Елена Логунова - Афродита размера XXL

– Сашка считает, что он для папы с мамой свет в окошке. Родители своего любимчика балуют, ни в чем ему не отказывают, вот Сашка и привык, что он в семье – главный.

– У Тороповых еще Танюшка есть, – напомнила Юля.

– Она маленькая девочка! А Сашка – сын, первенец! Его статус повыше будет! – возразила Ирка. – В общем, Саня привык, что он Его Высочество Наследный Принц, и тут вдруг неизвестно откуда появляется какой-то мелкий инфантик! Король-отец его усыновляет, королева-мать прижимает к сердцу и, едва услышав чихи и хрипы, бежит к лейб-лекарше.

– Шикарно излагаешь! – похвалила я.

– Конечно, взрослый баловень приревновал мамочку к новому малышу! Не удивлюсь, если никакой травмы ноги вообще нет, а перелом с вывихом Сашка выдумал, чтобы единолично приватизировать родительницу, – заключила Ирка.

Я вопросительно посмотрена на Юлю, ожидая, что няня вступится за Сашку, но она промолчала. Похоже, моя подружка не промахнулась с выводом. Иркин обличительный монолог заставил меня задуматься. Я так глубоко погрузилась в размышления, что даже не заметила, как мы пересекли городскую черту – а между тем ехали мы долго, минут сорок. Дорога, ведущая в спальный район и к элитным дачам в пригороде, оказалась забита автомобилями разной степени роскошности так плотно, что впору было позавидовать малоимущим пассажирам трамвая. Вагончики в отличие от машинок сновали по рельсам вполне живо.

– Куда дальше? Повернули на Машковку. Кто знает дорогу, командуйте! – попросила Ирка, прервав мои размышления.

Я сунулась к окошку, за которым уже было темным-темно, и развела руками:

– Я и днем-то тут плохо ориентируюсь!

– Не волнуйтесь, я знаю куда ехать! – успокоила нас Юля. – Сейчас направо, потом еще раз направо, а через два квартала будет площадь, там можно будет остановиться. Прямо к даче профессорши подъехать не получится, на соседнем с ней участке строительство идет, вся улица разбита тяжелыми грузовиками и строительной техникой. Вы, Ирина Иннокентьевна, нас подождете, а мы с Еленой Ивановной пешочком пройдемся, хорошо?

– Пешочком, так пешочком, – я не стала спорить, хотя скакать в потемках по колдобинам не слишком хотелось. Впрочем, выталкивать из колеи, оставленной каким-нибудь «МАЗом», Иркину «шестерку» хотелось еще меньше.

Пригородная Машковка, увы, не радовала. В отличие от славной патриархальной станицы Верховецкой модное дачное местечко с претензией на элитарность застраивалось не старым добрым квадратно-гнездовым способом, а в модерновой архитектурной манере. Ее автора хотелось поймать, обуть в модельные туфли на каблуках, нагрузить увесистой ручной кладью и в темное время суток отправить на принудительную прогулку по Машковке – с обязательным посещением всех до единого чек-пойнтов «яма», «канава», «лужа» и приемом грязевых процедур в виде душа из-под колес тяжелых грузовиков и ванн в их же неизгладимых следах. Вдобавок в строящемся поселке было плохо с освещением. Ковыляя вслед за Юлей по разбитой дороге, я чувствовала себя слабым тонконогим Бемби, ибо так же, как олененок, ориентировалась в потемках только на маячащее впереди белое пятно.

«Если не утонешь в грязи, не забудь поблагодарить няню за то, что она завернула Васеньку в приметное белое полотнище!» – посоветовал мне внутренний голос.

– Боюсь, оно скоро перестанет быть белым, – пробормотала я.

Начал накрапывать дождик, и надежда на то, что докторша-профессорша примет нас, слабела с каждой минутой. Я бы на месте Светланы Леонидовны ни за что не пустила в дом перепачканных гражданок, любая из которых могла бы позировать для вполне реалистичного портрета Смоляного Чучелка.

Однако уважаемая профессорша меня приятно удивила. При виде нашей группы, пачкающей ее крыльцо, она не захлопнула дверь и, обойдя вниманием взрослых, сразу же откинула угол одеяла, чтобы взглянуть на малыша. Я начала бормотать слова приветствия, и тут Светлана Леонидовна удивила меня вторично:

– Васенька, кажется? Ну как мы себя чувствуем? – строгим докторским голосом спросила она.

– У него температура, тридцать восемь и две, – машинально ответила я, не скрыв удивления, которое у меня вызвала такая потрясающая проницательность.

Слыхала я, что наша профессорша безошибочно диагностирует заболевания дыхательных путей по тонким нюансам младенческого сопения, но чтобы с ходу угадать имя нового пациента – это уже было выше моего понимания! Не знай я, с каким неодобрением Светлана Леонидовна относится к разным знахарям-экстрасенсам, решила бы, что она сама из их числа.

Разумеется, я спросила:

– А откуда вы знаете, что это Васенька?

– Я никогда не забываю своих маленьких пациентов, – высокомерно ответила профессорша.

Она посторонилась, пропуская нас в дом, и даже ничего не сказала по поводу грязных следов, которыми мы с Юлей в четыре ноги расцветили светлый меховой коврик «под далматинца».

– Все ясно, похоже, Маша уже успела устроить своего Васеньку под наблюдение к нашей профессорше по рекомендации Димы Торопова, – шепнула я Юле. – Тем лучше!

– Все хорошо, – подтвердила мое мнение сама Светлана Леонидовна после осмотра малыша. – Говорите, у мальчика был жар? Странно, сейчас у него нормальная температура, и никаких признаков острого заболевания я не наблюдаю. Вполне здоровый ребенок! Даже не скажешь, что он недавно перенес бронхит. Кстати, девушка, не вздумайте снова завернуть ребенка в это одеяло, оно уже сырое. Не хватало во второй раз наступить на те же грабли!

Профессорша строго посмотрела на меня:

– Куда вы смотрите, Лена? Разве я не рассказывала вам о плюсах и минусах натуральной овечьей шерсти?

– В смысле? – я растерянно хлопнула ресницами, но мне хватило секунды, чтобы сообразить: – Так это вы про Васеньку рассказывали? Это он заболел бронхитом из-за того, что намокла шерстяная подстилка в его коляске?

Эта информация была столь перспективной для далеко идущих выводов, что я погрузилась в ее осмысление немедленно. Неразговорчивая няня мне не мешала, на обратном пути по скользким тропам машковского грязевого курорта я услышала ее голос только однажды – когда с ускорением проехала на ногах по глинистому склону очередной канавы и таким образом случайно сократила расстояние между нами с пяти метров почти до нуля. Я с трудом затормозила, выправляя равновесие, закачалась, как тонкая рябина, и услышала, как Юля негромко говорит:

– Мы уже возвращаемся.

В этот момент я – все еще в образе подверженной колебаниям рябинки – неловко взмахнула веточкой, то есть рукой, и толкнула Юлю под руку. Она вскрикнула и выронила телефон.

– Ой, прости, пожалуйста! Сейчас подниму! – я согнулась, как рябинка в совсем уже штормовую погоду, но упавшего телефона не увидела.

– Найдем, не волнуйся! Он где-то здесь! – засуетилась я, успокаивая расстроенную няню.

Как бы не так! Мы искали, искали, а проклятый мобильник как сквозь землю провалился!

– Не переживай, у Ирки в машине есть мощный фонарик! – сказала я. – Возьмем его, вернемся сюда и отыщем твою трубку. Никуда она не денется, никто не возьмет – улицы пустые, как в чумном городище.

– Ой! – Юля снова вскрикнула.

– Нашла? – удивилась я.

Нянин возглас был не радостным, а болезненным.

– Ногу подвернула! – пожаловалась она. – Ой, больно!

– Какой-то день сегодня... неблагоприятный для конечностей! – вздохнула я. – Сначала Сашка ногу повредил, потом ты!

– Возьмите, пожалуйста, Васеньку! – перебила меня Юля.

– Да, конечно!

Я поспешно подставила руки под сверток с мирно посапывающим малышом, и мы двинулись дальше – прихрамывающая няня и я, отягощенная младенцем, опасающаяся грохнуться вместе с ним в дорожную грязь и потому ступающая мелкими шажками японской гейши.

Ирка скучала в машине: площадь перед уже закрывшимся магазином пустовала, смотреть было решительно не на что. Зато в ближайшем проулке происходило что-то интересное – оттуда доносились громкая музыка, шум голосов и звон бокалов.

Она опустила стекло, присмотрелась, прислушалась и решила передвинуть машину на десяток метров в сторону, чтобы оказаться поближе к празднику жизни.

Звуки песен, плясок, обильных возлияний и их традиционных для России последствий в виде удалого мордобоя слышались со стороны небольшого двухэтажного домика в смешанном стиле. В экстерьере здания в высшей степени демократично сочетались норманнские зубчатые башенки и старославянская крыша из натуральной соломы – остро модная новинка, попадающая под определение «хорошо забытое старое». Окошки в частом оловянном переплете приветливо сияли желтизной, образующей идеальный фон для прыгающих черных теней.

– Ой, горилка! Ты, горилка! – вопил музыкальный аппарат дурным голосом Верки Сердючки.

На веранде группа разгневанных мужчин шумно выясняла судьбу пропавшего миллиона, во множестве употребляя выразительные слова «откат» и «распил».