Наталья Александрова - Тайна чертова камня

– Теперь напрягись, самое трудное место! – отрывисто бросил он.

Перед ними расстилалась ровная зеленая гладь – ни кустов, ни деревьев, ни кочек. Было до пронзительности тихо – не пели птицы, не жужжали шмели, не стрекотали кузнечики. Дед Семен шел аккуратно, почти беззвучно, Найда прыгала с легким плеском, одна Надежда, как ни старалась, ступала с отвратительным чавканьем. Глаза заливал пот, Надежда провела рукой по лбу и вдруг хватилась косынки. Обычная ситцевая косыночка – по голубому полю крупные веселые ромашки. Шелковую в лес не наденешь – скользкая. Она скинула косынку, когда отдыхали у трезубой сосны, а потом, видно, завязала некрепко. Надежда оглянулась – косынка синела чуть в стороне, зацепившись за сухой одинокий куст.

– Не смей! – приказал ее спутник. – Ни шагу в сторону!

Судя по тому, как серьезен, даже суров был Семен Степаныч, болото и впрямь опасно.

«Не верится, что всего в нескольких километрах отсюда проходят железная дорога, линия электропередачи, есть поселок… – думала Надежда на ходу, – неужели в двадцать первом веке недалеко от большого города можно утонуть в болоте, и никто не спасет и никогда не найдет?»

И снова она представила, что сказал бы муж, узнав, как она проводит здесь время. Но сейчас почему-то вид грозного мужа не произвел на Надежду ни малейшего впечатления.

– Притомилась? – обернулся дед. – Скоро уже.

И вправду, идти стало легче, трава сменилась мхом, который хоть и пружинил, но все же чувствовалась под ним твердая земля, а потом местность пошла вверх, и, наконец, болото кончилось.

– Вон в горку подняться, и будет тебе Горелая поляна, – сказал дед Семен.

Если Елизаветино поле тянуло никак не на поле, а на поляну, то Горелую поляну назвать поляной мог только Гулливер. И то с большого веселья, когда море по колено и расстояния смазаны. Куда ни кинь взгляд, без конца и без края тянулась сухая пустошь, покрытая вереском и невысокими сосенками, причем росли они не как деревья, а как кусты – без стволов.

– Пожар был страшный, – рассказывал дед Семен, – земля выгорела чуть не на метр, много лет здесь ничего не росло. А потом вон вереск да сосенки мелкие. И куда тебя дальше вести?

Надежда отвела глаза, потому что понятия не имела, что теперь делать. До сих пор все шло по плану – Елизаветино поле, Егерская тропа, Куликово болото, Горелая поляна… Дальше по списку жертв шел Петр Самокруткин, и куда его применить, Надежда не знала. Самокруткин… Клички у него никакой не было, по профессии – тракторист. Нет ли здесь какого-нибудь ржавого трактора?

Но нет, только необозримые заросли вереска да сосенки. А вон там что-то темнеет… Надежда сделала несколько шагов, отвела куст, обошла неглубокую воронку и увидела большой камень. Или маленькую скалу, такое название больше подходило. Сразу же вспомнилась история про постамент Медного всадника – такой громадный кусок гранита привезли как раз откуда-то с Карельского перешейка. Этот камень был чуть поменьше, однако тоже впечатлял своими размерами. Больше вокруг не было ничего.

По всему выходило, что идти через болото и Горелую поляну нужно было именно к этому камню.

«Камень! – внезапно осенило Надежду. – Ведь имя Петр по-гречески означает камень! Все сходится! Вот зачем нужна была пятая жертва!»

– Семен Степаныч! – закричала Надежда. – Все дело в камне!

– Ну и что? Камень и камень… – проговорил Семен. – Да этот камень у нас здесь почитай каждый знает. Кто в лес часто ходит, этот камень не раз видал. Еще его Чертовым камнем зовут.

– Почему Чертовым? – заинтересовалась Надежда.

– Да глупости это! – отмахнулся Семен. – На этом камне, на самом верху, углубление такое – будто отпечаток козлиного копыта. Ну так вот и говорят – черт на этот камень наступил и ногу свою на нем отпечатал… темный народ, необразованный! Чего только не болтают… ну что, привел я тебя сюда, а дальше-то что?

– Что-то здесь должно быть… – неуверенно проговорила Надежда. – Не случайно этот маньяк все так хитро выстроил… явно он дорогу к этому камню указал.

– Кому указал-то? – проворчал Семен. – Нам с тобой, что ли?

Он посвистел Найде, которая рыскала в кустах на краю поляны. Собака прибежала с каким-то виноватым видом. Она уже почти не хромала.

– Ну, кого ты там выследила? – Хозяин со сдержанной лаской потрепал Найду по загривку. – Барсука, что ли? Ты уж не носись, где ни попадя, пока лапа совсем не зажила!

Надежда снова оглядела огромный валун.

Мрачный, загадочный, покрытый мхом, как сединой, он не хотел делиться с ней своей тайной, скрывал ее, как нелюдимый старик. Даже своей формой он немного напоминал склоненную голову сурового старика, думающего свою вековую думу.

Семен присел на пень, развязал мешок, достал оттуда несколько ломтей хлеба, пару свежих огурцов, большой кусок копченой колбасы. От этого куска отрезал охотничьим ножом добрую четверть, бросил Найде, поворчал для виду:

– Дожили, с твоей легкой руки собаку колбасой кормлю… – Только после этого предложил Надежде: – Ну, Надя, давай, что ли, перекусим да домой пойдем. Дорога неблизкая.

Надежда присела на соседний пенек, с благодарностью взяла у Семена кусок хлеба и огурец, посолила его крупной солью.

Хрустя огурцом, она размышляла: неужели все зря? Неужели она выдумала все это? То, что имена жертв маньяка совпадают с названиями мест, как бы указывают дорогу, – не больше чем ее домысел?

Вот они пришли к этому камню – и что дальше? Не будешь же перекапывать всю землю вокруг него!

Да это совершенно бесполезно: почва вокруг валуна плотная, лесная, покрытая ровным сухим мхом, на котором растет густой брусничник, краснеет спелыми ягодами. Такой брусничник вырастает не за год, да и не за десять лет, сразу видно, что ничья лопата не касалась этой земли очень давно…

Хорошо, что Семен – деликатный человек, не вышучивает, не костерит ее за то, что впустую отмахал такой конец. Другой бы на его месте не смолчал…

По всему выходило, что надо возвращаться домой, на хутор. И так она надолго оставила Аглаю Васильевну без присмотра…

Но Надежда все тянула, все не решалась признаться самой себе, что потерпела поражение. Ей казалось, что еще немного, еще какой-то незначительный толчок, как яблоко, упавшее на голову Ньютона, – и она все поймет…

– Давай, что ли, Лизавету помянем, – неуверенно проговорил Семен и вытащил из своего мешка плоскую металлическую фляжку.

– Лизавету? Какую Лизавету? – переспросила Надежда удивленно.

– Да какую… Телегину Лизу. Несуразная баба она была, но добрая. Жалко ее.

– Почему именно ее? – удивилась Надежда. – Почему не Егера, не Петра Самокруткина, не Федьку Кулика?

Она не смогла выговорить еще одно имя – имя Сергея Горелова, сына деда Семена, которого тот, казалось бы, должен вспомнить в первую очередь…

– Почему-почему, – проворчал Семен, – именины ее сегодня, восемнадцатое августа, святая Елизавета Египетская… ну что, будем поминать?

Надежда машинально кивнула, протянула руку за фляжкой, отхлебнула крепкой, терпкой золотистой жидкости, настоянной на лесных травах и спелых ягодах. Дыхание перехватило от крепости, но тут же по всему телу разлилось благодатное тепло, и как будто окна распахнулись в душе – все звуки, все запахи стали отчетливее, ярче, горячее, и кровь с новой силой побежала по сосудам.

И мысли в голове у Надежды понеслись быстрее, словно настойка Семена подхлестнула их.

С самого начала сегодняшнего пути что-то ее тревожило, какая-то мысль просилась наружу, и вот, наконец, Надежда смогла эту мысль сформулировать.

Во всей этой кровавой головоломке Елизавета Телегина казалась ей лишней. Ведь для того, чтобы выйти на Егерскую тропу, вовсе не обязательно было начинать дорогу с Елизаветина поля. Эту тропу знают все местные жители, все грибники и охотники. Найти ее не составляет труда. При чем же тогда Елизаветино поле?

Сначала Надежда отмела эту мысль, подумала, что глупо ждать от маньяка, от душевнобольного, точности и логики. У него – своя логика, больная и извращенная.

Но потом она подумала иначе: безумный в остальном, в том, что касалось его мании, этот душегуб действовал точно и продуманно. В его действиях не было ничего лишнего. Значит, Елизавета Телегина была необходимым звеном его кошмарного послания. Особенно если учесть, что ее он убил самой первой. Значит, придавал этой части своего послания особое значение.

И вот теперь, когда Семен сказал, что сегодня именины Елизаветы, Надежда поняла, какой смысл маньяк мог вкладывать в это убийство.

Оно обозначало не место, а время. Точнее, день. Восемнадцатое августа.

И сегодня – именно этот день…

Но что должно в этот день произойти?

– Пойдем, что ли? – Семен поднялся, сложил остатки еды в мешок, затянул веревку. – Скоро пять часов уже, а нам идти еще долго…

Пять часов!

И пять человек было убито пять лет назад…