Елена Логунова - Напиток мексиканских богов

– Тихо, тихо! – рослая фигура одной рукой поддержала меня, а другой падающий штатив.

Я с запозданием узнала Павла Ольденбургского. Он наконец сменил свой вызывающий театральный мундир на щегольской белый костюм и смотрелся бы беззаботным младым олигархом, если бы не повязка на голове. Бинты, вспученные могучей шишкой, здорово мешали воспринимать младую олигархическую жизнь как беззаботную.

При виде раненого принца я вспомнила, что так и не успела выяснить, чего ради он хотел дать мне пачку американских денег, при этом упоминая всуе мою израильскую подругу.

– Может, баксы предназначались именно ей, а тебя Ольденбургский с повышением перевел из рядовых путан в бандерши? – подколола Тяпа.

Эта версия не показалась мне лестной.

– Послушайте, Павел! – сказала я твердым голосом. – Насчет ваших долларов…

– Вам этого мало? – забеспокоился он.

– Знать бы, за что это! – пробормотала моя Тяпа.

Поскольку теперь я знала, что Ольденбургский не причастен к исчезновению Раисы из больницы, куда она благополучно вернулась для продолжения лечения, темы для беседы с нанесением телесных повреждений у нас вроде уже не было. Я спокойно могла послать этого принца с его подозрительными баксами куда подальше, только сначала, как порядочная девушка, должна была вернуть ему его вещички – бутафорский пистолет и пуговицу от мундира. Отсутствие этой маленькой детали сильно вредило образу лощеного офицера-аккуратиста, а восполнить досадный пробел в пуговичном ряду представлялось делом непростым. В настоящее время в наших широтах аксессуары к эсэсовской форме не найти даже в бутиках винтажных шмоток.

Правда, Ольденбургский знать не знал о том, что его пуговка у меня. Я ведь не афишировала свой тайный визит в его гостиничный номер.

– К черту подробности! – посоветовала Тяпа. – Отдашь пуговицу – и все дела. Если спросит – скажешь, что нашла ее в коридоре.

«Вальтер», которым пренебрегли коллеги настоящего полковника, по-прежнему оттягивал карман моих трикотажных штанов. Я вытащила его и вручила Павлу:

– Вот, возьмите. И еще одна ваша маленькая штучка у меня в номере лежит.

– Если позволите, я заберу ее прямо сейчас! – обрадовался Ольденбургский.

В этот момент в смежном кабинете особенно бравурно, оркестровой медью загремели инструменты, затем послышался долгий вздох облегчения и устало-признательное: «Доктор, сколько я вам должен?» Стало понятно, что очередной сеанс зубоврачебной пытки подошел к концу, и наш с Паулем тет-а-тет вот-вот нарушит явление пациента, чьи муки и карманы благополучно облегчил местный дантист.

– Встретимся у тебя в номере через десять минут! – нервно оглянувшись на белую, как здоровая зубная эмаль, дверь стоматологического узилища, сказал Ольденбургский и первым вышел из медпункта, наступив на незамеченный им рецепт.

Я подняла его, чтобы положить на место, и задержала взгляд на докторской печати. «Криворучко», – шепнули мне синие буковки.

Гм, где я слышала эту выразительную фамилию?

Ольденбургский ушел, я поспешила за ним и была на месте уже через пять минут.

– Дом, милый дом! – растрогалась Нюня.

В мое отсутствие в номере сделали уборку, разбросанные пернатыми пиратами крошки исчезли бесследно, а страницы манускрипта графомана от кавалерии камер-казака Пащика сложились в стопку, придавленную чистой пепельницей. Это смотрелось символично – как завуалированное приглашение проверить справедливость булгаковского «Рукописи не горят». Спалить сей монументальный труд хотелось гораздо больше, чем прочесть. Мне вообще очень хотелось произвести какое-нибудь разрушение – сугубо для морального очищения. Однако я прислушалась к Нюне, которая требовала, чтобы я вела себя, как цивилизованный человек, и решила ограничиться очищением физическим. Ольденбургский все медлил, и я, торопясь смыть с себя липкий пот недавнего обморока, уже полезла под душ, когда он, наконец, явился и конспиративно отстучал в мою дверь первые такты незабываемой песни из кино про Штирлица:

– Тук! Тук! Тук! Тук-тук-тук, тук! Тук! Тук!

– Из крохотных мгновений создан дождь! – подхватила Нюня, пока я сражалась с полиэтиленовой шторой. – Течет с небес вода обыкновенная!

Вода действительно текла, и не только из душа, но и с меня, поэтому я не стала затягивать общение с гостем сверх необходимости. Ограничилась тем, что приоткрыла дверь на ширину плеч котенка, просунула в щель мокрую руку и уронила в ладонь Ольденбургского аккуратный картонный пакетик с логотипом отеля. В нем вместе со швейными принадлежностями – иголкой, булавкой и двумя жалкими нитяными моточками – лежала винтажная мундирная пуговица.

– Это тебе, – сказала я, торопясь закрыть дверь.

– А это тебе, – ответил Павел, в последний момент протолкнув в сужающуюся щель картонную коробку размером с пачку печенья.

Коробку тоже украшало незатейливое и одновременно пафосное лого «Перламутрового» – небывало крупная жемчужина, распирающая слишком тесную для нее гофрированную ракушку. Под картинкой тянулась надпись: «Салфетки бумажные». Я удивилась такому неожиданному подарку, но отказываться от презента не стала. Мягкая гигроскопическая бумага ситуативно сочеталась с моими мокрыми телесами.

Небрежно забросив салфетки на полочку под зеркалом, я вернулась под душ и неторопливо, со вкусом закончила омовение. Старательно намазавшись молочком для тела, напитав кремом кожу лица, я в облаке ароматного пара выплыла из ванной и позвонила домой – дедушке.

– Танюнечка! – обрадовался он. – Как тебе там отдыхается, милая?

– Я не скучаю, – уклончиво ответила я, не спеша пугать пожилого родственника рассказом о своих приключениях. – Тут как раз проходит крупный международный симпозиум, приехало много интересных людей. Ты, деда, может, знаешь такого депутата – Колчин Илья Егорович? Он на своей яхте приплыл.

– Он Егор Ильич, – поправил дедуля уже не радостным голосом. – Танюнечка, держись от него подальше, это плохая компания!

– Да я с ним не вожусь, я просто так сказала. Говорят, этого Колчина вчера обворовали!

– Не иначе Репина украли? – охнул дед.

– Какого Репина? – удивилась я.

– Как это какого, ты что, стыдно не знать! Илью Репина, великого русского художника! – пристыдил меня дедуля. – На колчинской яхте в кают-компании висит настоящий Репин – ранний вариант картины «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года в честь столетнего юбилея со дня его учреждения».

– Силен старик! – искренне восхитилась дедушкиной памятью досрочно склеротичная Тяпа.

– Насчет колчинского Репина ничего не знаю, – сказала я. – По слухам, у него какие-то важные бумаги украли. Что-то по нефтегазовой части.

– А-а-а! – протянул дедуля и надолго замолчал.

– Что «а-а-а»? – не выдержав, невежливо спросила я.

– Танечка, ты в эти дела не встревай, – сказал дед.

– Я и не встреваю, – соврала я и перевела разговор на тему бабулиного и дедулиного здоровья.

И, лишь закончив разговор, обратила внимание на шум в коридоре.

– Ой, батюшки! – горестно восклицала какая-то женщина. – Ой, горюшко!

– Ну и что, что батюшка, ну и что, что горюшко, – зашептала мне в ухо трусливая Нюня. – Чужие проблемы с родственниками нас не касаются! У нас своих предостаточно!

Я не стала уточнять, чего, по ее мнению, у нас перебор – проблем или родственников. Тяпа требовала от меня активных действий. Я торопливо запаковалась в махровый халат, высунулась в коридор и увидела упитанный серо-бурый зад, выглядывающий, если можно так сказать о пятой точке, из соседнего номера. Дверь в него была открыта настежь, и голосила дама слишком громко для интимной ролевой игры, поэтому я не постеснялась вмешаться и спросила:

– Что случилось?

Зад втянулся в помещение, а вместо него показалась голова в тугих кудряшках свежей химической завивки. По макияжу в стиле «Чингачгук на тропе войны» я узнала горничную Клаву.

– Ох, батюшки! – воскликнула она вместо ответа.

Упоминание батюшек во множественном числе будоражило воображение. Мне живо примстились священнослужители в рясах, с крестами на животах и благостными лицами праведников. Что они могут делать в столь не богоугодном заведении, как наш отель, приют порока, я не придумала, поэтому подошла посмотреть.

Действительность далеко превосходила самые смелые фантазии. Никаких благолепных людей в черном в соседнем номере не было. На полу в прихожей, раскинув ноги циркулем, сидел некто в белом с этих самых ног и до головы, спрятанной под жемчужным шаром. Не то анимированный логотип «Перламутрового», не то космонавт в парадно-выходном скафандре…

– Гуманоид с Сириуса! – вспомнила Тяпа.

– Бу-бу-бу! Бу! Бу! – злобно и гулко забубнил гость из очень дальнего зарубежья, тщетно пытаясь снять шлем.