Анастасия Монастырская - Робинзон по пятницам

— … Моя жизнь текла упруго, спокойно и безмятежно, молоко у коровы под музыку Моцарта, пока не случилось то, что случилось. Какой-то икс убил двух паразитов. Я его не осуждаю: возможно, они этого и заслуживали. Но почему из четырех с лишним миллионов людей, проживающих в Петербурге, надо было выбрать тех, с кем знакома я. На мою голову все и завертелось. Где былое спокойствие? Где безмятежность? Где упругий ритм налаженной жизни? Я вас спрашиваю, товарищ Федоров, где все это?

Я остановилась перед приемной. Вокруг — никого, кто бы смог оценить мои актерские способности в должной мере. Чувствовала я себя как Сара Бернар, которой предложили контракт в провинциальном театре Эквадора. Вроде бы условия соблазнительные, но ехать все равно не хочется. Вести виртуальные беседы с Федоровым не сложно, он все равно молчит. Другое дело — встретиться с ним один на один. В присутствии этого человека я постоянно себя чувствовала умной женщиной, которую окружающие принимают за круглую дуру. Именно так он на меня и смотрел. Симптомчик, стоит, признать, очень настораживающий. Обычно так смотрит мужчина, которому придется сказать "да" через денек другой. А как же свобода, глобальные планы на ближайшую пятилетку? Пришлось апеллировать к разуму своего невидимого собеседника:

— В самый неподходящий момент на моем ограниченном женском пути встретился одинокий путник. Весьма перспективный. Надо сказать. Вы, товарищ Федоров! Вот только не надо краснеть и заикаться. От женских комплиментов еще никто не умирал. Продолжаю исповедь великовозрастной идиотки. Не скрою, я сначала вас не оценила должным образом. А все из-за сериалов. Я уже запуталась, где хороший следователь, а где плохой. Посмотришь на женщину-следователя и порадуешься, ведь она целиком состоит из достоинств. А мужики? И пьют, и по бабам шастают и преступления через пень-колоду распутывают. Вот и я сначала думала, что вы также: сперва на посошок, потом по бабам. Потом и за меня приметесь. В качестве подозреваемой. Если бы в качестве женщины, я бы не возражала, но брать ответственность за то, что не совершала — увольте. Не для того эта ягодка росла.

Я ведь вам хотела взятку дать. Кстати, не возьмете? Я так и думала. А потом решила, ну, вас к лешему. Не такой вы и подарочек, как кажетесь. Таких, как вы, на любой распродаже найду — пучок на евро. Да и то со скидкой. Но я вас недооценила. Вы оказались двуличной непредсказуемой скотиной. Причем обвинение в непредсказуемости прошу рассматривать в первую очередь. Во-первых, пробрались в мой дом. Запутали родичей. Ольге вот зачем-то мозги запудрили. И все ради чего? Чтобы засадить меня в тюрьму? Не выйдет! Слышите, не выйдет!

Последние слова я выкрикнула прямо в свою кабинет, резко рванув дверь. Оба-на! — сказал кардинал Ришелье, увидев на королеве алмазные подвески.

Оба-на! А что еще остается сказать, когда застаешь в своем кабинете постороннего, деловито роящегося в твоем столе. То есть стол еще не совсем твой, он как бы переживает переходный период — от одного босса к другому — но все-таки подобное вторжение в профессиональную жизнь выглядит, по меньшей мере, неприлично. Не так ли, Милочка?

***

Я впервые в жизни увидела, как человек сначала багровеет, словно красный диплом, а потом белеет, как белье, выстиранное с помощью ультрасовременного и эффективного порошка. Называть не буду, вдруг обвинят в скрытой рекламе. Милочка так и застыла около стола: пунцово-белая, коленки трясутся, зубы клацкают. Ручки застряли в среднем ящике. Замечательный вид!

Я по-змеиному улыбнулась, полностью оправдав свое домашнее прозвище:

— А что мы так испугались, деточка? Подумаешь, застукали тебя. Так ведь рано или поздно это бы все равно случилось. Если лазаешь по чужим сумкам и кабинетам, то всегда есть шанс попасться.

Милочка затравленно посмотрела на дверь. Я перехватила ее взгляд.

— Не советую. Если сбежишь, вызову милицию. И тогда придется разбираться не со мной, а с правоохранительными органами. По опыту скажу, дело это муторное и очень неприятно. Особенно для такой куколки, как ты. Поэтому предлагаю поговорить со мной — для твоего же блага. Согласна?

Она кивнула головой. Мой спокойный тон возымел свое действие: к барышне начали возвращаться ее естественные краски — бежевый тон от Эстер Лаудер и розовые румяна от Макс Фактор. Даже губки призывно сверкнули жидкими бриллиантами от Майбелин.

— Теперь присела вон на тот стульчик, ручки на коленочки, как в старшей группе детского сада. Умница! Я тебя внимательно слушаю.

Молчала она виртуозно. Так молчать могут или немые, или партизаны. Не исключено, что именно с таким выражением лица прабабушка Милочки пускала под откос немецкие поезда и поджигала деревни. Мол, я знаю все, но никому ничего не скажу. Режьте меня, бейте, пытайте, морите голодом. Все равно не скажу. Ну-ну. Попробуем по-другому.

— Секретаршу куда дела? Ни за что не поверю, что она оставила свой пост без боя. Однако следов кровопролитной битвы я не заметила. Может, ты ее того… Как это на жаргоне называется "пришила", а труп в окошко выбросила?

Мила резко замотала головой. Китайский болванчик бы слюной изошел от зависти:

— Нет, я ей позвонила и попросила сходить в магазин. За колготками. Как бы от вашего имени.

— А почему за колготками?

— А зачем еще ей выходить? За пивом? Не поверила бы. А колготки у всех рвутся. Даже у декана. Да и ближайший магазин в двух кварталах отсюда. Если бы вы не вернулись, я бы все успела… Правда, в этот раз Катю пришлось уговаривать. Я даже прикрикнула.

Меня неожиданно осенило:

— Ты сказала "в этот раз"? А когда был другой? В день убийства Трохименко?

Уборщица беззвучно заплакала:

— Да. Только я его не убивала. Когда я зашла в кабинет, он был уже мертв. Честное слово.

— Удивительное дело, кто ни заходит в кабинет, поспевает к шапочному разбору. Эдак мы никогда не найдем виновника общей скорби. Так это для тебя Трохименко трусишки с сердечками нацепил?

— Для меня. У него еще с Симпсонами были. Те намного прикольнее. И еще мне очень нравились синенькие, с крестиками.

Были крестики, стали нолики. Ну и дела! У нее любовника убили, а она про моду нижнего белья рассуждает. Вот тебе и поколение next. Мы такими циничными никогда не были. У нас цинизм — форма самозащиты. У них — жизненный девиз. Как говорится, почувствуйте разницу. Впрочем, не время углубляться в социологические выкладки. Девица оправилась от первого шока и наглеет прямо на глазах. Пора переходить к повестке нашего импровизированного заседания.

— Судьбу моего офис-менеджера мы выяснили. Кстати, колготки какого цвета ты попросила ее купить?

— Обыкновенного, старушечьего.

Я не поняла:

— Что значит старушечьего?

— Бежевого. В вашем возрасте другие уже нельзя носить.

В моем возрасте? Да мне еще и тридцати нет. Вот соплячка! Значит, Милочка уверена, что ее двадцать лет будут продолжаться вечно. Что ж, барышню ждет жестокое разочарование. Двадцать лет израсходуются очень быстро. И она не заметит, как будет праздновать свой тридцатый день рождения. А пока…

— Что тебе понадобилось в моем кабинете?

Милочка неопределенно пожала плечиком. Ну, просто Клаудиа Шиффер, застигнутая папарацци в ресторане фаст-фуд. Улыбочку! Мы снимаем! Ах, извините, господа, я не готова к съемкам. Вот также и Милочка была не готова к моим расспросам. На ее гладком лобике появилась мыслительная рябь: что бы такого соврать, чтобы я отстала. Причем, как можно быстрее. Я терпеливо ждала. Наконец рябь сложилась в очаровательную морщинку на лбу: придумала! Она выпрямилась на жестком стуле и нарочито небрежно обронила:

— Здесь остались мои вещи.

Я резко выдернула один из ящиков стола:

— Эти?

Реакция Милы оказалась вполне предсказуемой:

— Вот сволочь!

Ага, значит, конфискованное бывшим деканом бельишко принадлежало не нашей уборщице.

— Какие вещи принадлежат тебе?

— Альбом здесь был. С моими снимками. Ну, вы понимаете, — она скромно потупилась. — В стиле "ню". Игоря это очень возбуждало.

— То есть вы здесь филиал журнала "Плэйбой" устроили, — я на минуту представила эту картину, и к горлу подкатила тошнота. Хотя в ханжи записываться вроде рано. — Нормально для факультета культурных отношений, ничего не скажешь.

— Все что естественно, то не безобразно, — в этот момент Милочка была похожа на кающуюся грешницу у ворот монастыря. Мол, не виновата я, просто бес попутал.

— Вот только не надо прописных истин о том, что в сексе дозволено все. Вас послушаешь, так Трохименко просто ангел небесный, сошедший на землю, чтобы осчастливить женское население города.

— Ну, зачем вы так? В каждом человеке есть хорошее или плохое. В Игоре было больше плохого. Только и всего. Но я его не осуждаю. Знаю, что он мне изменял, знаю, что в прошлом у него были какие-то тайны.