Анна Ольховская - Царство черной обезьяны

А сольное выступление Иргали продолжалось. Вот она закончила плести черную паутину и подошла к Лешке. Вот к ней приблизился здоровяк и стал с другой стороны. Куртка моего мужа полетела в снег, джемпер и рубашка отправились следом, полуобнаженного Лешку укладывают прямо на снег, уродливая тварь, наслаждаясь каждой секундой своей безраздельной власти над красивым сильным мужчиной, занесла над жертвой ритуальный нож…

И к черному цвету на снегу добавился красный. Гнилостно красный.

Потому что даже кровь медленно заваливающейся назад черной мамбо имела оттенок гнилого помидора.

Я вовсе не изображала сейчас крутого шерифа с Дикого Запада, просто держать пистолет вытянутыми руками, поддерживая правую левой, мне гораздо удобнее. Широко расставленные ноги добавляют устойчивости. Так меня учил стрелять генерал Левандовский. И неплохо, между прочим, учил.

Иргали еще несколько мгновений сучила ногами, прижимая руки к ране на груди, потом дернулась и застыла кучей окровавленного тряпья.

– Отойди от него, – процедила я, переводя ствол пистолета на здоровяка.

Тот послушно отошел, но Лешка не делал попыток встать.

– Почему он не двигается? – Говорить, имея в арсенале заледеневшие связки, было довольно трудно, тембр получался каким-то скрипучим.

– Потому что не может, – криво усмехнулся Дюбуа. – На нем заклятие неподвижности. Он может делать только то, что ему прикажут.

– Кто прикажет?

– Тот, кто наложил заклятие. Вернее, та – Иргали. А ты ее только что пристрелила.

– Ты! – Я ткнула стволом пистолета в апатичного Франсуа. – Подними Алексея и одень его.

– Бесполезно, – хмыкнул бокор, – эта чурка с глазами подчиняется только мне. Он в последнее время мало что у нас соображает. Эй, ты куда?

– Стоять! – Пуля взвихрила снег под ногами дернувшегося было по направлению к парню Дюбуа.

Колдун замер, с ненавистью глядя на Франсуа, довольно живо для чурки с глазами выполнявшего мой приказ.

– Ты все равно не сможешь помешать мне, – прохрипел бокор. – Патроны у тебя когда-нибудь закончатся, а убивать меня ты не станешь. Ведь, во-первых, я все равно останусь жить, причем в твоей девчонке, а во-вторых, некому будет снять заклятие с твоего мужа.

– Почему некому, – пожал плечами Франсуа, поддерживая Лешку под локоть, – отец снимет.

– Вот это вряд ли. – Колдун повернулся к стоявшему неподвижно бывшему унгану. – После того, что натворил твой папаша, обратной дороги у него нет. Он помог мне вернуть силы и подчинить себе девчонку, благодаря Пьеру я снова стал прежним. Да ваши унганы первыми будут желать смерти предателю.

– Ну зачем же так жестоко! – послышался грудной женский голос, и во двор вошла Жаклин.

Жрица светлого вуду. В сопровождении тех самых унганов, которые помогали нам там, в Сан-Тропе.

– Абель! – заорал Дюбуа. – Убей Пьера!

– Май! – Я тоже орать умею.

Гигант, все это время стрелой взведенного арбалета вибрировавший от ярости у моих ног, выпрыгнув в окно, выстрелил в сторону менее поворотливого помощника колдуна. И в следующее мгновение Абель, воя от страха и боли в прокушенной руке, рухнул на снег под тяжестью зверя.

– Только не убивай!

Пес, обеими лапами стоявший на груди верзилы, укоризненно глянул на меня и, склонившись к самому лицу врага, всего лишь продемонстрировал клыки.

И на белом снегу появился желтый цвет. Богатая, однако, сегодня, палитра.

А Дюбуа ошеломленно наблюдал за тем, как его недавний помощник, радостно улыбаясь, идет навстречу вновь прибывшим.

В следующую секунду лицо его исказилось от дикой злобы, он взревел, одним махом впрыгнув в окно, бросился на меня. И вдруг выяснилось, что я тоже слегка обалдела от столь кардинальной смены декораций и, расслабившись, опустила ствол пистолета.

Но отбросить его подальше, когда бокор придавил мне шею своей лапищей, я успела.

А потом шею пронзила острая боль, воздух стал болезненно твердым и застрял в горле, перед глазами поплыли красные круги, и я ушла в ночь.

Возвращение было ужасным. И не только физически, хотя жутко болела шея и почему-то руки. Собственно, слово «почему-то» здесь не совсем уместно, разрезанные вдоль вен руки и должны болеть. К тому же из них продолжала сочиться кровь.

Это было плохо, очень плохо, но не ужасно.

Обморочным, запредельным ужасом веяло от другого.

Стол, за которым мы с дедом Тихоном завтракали накануне, был сдвинут на середину комнаты. На нем сидела полностью раздетая Ника, тельце ребенка покрывал причудливый орнамент, нарисованный еще не успевшей высохнуть кровью. Судя по слабости и головокружению – моей кровью.

Залитые мраком глаза девочки равнодушно наблюдали за медленно раздевавшимся бокором. А рядом с ней, на краю стола, стояла большая кружка, из которой я пила молоко. И мне почему-то казалось, что сейчас в ней находилось вовсе не молоко.

Окна оказались занавешены простынями, и там, за окном, было подозрительно тихо. Нет, приглушенные голоса я слышала, а еще – хриплое рычание Мая. Но и все. Никто прорваться в дом и помешать колдуну не пытался. Что происходит?

– Очухалась все-таки, – ухмыльнулся Дюбуа, заметив, что я открыла глаза. – А я думал, что ты сдохла. И очень жалел об этом. Серьезно.

– Неужели? – прошелестела я, пытаясь подняться.

Но тело почему-то оказалось невероятно тяжелым. Вот теперь это был гранит, не лед, лед полегче будет.

– Не дергайся. – Бокор стащил с себя рубашку и, окунув палец в содержимое кружки, принялся наносить подобный Никиному орнамент на свою тушу. Да, это было не молоко. – А то опять отрубишься, а я хочу, чтобы ты все видела. Тогда ритуал слияния пройдет еще эффективнее. Что, помощи ждешь? – заметил он мой направленный в сторону двери взгляд. – Не дождешься. Дверь и окна надежно заперты, прорываться силой они не станут, вы же у меня в заложниках. Они там пока решают, что делать, а это именно то, что мне сейчас нужно, – время. То, что Пьер оказался не очень послушным, мне уже не помешает, свое дело он сделал. А как именно происходит ритуал слияния, ни унганы, ни мамбо не знают, иначе бы поспешили. Но это старый, почти забытый обряд черного вуду, известный лишь единицам сильнейших бокоров. В том числе и мне. Поверь, тебе понравится, очень понравится. А уж как понравится мне! – Дюбуа глумливо хихикнул и, закончив раскрашивать кровью верхнюю часть туловища, принялся стаскивать штаны.

Что?!! Только не это!!! Моя малышка, моя родная девочка… И этот хряк собирается…

В обескровленном состоянии следить за выражением лица довольно сложно, и бокор торжествующе оскалился:

– Вижу, ты все поняла. Да, слияние осуществляется именно так, в кульминационный, так сказать, момент. Теперь ты понимаешь, почему я рад, что часть меня оказалась в этой чудной нежной девчушке, – голос его стал сиплым, глаза закапали маслом, – а не в каком-нибудь старом пне. Когда я закончу, твоя дочь вряд ли протянет долго, у нее совсем не будет сил, у бедняжки! – Отвратительный смех гиены. – Зато со мной уже не сможет справиться никто и ничто. И пара ружьишек, так любезно приготовленных тобой, мне очень пригодится. Потом я сложу тела в этом доме, подожгу его и отправлюсь…

– Править миром, – криво усмехнулась я. – Как же, как же, слыхали уже.

– Да, – легко согласился Дюбуа, – править миром. Присоединив к моей мощи силу твоей дочери, я смогу все, абсолютно все! Так, не хватило все-таки, – он провел пальцем по дну кружки. – Ладно возьму то, что на пол натекло, мне немного осталось.

И ко мне направилась огромная голая черная туша, почти полностью покрытая моей кровью. Очень хорошо, просто замечательно, это именно то, чего я сейчас страстно желала.

Самоуверенный урод, не обращая на меня ни малейшего внимания, присел рядом на корточки и окунул палец в лужицу натекшей крови.

Добро пожаловать в ад! Я, все это время выволакивавшая из самых дальних уголков измученного тела остатки сил, слепила сгусток ослепляющей ненависти и использовала его для последнего броска.

Зубы мои сомкнулись на шее колдуна как раз в районе сонной артерии. Дюбуа заорал от неожиданности и отшвырнул меня в сторону, словно тряпичную куклу.

Но было поздно. Из огромной рваной раны на шее толчками била густая, почти черная кровь.

– Ты что наделала, тварь! – прохрипел бокор, пытаясь зажать дыру, через которую выходила его жизнь. – Я же теперь навсегда останусь в твоей дочери!

– Нет! – раздался со стороны стола звонкий голосок. – Не останешься!

И Ника, спрыгнув на пол, направилась к бокору.

– Останусь, маленькая, останусь, – ощерился Дюбуа. – Очень хорошо, что ты подошла поближе, мне будет легче перейти в тебя.

– Ника! – В ушах звенело все сильнее, а вокруг становилось все темнее. – Уходи отсюда, беги на улицу, там тебе помогут!

Девочка не ответила, она не отрываясь смотрела в глаза колдуна. И в ее собственных глазах больше не властвовала ночь.