Дарья Донцова - Путеводитель по Лукоморью

Светлана никогда не делала попыток скрутить Антонину в бараний рог и фразу типа: «Слушайся меня, я плохого не посоветую» не произносила. Постепенно девочка со Светой прямо-таки подружилась. А еще они обе любят Федора и искренне переживают по поводу ситуации с водой в отеле. Когда Оскар, пообещав уволить своего верного работника, довел его до нервного срыва, Светлана решительно сказала Тоне:

– Надо что-то делать. Ненавижу Силантьеву, жуткая гадина!

Старуха сдает продавщице сараюшку, а в свой дом не пускает. Сколько раз девушка просила ее: «Раиса Кузьминична, можно в ваш холодильник масло положить?» А бабка в ответ: «Не моя печаль, купи себе собственный». К водопроводу на кухне жиличке тоже дороги нет, а уж чтобы помыться, о том и говорить не стоит. Светлана вынуждена ходить в местную баню и таскать ведра с водой из колодца. А ведь остальные хозяева ведут себя по-человечески с теми, кто снимает дворовые постройки. Почему Света, несмотря на плохие условия, продолжает жить у Силантьевой? Ответ прост: деньги. Раиса Кузьминична вредная, но, вот странность, не жадная – не повышает арендную плату.

В принципе отношения между хозяйкой и жиличкой более или менее нормальные, они друг к другу не лезут. Бабка иногда дает Свете небольшую сумму и просит принести из магазина продукты. Продавщица, хоть и испытывает неприязнь к вредине, принимает во внимание пожилой возраст Силантьевой и идет ей навстречу. Вот только в аптеку из-за строгости провизора Нины Борисовой старухе приходится ходить самой.

В конце февраля Светлана увидела из окошка своей халабуды, как хозяйка, повесив ключ от избы под крыльцо, ушла со двора – явно за своими таблетками. Валил мокрый снег, а у девушки закончилась вода, и меньше всего Свете хотелось переться на другой конец улицы к колодцу. Тут ей и пришла в голову простая мысль. Аптека в Беркутове одна, находится в противоположной части города, старуха из экономии пошлепает пешком. Пока она прошкандыбает туда-назад, пока полается с провизором, требуя снизить цену на лекарство, пройдет часа два, не меньше. Вполне можно успеть набрать в доме бабки воды и помыться в душе. Конечно, некрасиво без спроса впираться на чужую жилплощадь, но… на войне, как на войне!

Светлана без труда открыла входную дверь. До той поры она была в избе один раз – когда договаривалась о съеме сараюшки, но помнила, что нечто, напоминающее санузел, находится в крохотной каморке, войти туда можно через кухню.

Света пересекла терраску, где на веревках сушилось нижнее белье хозяйки, дошла до кухни и двинулась к маленькой двери в стене. Но по дороге больно ушибла обо что-то торчащее из пола ногу. Девушка нагнулась, подняла домотканый половичок и увидела люк, закрытый на здоровенный чугунный засов. Решив, что это вход в подпол, Светлана набрала воды, пошла назад и вдруг услышала стон.

Продавщица остановилась. Звук повторился. Он походил на тихий вой, затем перешел в шуршание, и опять понеслось еле слышное «у-у-у!».

Слов, чтобы описать ужас Светы, нет. Она, едва не уронив ведро, выбежала на улицу, трясущимися руками заперла дверь, повесила ключ на место и в тот же день описала свое приключение дочке Федора.

Антонина сразу сообразила: в доме зловредной старухи обитает привидение. Девочка, живущая в Беркутове всю жизнь и знающая местные легенды назубок, быстро поведала своей взрослой подруге, что раньше, в эпоху динозавров, на том месте, где сейчас стоит изба Раисы Кузьминичны, был большой дом, который немцы, оккупировавшие Беркутов, превратили в комендатуру. Фашисты провели в подмосковном местечке совсем немного времени, но черных дел успели натворить. Кое-кого из жителей они пытали и убили в комендатуре, а их тела сбросили в колодец у «замка людоеда». Советская армия прогнала захватчиков, здание бывшей комендатуры сгорело, и с той поры место, где оно стояло, пользовалось дурной славой, там никто не желал ставить избу. Несуеверным оказался лишь Кузьма Силантьев. Он построил на участке пятистенок и поселился там со всей огромной семьей, от которой сейчас осталась одна сбрендившая Раиса. А уж потом рядом возвели НИИ растениеводства и другие дома.

– Значит, люк у Силантьевой заперт… – протянула я, выслушав рассказ Тони. – Теперь мне понятно, почему вы решили прихватить с собой «шпалы в шоколаде» – про любовь старушки к печенью хорошо известно именно Свете. Так?

– Ага, – кивнул Женя.

– Но люк! – воскликнула я. – Вы собирались устроить спектакль, значит, знали, что сможете открыть крышку. Каким образом? В избе сегодня находится Светлана? Она отодвинет запор?

– Нет, – промямлила Тоня. – Бабка за лекарством только раз в три месяца шастает. Больше на улицу не высовывается. По двору ходит, а за ворота ни-ни. Светлане на кухню не пройти.

– Бабка откроет на стук, – пояснил Женя. – Надо в крышку кулаком погрохать, но по-особенному. Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук. Тук. Шифр такой.

– Чем дальше в лес, тем толще партизаны… – пробормотала я. – Откуда вы узнали про условный сигнал?

Голос Тони опустился до шепота:

– Вы нам не поверите.

– Ну-ка, выкладывай! – приказала я.

– К ней ходит Ирина Богданова, – выпалила девочка.

– Художница, которая «исполнялки» рисует, – уточнил Женя.

– Кто? – обомлела я. – Вы врете.

– Знала, что так скажете, – удовлетворенно констатировала дочь Федора. – Мы…

– Дай я расскажу, – перебил подружку парень, – вечно ты вперед лезешь.

– Хрен с тобой, говори, – согласилась Тоня.

Женя затараторил, словно рассерженная сойка.

Сегодня подростки второй раз затеяли спектакль с появлением призрака покойного Юры. Первую попытку они предприняли несколько дней назад, поздно вечером. Вооружившись пакетом с печеньем, ребята спустились вниз, дошли до люка Силантьевой, Женя поднялся по лестнице, и тут только до юных безобразников дошло: крышка-то заперта! Их гениальный план накрылся медным тазом из-за здоровенной задвижки, о которой ни Тоня, ни Борисов, ни более старшая по возрасту, но не набравшаяся ума Светлана не подумали.

Ребята расстроились и потопали по тоннелю назад. И вдруг до их ушей долетело характерное шипение. Значит, кто-то открыл, а потом закрыл люк в отеле. Затем послышались тихие шаги – по галерее шел человек. По счастью, Женя и Тоня стояли как раз напротив Т-образной ниши, и они, не сговариваясь, бросились в укрытие. Незнакомец миновал углубление в стене и начал подниматься по лестнице, ведущей в кухню Силантьевой. Ребята не утерпели, осторожно высунулись в коридор и увидели на ступеньках художницу Богданову. Та добралась до люка, подняла руку и постучала в крышку. Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук. Тук. Опять раздалось шипение, чугунина отъехала в сторону, женщина пролезла в люк, и крышка незамедлительно захлопнулась.

– Уверена, что это была именно Богданова? – только и смогла спросить я.

Антонина кивнула.

– Мы ее миллион раз видели.

– Лично? – уточнила я.

– Издали, – ответила девочка. – Но на фотках она повсюду!

– Такая странная, – высказал свое мнение Женя, – ни с кем ее не перепутаешь. Платья, как мешки разноцветные. А сверху, как моя мама, всегда в платок закутана.

– И еще волосы, – перебила приятеля Тоня. – Такую прическу тыщу лет никто не носит! До плеч и внутрь закрученные. Сейчас модно, чтобы пряди наружу завивались и лежали в легком беспорядке. Все используют брашинги, ну, круглые щетки для волос, а Богданова вроде на бигуди завивается. Да, точно на бигуди, иначе б у нее…

– Ну, теперь не успокоится, пока все про косметику не выложит, – неодобрительно проворчал Борисов. – Меня мама предупреждала, что про Ирину Ильиничну можно лишь хорошее говорить, потому что она Богом отмечена, а тому, кто гадости про нее треплет, непременно плохо будет. Нормальные у нее волосы, темные. Певица одна есть, французская, уже старая, у нее такая же прическа. С челкой до глаз.

– Мирей Матье… – пробормотала я. – И правда, Богданова чем-то напоминает парижанку, только та большие дымчатые очки не носит.

– Мама сказала, что у художницы такие стекла из-за окружающей отрицательной энергетики, – подхватил Женя. – Ведь Ирина Ильинична выходит к людям. Народ в толпе стоит разный, у всех либо горе, либо неприятности, либо неудачи, а такая хрень заразна. Пообщаешься с тем, у кого все плохо, он тебе в глаза поглядит, и нехорошее к тебе от него через зрачок войдет. Дружить надо со счастливыми, так мама считает, а она хоть и вредная, но очень умная.

– Ничего я плохого не сказала, – надулась Тоня, – только про волосы. Да, прическа у Богдановой, как у старухи, но это не обидно, потому что правда. И волосы можно постричь, покрасить…

– Значит, вы высунулись из ниши и увидели, как художница идет к лестнице? – перебила я девочку. – Почему же она вас не заметила?

Антонина с легким превосходством глянула на меня:

– Тетя Виола! Богданова уже поднималась по ступенькам, стояла лицом к стене!