Дарья Донцова - Путеводитель по Лукоморью

Я постаралась сохранить невозмутимое выражение лица. Отличные слова – «пытаются несуществующую грязь отыскать». Похоже, Фекла забыла, что вся история Ирины Богдановой построена на лжи.

Но Фаина, как выяснилось из дальнейшего рассказа Шлыковой, была не самой главной проблемой Максима Антоновича. Основным врагом тщательно созданного проекта стала сама Ира. Пиар-компанией художницы-целительницы занимался Сердюков-младший, и, надо отдать ему должное, у него все прекрасно получилось. Вадик нашел борзописцев, которые за определенную мзду написали нужные статьи, остальные корреспонденты живо подхватили лакомую тему, и понеслось. После «чудного исцеления» Павлика в Беркутов хлынули родители больных детей. Со стороны прессы и паломников все складывалось лучше некуда. А вот с Ириной была беда.

Богданова делала, что ей на ум взбредет. Она искренне считала себя великой художницей, не желала выполнять никакие просьбы Максима Антоновича, не хотела понимать, почему должна отдавать «исполнялку» тому человеку, на которого ей указывает Обоев. Ирина ничего не знала об афере и однажды почти поставила проект на грань срыва, вручив «волшебную картинку» совсем не той тетке. Счастливая мать убежала, а на следующий день явилась со скандалом во двор – ее малышу стало значительно хуже, Владимир Яковлевич потерял последнюю надежду на его выздоровление. Буркину стоило больших трудов и денег уговорить женщину молчать.

После этого случая стало ясно, что Богданову нельзя выпускать к людям. И тогда Вадику пришло в голову осуществить рокировку. Почти спятившая от чувства собственного величия Ирина малевала в мастерской уродливые полотна, Илья Николаевич восхищался дочерью, а перед народом и журналистами появлялась вполне вменяемая Зоя, одетая в темный парик и замотанная в бесформенные платья-балахоны вкупе с шалями. Подмены не заметил никто. И все бы шло хорошо, но в один далеко не прекрасный вечер Зоя тоже слетела с катушек.

Максим, Катя и другие люди, знавшие об афере, отлично понимали: чтобы их общий бизнес благополучно процветал, Илье и Ирине надо сидеть тихо в доме. В общем-то, ни полусумасшедший Богданов, ни его ненормальная доченька никуда не рвались, их вполне устраивала нынешняя сытая, беспроблемная жизнь. Но у Ирины подчас случались истерические припадки. Начинались они всегда одинаково. Во время общего ужина Ира отодвигала тарелку и капризно заявляла:

– Меня никто не любит. Папа, мы уезжаем.

Илья Николаевич замирал с вилкой в руке, а дочь принималась кричать:

– Я работаю с утра до ночи, мои картины нужны людям, за ними стоит очередь! А вы меня не уважаете!

Крик перерастал в вопль, затем в судорожные рыдания. И это еще был самый легкий вариант, когда присутствующие мигом бросались к Богдановой, утешали ее, уводили в спальню и благополучно укладывали в кровать. Но иногда события развивались иначе. Ирина могла тенью выскользнуть во двор и, заливаясь слезами, пойти куда глаза глядят.

Понять, почему Богданова впадает в безумие, было не под силу нормальному человеку. Владимир Яковлевич стал давать художнице разные препараты, и тут выяснилось, что Ира принадлежит к редкой категории людей с парадоксальной реакцией на транквилизаторы и антидепрессанты. Приняв любую успокаивающую пилюлю, художница становилась совсем бешеной. Был лишь один способ держать ее в узде – бесконечно хвалить, говорить фальшивые комплименты, закатывать глаза, ахать и охать от восторга.

Беда случилась, когда Вадим отмечал свой день рождения. Младший Сердюков не имел большого количества друзей, общался лишь с членами своей детской компании, а новых приятелей не завел, поэтому за праздничным ужином оказались Катя, Фекла, Саша, внук Колесниковой, и представители старшего поколения: Максим Антонович, Игорь Львович с супругой Варей, Обоев, Степан Николаевич и, естественно, Илья Николаевич, Ирина и Зоя. Ах, да, Саша сидел за столом вместе с девушкой, которую звали Аней Фокиной. Последнюю никак нельзя было назвать совсем уж незнакомой, хотя она попала в дом Буркина впервые. Анечка в свое время училась вместе с Катей и Вадиком в одном институте.

Странная она была девушка, крайне обидчивая, подозрительная, очень ранимая, способная из одной мухи сделать трех слонов. Фекла, разговаривая с Аней, всегда старалась внимательно следить за своими словами, потому что Фокина могла неверно понять сказанное. А еще Аня совершенно не переносила критики и любое замечание, даже сделанное в чужой адрес, могла принять на собственный счет. Услышав обидное, по ее мнению, высказывание, Анна спокойно улыбалась, и человек не понимал, что девушка оскорблена до глубины души. Но через неделю, десять дней, месяц, короче, по прошествии довольно длительного времени Фокина переставала общаться с провинившимся. То есть совсем – не разговаривала, не встречалась, не отвечала на телефонные звонки. А если случайно сталкивалась с ним, проходила мимо с таким видом, что сразу было понятно: к ней лучше не приближаться.

Почему, несмотря на ее противный характер, Вадик, Катя и Фекла общались с Анной? В нее был безответно влюблен Саша. Парень таскался за Анечкой, пытался оказывать ей услуги, заслужить ее благосклонный взгляд. Похоже, Фокиной нравилось быть объектом обожания. Она не сближалась с Сашей, но и не отталкивала его, держала при себе, как собачку, на коротком поводке. Близкие друзья только разводили руками, наблюдая за их отношениями, и надеялись, что вскоре Колесников надоест Фокиной.

И вдруг Аня ухитрилась поругаться с матерью, ушла из дома и заявила Саше, что более никогда не вернется в семью. Из-за чего произошла ссора, Шлыкова не знала, да ее и не интересовала причина, по которой Анна столь резко взбрыкнула. Но Фекле очень не нравилось, что Саша привез вздорную особу в Беркутов и поселил у своей бабушки. Отчаянно влюбленный Колесников рассчитывал, что теперь-то Аня поймет: лучше него никого нет – и согласится на брак.

Кстати, Фокина обладала артистическим талантом, умела прикидываться белой и пушистой и в два счета очаровала Колесникову. Наилучшее впечатление она произвела и на старших членов компании в тот злополучный день, когда отмечали годовщину рождения Вадима. Буркин, Сердюковы, Обоев, даже Илья Николаевич были восхищены милой, воспитанной девушкой.

Несмотря на то что праздник был у Вадика, за ужином все пели дифирамбы Ирине, именовали ее великой, гениальной, сравнивали с Леонардо да Винчи, говорили о созданных ею полотнах в мегапревосходной форме. Так продолжалось до момента подачи торта. Но едва десерт начали раскладывать по тарелкам, Зоя вдруг заорала:

– Перестаньте! Стыдно слушать!

Поскольку ранее во время комплимент-сессий Богдановой Зоя сидела, молча усмехаясь, никто от нее не ждал такого всплеска агрессии. А зря. Сейчас дочь Олеси Гавриловны кричала:

– Я работаю! Я хожу к паломникам! Я встречаюсь с журналистами! Я главная! Я, а не она!

Присутствующие заметно растерялись. Но тут на сцену выступила Ирина, которая не преминула исполнить арию под названием «Вы меня не любите».

Прежде чем Максим Антонович и остальные сообразили, как поступить, обе девушки, красные от злости, вскочили с места. Зоя бросилась к Ирине и с огромной силой, которую придал ей гнев, толкнула названую сестру в грудь. Богданова не удержалась на ногах, упала и угодила виском на острый угол стола.

Зоя не испугалась, наоборот, подбоченилась и выдала целый спич. Перечислила все свои детские обиды, вспомнила маму, которая, чтобы выйти замуж за Илью Николаевича, превозносила до небес Иру, называла ее мазюканье «графическим примитивизмом», заставляла собственную дочь во всем подчиняться Богдановой и даже рисовать в ее стиле. Зоя могла вещать долго, но тут Сердюков-старший, стряхнув с себя оцепенение, бросился к неподвижно лежащей Ире и воскликнул:

– Она умерла!

Представляете реакцию присутствующих? Все буквально онемели. Растерялись даже Обоев и Игорь Львович, объявивший о смерти девушки. Первым очнулся Илья Николаевич. Богданов встал, подошел к дочери и произнес:

– Ириша, вставай, не лежи на полу, простудишься. И зачем ты надела зеленые туфли? Сколько раз я тебе говорил, не форси, дома надо носить домашние тапочки, а не лодочки на каблуке.

– Я не виновата! – тут же зарыдала Зоя. – Она упала из-за неудобной обуви! Не сдавайте меня в милицию.

– Милиция уже тут, – буркнул Игорь Львович, имея в виду свой стаж работы в правоохранительных органах. – Без паники! Володя, посмотри, она точно не живая? Может, я, на счастье, ошибся?

Обоев присел у тела.

– Вскрытие назовет точную причину смерти, я могу предположить травму височной кости.

– Не живая? – повторил Илья Николаевич. – Что за ужас ты говоришь?

Владимир Яковлевич не успел сделать шага, как Богданов шлепнулся на колени, а потом лег на пол, растянувшись. Катя заплакала, Варвару стало трясти в ознобе, Фекла постоянно щипала себя за шею, боясь упасть в обморок. Относительное спокойствие сохранял один Сердюков-младший. Он позвал Марту и приказал ей: