Маргарита Южина - Любовь без башни

— Да… удрал. Мы стали расследовать убийство… подошли слишком близко, вот он взял и… удрал, — тихонько говорила Василиса про пропажу Ленечки. Про то, что потерялся Максим, Вася даже боялась заикнуться. Аня сама заявление принесет. Да еще и с Ясиным они. А если найдут Ленечку, то и Максима с ним обнаружат. Так они думали.

— Понятно-о… — протянул Пашка. — Доигрались, значит…

— Ну как ты можешь, Паша?! — не удержалась Люся. — Ну вспомни, сколько мы преступлений раскрыли! Сколько преступников поймали! Между прочим, наша подружка Машенька вам помогла гораздо меньше нас, а вы ей такие дифирамбы поете! А нам… а нас все время как только не костеришь!

— Да, — поддакнула Василиса. — И еще чуть что — сразу внучек!

— Да! Как будто мы когда отказываемся!

— И еще ругается всегда, как будто мы вредители какие-то!

— Да ладно вам, — по-доброму отмахнулся Пашка. — Что там с человеком-то?

Василиса сразу оживилась.

— Паш, значит, его зовут Леонид Эдуардович Камушкин, он трудовиком в здешней школе у ребят. На вид ему…

Отчего-то Пашка совсем не слушал, что ему говорит мать. Он медленно поднялся и полез в новый красивый шкаф. Долго там ковырялся, а потом вытащил фотографию.

— Этот? Он не потерялся мама, он погиб…

Василиса подошла к столу и замерла — на фотографии был уже не Ленечка, а просто тело.

— Паша… а где вы его?

Люся тоже посмотрела и тихонько всхлипнула.

— Совершенно случайно нашли… и не мы обнаружили. Товарищи какие-то, без определенного места жительства…

— Бомжи, да?

— Ну да, решили себе полянку очистить, чтобы картошку высаживать, представляешь, какой сознательный бомж пошел? Ну и… очистили…

— А где это?

— Вот тут, не слишком далеко… возле первых дач.

— А… а где же Максим? — все же не удержалась Люся.

— Не понял… — насторожился Пашка. — А Максим здесь при чем?

— Мы просто… мы думали, что это Ленечка Максима увел…

Пашка прошел к себе за кресло.

— Нет, не смог этого ваш Ленечка сделать. Он уже около недели как погиб.

— А Эльвире сказали? — вылезла Василиса.

— Родным говорили, — кивнул Пашка. — Во всяком случае, мать знает.

— Знает? — вытаращила глаза Василиса. — И вот так…

— Брак… — прошептала Люся.

— Ладно, мам, я, может, вечером зайду… — поцарапал за ухом Пашка и уткнулся в бумаги.

Люся и Василиса вышли из кабинета, боясь даже посмотреть друг на друга.

— Ну что? Как ей будем говорить? — первой спросила Люся.

— А может, не надо, а? — слабо пискнула Василиса. — Ну пусть он вроде как для нее живой, а? Она его ждать будет, а?

Люся прошла по краешку обледеневшей лужи.

— Вася, ну… не могу, как-то… не по-человечески это… Надо же, чтобы к этому Ленечке кто-то на могилку ходил… ну, может, он преступник, а все равно — вдруг он перед самой смертью одумался, а? И еще — умерших же простить надо, вот Эльвира и простит… Надо ей сказать… ты скажешь?

Говорить пришлось Василисе. Уж как не хотелось, как не моглось, а не получилось спихнуть эдакое дело на кого-то другого. Да и на кого спихнешь — на Люсю?

Вообще-то и пусть бы сказала Люся, но…

— Люсенька!! Люся!! — возник возле самого подъезда преданный Таракашин. — А я тебя жду-жду!

Василиса вздохнула — у Люси свой крест, и надо ее отпустить. Ей с этим крестом еще неизвестно сколько маяться. Вот чего, спрашивается, сегодня притащился?

А Таракашин между тем выпячивал грудь колесом, задирал глаза к небу и всячески подчеркивал свою значимость.

— Люсенька! Я устроился на работу! И теперь буду выправлять себе паспорт! Люся! Но… Люся, ну послушай же меня!! Люся! Ты мне должна дать ваш этот костюм, ну помнишь, который поп! Мы еще тогда вместе в самодеятельности выступали. Я попа-то играл, очень смешно. Помнишь?

— Какой тебе поп? Зачем? Тебе-то зачем поп? — не понимала, о чем ее просит бывший возлюбленный, Люся.

— Люся! Мне надо!

— Да бери что хочешь!!!

Василиса посмотрела, как громогласная чета направилась в подъезд, и поспешила за ними. Только она шла не к себе домой.

— Васенька! — распахнула двери Эльвира. — А чего ты какая-то бледненькая?

И соседка стала пристально вглядываться в лицо соседки.

— Вася… ты что-то хочешь мне сказать? — вдруг догадалась Эльвира. — Что, Вася? Говори, я выдержу все…

— Эльвира Арнольдовна… — трудно начала Василиса. — Эльвира… Лени уже нет.

— Ка… как это нет? — раскрыла огромные беззащитные глаза Эльвира, и Василиса вдруг увидела, что они небесно-голубого цвета.

Удивительно — разве такие глаза бывают?

— Васенька… погоди… что… откуда ты знаешь?

— Мне Паша сказал. Он погиб, и его нашли бомжи.

— Бомжи…

И тут Эльвире стало плохо. Василиса отчетливо увидела, как побледнело лицо соседки, но она все еще старалась держаться. Эльвира сама, без посторонней помощи, добралась до аптечки, набрала ампулу и… и больше Василиса ничего не видела…

Она очнулась в каком-то большом гараже. Ужасно болели руки и почему-то голова.

— И где это я? — неизвестно кого тихо спросила Василиса.

— У друзей, — фыркнула Эльвира.

Василиса ее едва увидела, как сразу же поняла — ни к каким друзьям Эльвира теперь не относится. Пухлая большая женщина сидела в плетеном кресле, щелкала семечки, а недалеко от нее на грязном матрасе валялся Максим со связанными руками.

— Ты бы хоть мальчишку-то отпустила бы, — сверкнула глазами Василиса.

— Ага! И чего? Куда я потом? Он же меня с поторохами сдаст! Нет, придется его как и Ленечку. Вот, Васька, никогда не вставай на путь преступления! Одно убийство тянет за собой другое, потом начинаешь метаться, паниковать и таких дров наломаешь, что мама дорогая!

— Ты-то, похоже, уже наломала? — фыркнула Василиса. — Вот и остановись, отпусти мальчишку.

— Теть Вася, да не отпустит она, — вдруг проговорил Максим как-то по-взрослому спокойно и отрешенно. — Я же видел, как она вас колола. У нее находился тогда.

— Ну… мало ли чего, я ж живая, — дернула плечом Василиса.

— Жизнь — дело поправимое, — гоготнула Эльвира. — Ты мне давай парня не тормоши! Лежит он — пусть себе лежит! Ишь, одыбалась! Помалкивайте! А то вы тут неизвестно до чего договориться можете! — рявкнула Эльвира и пнула изо всей силы мальчишку в бок носком сапога.

Василиса пошевелила руками и поняла, отчего они болели, — руки были крепко стянуты веревкой.

— Еще раз парня тронешь — убью… прошипела Василиса.

— А как? Ну скажи — как? Ручки-то у тебя — тю-тю!! — И дебелая Эльвира стала скакать перед Василисой, будто пьяная обезьяна.

— Чего ты морду воротишь, а? Смотреть не хочешь, да? А ты смотри!! Глянь, как я над парнем твоим…

И она еще раз пнула мальчонку.

— Для этого большого ума не надо… — буркнула Василиса. — Ты лучше расскажи, зачем устроила весь этот маскарад? Для чего?

— О-о-о! Это долгая история! — снова уселась Эльвира в кресло, а Василиса успокоилась, что она хоть отстала от Максима.

— Понимаешь… здесь ведь с чего все начиналось… — хрюкнула Эльвира. — Ты думаешь, это вы Аньке хахаля нашли, да? Такого классного, всего в шоколаде, нашли, да? Вы, да? Да фигня все это!! Филька — это ж брат мой. Усыновленный! Упырь, кровопивец… — прорычала Эльвира, и глаза ее налились злобой. — Я это Аньке подсунула такого хахаля. А все для чего? Чтоб он у меня на глазах все время был. Анька, она ж дура простодырая — язык что помело… Все разболтает! А мне того и надо! И вот с этого все началось-то…

Максим всхлипнул, постарался дотянуться ногой до противной тетки.

— Тихо, Макс, тихо… — незаметно шепнула ему Василиса. — еще не время…

А Эльвира заливалась соловьем. Она не умолкала ни на минуту, а уж рассказать-то ей было что…

Элечка жила с матерью и с отцом, и до двенадцати лет она была совершенно счастливой. В семье девочка была единственным обожаемым ребенком. Когда Эле исполнилось двенадцать, мама вдруг торжественно объявила, что собирается подарить доченьке братика! На кой черт ей такой подарочек?! Именно так и заявила Эля отцу и матери. И вот тогда в первый раз в жизни папа шлепнул дочурку по щеке. Не больно, конечно, но зато как обидно!!

С каждым днем Эля все больше ощущала свою ненужность. И много плакала, но внимания получала все меньше. А потом и вовсе — родился этот мальчишка! И пошло-поехало. Из Эли, некогда самой любимой, единственной девочки, сделали няньку и девчонку подай-принеси! Орущего братца то и дело совали ей, чтобы она помогала маме, которой, видите ли, надо отдохнуть. А Эле зачем? Она и в школе отдохнет!

И все же что-то там наверху случилось — кто-то понял, насколько Эля ненавидит этого уродца, которого нужно называть братиком, и… и мальчишка умер.