Елена Логунова - Декамерон по-русски

– Постой, постой! – Подружка энергично почесала висок, безжалостно растрепав аккуратный парикмахерский локон. – Да неужели?! Думаешь, он ее… Да?

Она посмотрела на меня большими глазами, и я кивнула, очень довольная произведенным эффектом:

– По-моему, очень на это похоже!

– Он ее – что? – заволновался плохо информированный Зяма. – Какое тело не нашли? Во что вы снова вляпались, родные? Надеюсь, на сей раз это не мокрое дело?

– Ты угадал, дело очень даже мокрое, – усмехнулась я. – Но не в переносном смысле, а в самом прямом. Я подозреваю, что тренер Скоробогацкий где-то прячет свою ученицу и любовницу Шурочку Пороховщикову!

– А разве она не утонула? По телику говорили…

– Зяма, ты такой большой мальчик, а веришь всему, что говорят по телику? – уязвила любимого Трошкина. – Крути руль, жми на педали и, главное, держись за «Пежо»! Я думаю, мы скоро все узнаем.

Красный автомобиль уверенно катил прочь из города. Спальные микрорайоны остались позади, сплошной поток машин превратился в пунктирную линию, и Зяме пришлось поотстать, чтобы водитель «Пежо» не заметил нас на трассе. К счастью, алые бока ухоженной тачки Димчика в лучах заходящего солнца на отдаленных поворотах ярко сверкали, так что мы вполне уверенно катили «на огонек». Только один раз, уже в безлюдной сельской местности, мы ненадолго потеряли из виду «Пежо», но вскоре снова нашли его, спрямив путь через высоченный травяной сухостой.

– Как я был прав, купив полноприводную машину! – похвалил себя Зяма, оглянувшись на подобие кривой просеки, оставленное «Тойотой» в полутораметровых дебрях степной полыни.

– Ой, цвете-о-от кали-ина-а в поле у-у-у ручья! – глубоким грудным голосом пропела сотрясающаяся яблонька.

– Парня молодо-о-ого полюби-и-ла я! – фальшиво, но с душой подхватило соседнее деревце.

Всеволод Полонский с ведрами в руках шел по дорожке между рядами фруктовых деревьев, раздавая направо и налево царственные кивки и милостивые улыбки.

В ведрах бугрились на диво крупные темно-красные яблоки сорта «Ред Дилишес» – такие твердые, что не укусишь. На ногах у Всеволода были чужие стоптанные башмаки, сильное стройное тело укрывал от непогоды и жадных девичьих глаз дешевый спортивный костюм китайского производства. В единственном магазине ближайшего к студенческому трудовому лагерю поселка был крайне небогатый выбор одежды и не принимали к оплате карточки «VISA». Гардероб для приблудного Севы добрые люди – студенты собрали с миру по нитке, но он был рад и этому. Пить домашнее вино и тискать девчонок на продавленной койке щелястого летнего домика было гораздо приятнее, чем хлебать баланду на тюремных нарах!

– Серый, стой! – Севу догнал сосед и приятель Мишка. – Еще два ведра соберешь? Для тети Мани с хуторка!

Мишка подмигнул, и Сева понятливо ухмыльнулся. Хуторянка тетя Маня производила натур-обмен собранных в колхозном саду яблок на самодельное фруктовое вино по курсу «ведро за пол-литру». По вкусу теть-Манино пойло сильно уступало любимому Севиному «Пино Блан», но эффект производило запланированный. Споив несговорчивой девчонке всего одну кружку теть-Маниного винца, можно было твердо рассчитывать на тет-а-тет с разговором, берущим за душу, после чего вполне реально было взяться и за тело. А по податливым девичьим телам Мишка, едва вернувшийся в институт после службы в армии, стосковался так сильно, что готов был бегать с полными ведрами яблок за два километра на хутор Маркса хоть каждый вечер.

– Сдохнешь ведь, Мишка! – добродушно попенял приятелю гораздо более разборчивый Сева. – Третью ночь не спишь, все с девчонками хороводишь!

– Не сдохну, Серый! Чудеса фармацевтики спасут меня от бесславной смерти! – расплылся в улыбке самозабвенный гуляка. – Мне теть Маня бонус выдала как постоянному клиенту! Вот, гляди!

– Ну, гляжу. Это что? – Сева опасливо посмотрел на пузырек с таблетками.

– Это, Серый, мечта всех мужиков – конский возбудитель! – закатил глаза досрочно возбужденный Мишка. – Как говорил Папанов в «Бриллиантовой руке», «достаточно всэго адной таблэтки»! Но мы можем не мелочиться, у меня полный пузырек. Поделиться с тобой?

– Спасибо, уж лучше вы к нам! – ответил цитатой из того же фильма эрудированный Сева.

И оказался прав. Ветеринарное снадобье возбудило Мишкин организм совершенно не так, как это было обещано тетей Маней, и вместо того, чтобы широко раскинуть объятия девчонкам, бедняга туго обнял руками живот, а затем со всей возможной скоростью понес его в деревянный домик с каллиграфически выписанной на стене буквой «М». Мастерски вырезанное в двери сортира сердечко в сложившейся ситуации выглядело жестокой насмешкой.

– Серый! Слышь, Серый! – уже в сумерках придушенным голосом воззвал сортирный сиделец к Полонскому.

– Что? Еще бумаги? – сочувственно отозвался Сева.

– Не, бумаги хватит. Мне, кажется, полегчало, – сказал Мишка. – Ты это… Сходи к теть Мане сам, а?

– Не стоит тебе сегодня пить, – предупредил тот.

– Так я же не для себя! Я девчонок позвал! Они придут, а у нас угостить нечем!

Это был веский аргумент. Законы гостеприимства в благородном семействе Полонских свято соблюдались испокон веков, и Всеволод не считал возможным нарушить традиции. Тем не менее он все-таки предупредил:

– Я дорогу плохо помню.

– А что ее помнить? Прямо, прямо и направо! – обрадовался Мишка, сообразив, что Сева фактически согласился.

– Прямо, прямо и направо, – повторил Полонский.

– Очень легко запомнить, – подтвердил Мишка.

Он был уверен, что у Севы плохая память. Основанием для этого заблуждения послужила предусмотрительная манера Полонского называть всех малознакомых девушек не по именам, которые у них были разные, а универсальным прозвищем «Солнышко».

– И яблоки не забудь, склеротик, – добавил еще Мишка, упорствуя в своем заблуждении.

Руководство лагеря в лице трех дюжих физруков студенческие походы на хутор Маркса категорически не одобряло, о чем предприимчивых бутлеггеров информировала рукописная табличка на закрытых в темное время суток воротах. На ней с любовной тщательностью была нарисована бутылка, перечеркнутая красным крестом. Крест, похожий на плюс, был лишь слегка перекошен, из-за чего становилось не вполне понятно, что именно он символизирует – категорический запрет или же настоятельную врачебную рекомендацию.

Студенты, отправляющиеся в поход за выпивкой, предпочитали второе толкование, а трио физруков обычно высказывало свое альтернативное мнение уже на стадии возвращения экспедиции, конфискуя контрабандное вино с целью его последующей утилизации в собственных тренированных организмах. Поэтому, прежде чем выйти за ворота, Полонский внимательно огляделся и посвистел. Наступившая ночь отозвалась только умиротворяющим шорохом листвы. Сева поднял с земли несколько мелких камешков и неприцельно забросил их в кусты.

– М-мать! – басовито буркнули потревоженные лопухи и тут же старательно мяукнули.

– Хорошая киса! – неискренне похвалил Полонский, по прокуренному голосу узнав в «кисе» замдиректора Филева, тренера по легкой атлетике.

В связи с обнаруженной засадой возвращаться имело смысл через секретную дырку в заборе. Радуясь своей сметливости, Сева беспрепятственно вышел за скрипучие ворота и зашагал по глинистому шляху, держа путь на хутор имени автора «Капитала». Собственно, походы на хутор Маркса можно было считать практикой политэкономии.

Осенняя ночь была темна, тиха и прохладна. Топая в хорошем темпе, чтобы не озябнуть, потомственный интеллигент Полонский читал кустам и деревьям подходящие стихи Лермонтова:

В самом деле, красиво блестели мелкие лужицы в узорчатых следах автомобильных протекторов и лаковые бока бордовых яблок в Севиных ведрах. Крепкие зимние яблоки были тяжелыми, как булыжники. Потомственный интеллигент, кряхтя и охая, периодически останавливался, чтобы опустить полные ведра на землю и минутку передохнуть. Эти частые паузы Полонского дезориентировали, и ему не показалось, что долгожданный поворот направо, знаменующий собой начало финишной прямой, появился слишком рано.

Обрадованный перспективой скорого завершения первой половины своей экспедиции, Всеволод по проторенному пути свернул, как было велено, направо и сквозь душистые полынные джунгли ушел в сторону от хутора Маркса к старым заводским дачам.

«Пежо», в темноте не красный, а черный, стоял за кустом, почти уткнувшись в помятую проволочную сетку, огораживающую участок. Стандартные, по меркам советского времени, шесть соток выглядели заброшенными: состарившиеся плодовые деревья широко разбросали ветви, сорная трава затянула землю, неухоженный малинник навалился на ограду и местами ее захлестнул. В воздухе пахло гниющими фруктами – очевидно, деревья еще плодоносили, но урожай никто не собирал. Но в дачном домике, без затей и претензий сооруженном из бетонной блок-комнаты с плоской шиферной крышей, кто-то был: в щели между рассохшимися оконными ставнями пробивался свет.