Наталья Александрова - Черная тень в белом плаще

– Сейчас, сейчас, Толечка! – Старуха захлопотала, собирая на стол простую деревенскую еду. На Леню она поглядывала недоверчиво, но, поскольку внук выглядел спокойным, она тоже не проявляла прямой враждебности.

Скоро на столе появился чугунок горячей картошки, соленые огурцы, квашеная капуста, соленые грузди, на самой середине, как VIP-персона на банкете, красовалась бутылка водки.

– Ну, за знакомство! – Толя поднял стакан. – Кстати, ты про меня очень много знаешь, а я-то до сих пор даже не знаю, как тебя зовут.

– Леонид, – отозвался Маркиз, – а все остальное узнаешь по ходу дела.

Они выпили по первой, закусили хрусткими груздями, на минуту замолчали, прислушиваясь к деревенской тишине.

– Ну, – проговорил наконец Леня, – так что же за старая история, которую ты мне обещал рассказать?

Уточкин поставил стакан и заговорил.

Лет десять тому назад он, тогда еще подросток, очень часто бывал в доме Казаркиных.

Алексей Иванович, дядя Леша, как он называл его в те годы, был тогда женат на Толиной тете Елене Сергеевне, младшей сестре его покойного отца. Дядя Леша и тогда уже был большим начальником, дом у него был – полная чаша, и он охотно принимал участие в судьбе рано осиротевшего племянника своей жены.

Жили они с женой очень хорошо, только две тучи были на их семейном горизонте. Во-первых, у них не было своих детей. С этим несчастьем Казаркин, кажется, уже смирился и, может быть, именно потому так много внимания уделял племяннику.

Но если сам Алексей Иванович вроде бы не придавал бездетности большого значения, его жену это чрезвычайно мучило. Она очень тяжело переживала отсутствие детей, посещала всех врачей, каких только могла найти, но все было бесполезно. Врачи пожимали плечами и говорили, что и муж, и жена Казаркины вполне здоровы и причина их бездетности лежит за гранью научных знаний.

От этих переживаний Елена Сергеевна периодически впадала в депрессию, и ей приходилось консультироваться уже с невропатологом.

Чаще других невропатологов стала звучать в ее устах фамилия Доценко.

Алексей Иванович беспокоился о состоянии жены, и как-то он захотел побеседовать с ее лечащим врачом. Не сказав ничего жене, чтобы у нее не было лишнего повода для переживаний, он отправился в клинику и нашел кабинет невропатолога Доценко.

Он ожидал увидеть пожилого авторитетного мужчину с проникновенным, пронзительным взглядом, а в кабинете сидела красивая молодая женщина с нервным, подвижным лицом и ухоженными руками.

– А где доктор Доценко? – растерянно спросил Алексей Иванович, подумав, что перед ним медсестра.

– Я – доктор Доценко, – отозвалась девушка, оценивающим взглядом окинув статного, представительного мужчину в дорогом костюме, – Алла Леонидовна Доценко.

Казаркин, справившись с неловкостью, сообщил, что хотел поговорить о состоянии своей жены Елены Сергеевны. Алла Леонидовна весьма охотно обсудила с ним недомогание его супруги и дала понять, что такие их встречи должны стать постоянными, если он хочет победить болезнь.

Молодая женщина положила глаз на нестарого обеспеченного мужчину и поставила перед собой цель прибрать его к рукам.

Очень скоро они стали встречаться вовсе не для бесед о здоровье Елены Сергеевны. Казаркин, который не слишком увлекался женщинами и не очень в них разбирался, не смог устоять перед неожиданной страстью молодой и красивой Аллы. Однако всякие разговоры о разводе он решительно пресекал.

– Елена – нездоровый человек, – говорил он любовнице, – если я брошу ее, она этого не перенесет.

Алла устраивала громкие истерики или тихо плакала, отвернувшись к стене, – Алексей Иванович был непреклонен.

Тогда она решила избрать другой путь.

Алла поняла, что Алексей Иванович не разведется с женой. Кроме того, даже если неимоверными усилиями она сумеет подтолкнуть его к разводу, Казаркин по своей врожденной порядочности наверняка оставит жене большую часть имущества – прекрасную квартиру, дачу… а начинать новую жизнь с немолодым мужем почти с нуля ей совсем не хотелось. Хотя она и разыгрывала перед Алексеем неземную страсть и повторяла, что ей нужен он сам, а не его деньги, на самом деле она вовсе не хотела оставлять все его первой жене.

Алла Леонидовна вспомнила о том, что она лечащий врач Елены Сергеевны Казаркиной, и с неожиданной активностью принялась за ее лечение. Она выписала ей сильнодействующее успокоительное средство. Теперь Елена Сергеевна впадала в странное заторможенное состояние, не отвечала на вопросы, смотрела в пространство пустыми немигающими глазами и с каждым днем все больше и больше уходила от реальности.

Алексей Иванович в это время пытался удержать на плаву свое объединение в трудных, стремительно меняющихся экономических условиях, очень уставал, домой приходил поздно и не замечал того, что происходит с его женой. Тем более что Алла Леонидовна почти каждый день навещала ее незадолго до возвращения мужа с работы и делала укол, после которого Елена Сергеевна впадала в нездоровое беспокойное возбуждение. Алексей Иванович заставал ее в этом состоянии и убеждался, что Алла не зря выписала ей успокоительное средство, его жене действительно нужно понижать психическую активность…

Так, между искусственно вызванными приступами болезненного беспокойства и тяжелой апатией, психика Елены Сергеевны совершенно расшатывалась, а муж по-прежнему ничего не замечал. Более того, видя, как много времени проводит докторша с его больной женой, он считал Аллу едва ли не ангелом во плоти, и к его поздней влюбленности присоединилось чувство благодарности и уважения. То, что Алла перестала заговаривать с ним о разводе, тоже, как ему казалось, говорило в ее пользу.

Разумеется, рассказ Толи Уточкина не был таким гладким. Леня Маркиз умел слушать и вычленять суть из бесконечных повторов и междометий. Толина бабка Анна Петровна изредка вставляла меткое словечко, причем всегда по существу, чем помогла Лене понять рассказ Уточкина. За разговором мужчины как-то незаметно усидели полбутылки водки, впрочем, пил почти только Толя, поскольку Маркизу нужно было еще возвращаться из этой глухомани. Однако Толя парень был крепкий, так что нить разговора не терял, хоть и часто отвлекался.

Толя Уточкин по-прежнему часто бывал в доме своих родственников и замечал кое-какие странности. В то время он еще не мог понять многое из того, что происходило на его глазах, но он запоминал отдельные детали, из которых много позднее в его голове сложилась общая картина трагедии.

Несколько раз он перехватывал мимолетный взгляд, который бросала Алла на его больную тетю, делая ей укол или давая лекарство, – взгляд, полный ненависти и скрытого злого торжества. После этого та приторная забота о больной, которую Алла Леонидовна показывала в присутствии Алексея Ивановича, казалась ему удивительно фальшивой, а то, что дядя не замечает этой фальши, очень настораживало подростка.

Как-то раз он заметил, как дядя Леша и молодая докторша, думая, что их никто не видит, обнимались в коридоре. Они стояли, прижавшись друг к другу и чуть раскачиваясь, и мальчику показался странным их чуть слышный, с трудом сдерживаемый стон. Толя нечаянно скрипнул дверью, и эти двое моментально отлетели друг от друга, как будто их отбросила какая-то посторонняя сила. Алла Леонидовна скрипнула зубами, резко повернулась и ушла в комнату, а Алексей Иванович растерянно похлопал себя по карманам, будто искал что-то, но не нашел. Он провел рукой по глазам, постоял секунду в задумчивости и ушел следом за женщиной.

Почему-то после этого эпизода Толя отчетливо понял, что его тетя скоро умрет.

После того случая прошел месяц, может быть, полтора. Толя, как обычно, был в доме у Казаркиных. Он обратил внимание, что тетя, которая в это время суток обычно бывает совершенно безучастна, сегодня, напротив, необыкновенно возбуждена, беспокойна, взвинчена. Она ходила из комнаты в комнату, что-то бормоча и делая какие-то ненужные, нелепые вещи. То вдруг принималась поправлять и без того идеально расстеленное на диване покрывало, то переставляла книги на полке. Лицо Елены Сергеевны покрывали неровные пятна лихорадочного, болезненного румянца, она то и дело заламывала руки и принималась бессмысленно смеяться. Столкнувшись с Толей, прижала мальчика к себе, как слепая, ощупала его лицо и вдруг заплакала.

– Как же ты будешь теперь, – пробормотала она сквозь слезы, – как же ты будешь…

Потом резко оттолкнула мальчика и снова заходила по квартире, как тигр по клетке.

Время от времени она вынимала из кармана смятый листок бумаги и взглядывала на него, а потом снова заливалась бессмысленным смехом.

Толя хотел было уйти – тетя пугала его своим странным поведением, – но вдруг она скрылась в своей спальне, с силой захлопнув за собой дверь. Через минуту из-за закрытой двери послышался крик и звон бьющегося стекла. Толя толкнул дверь, вбежал в комнату… тети там не оказалось. Окно было широко открыто, одно из стекол разбито, а снизу, с улицы, доносились перепуганные крики прохожих.