего доброго, ещё и вызовете подозрения. Нам позвонил мистер Серафино. Он был убежден, что вы приходили за какой-то вещью, возможно, уличающей вас.

— Я и понятия не имел, что это будет так выглядеть, — сокрушенно ответил раввин. — Весьма сожалею. — Он помолчал и робко добавил: — У меня была догадка, и я хотел проверить её.

Лэниган метнул на него быстрый взгляд.

— Правда?

Раввин кивнул и торопливо продолжал:

— Любой ряд событий имеет начало, середину и конец. Когда мы обсуждали это дело в прошлый раз, то, кажется, начали с конца. С сумочки. По-моему, мы сможем пойти дальше, если начнем, как и положено, с начала.

— Но что считать началом? Беременность Элспет?

— Возможно, хотя мы не знаем наверняка, что беременность имеет отношение к её гибели.

— Тогда с чего же мы начнем?

— Если бы следствие вел я, то первым делом задался бы вопросом, зачем девушка вышла на улицу после того, как Бронштейн привез её домой, — сказал раввин.

После короткого раздумья Лэниган передернул плечами.

— Мало ли, зачем? Может, опустить письмо в ящик.

— Зачем тогда снимать платье?

— Шел дождь, — напомнил Лэниган. — Возможно, она не хотела, чтобы платье промокло.

— В таком случае достаточно было просто накинуть пальто или дождевик, что она и сделала. Кроме того, почту вынимают только в половине десятого утра. Я осмотрел ящик.

— Хорошо. Значит, она пошла не опускать письмо, а просто на прогулку, подышать воздухом.

— В такой дождь? Да ещё после того, как гуляла весь день и вечер? И не забывайте о платье. Зачем было его снимать? Это — главный вопрос головоломки: почему она оказалась без платья.

— Ладно, ладно, так почему же?