Михаил Петров - Гончаров попадает и притон

– Ты кто? – не выпуская соска, одним языком спросил я, чувствуя, как просыпается мое мужское начало вместе с головной болью.

– Твоя спасительница и соседка со второго этажа.

– Ты замужем? – лежа трупом, наглел я.

– Замужем, но мужа дома нет.

– Где он?

– Полгода уже по заграницам мотается.

– Полежи со мной.

– Тебе нельзя, у тебя сильное сотрясение, а возможно, и черепная трещина.

– Жалко! Мне очень хочется к тебе прижаться.

Тихонько засмеявшись, она сбросила халат и осторожно, боясь меня потревожить, легла под бок.

– Ого, это ты называешь просто полежать?

– А это не я, это он сам. Он всегда поступает помимо моей воли. А почему я голый?

– Я раздела тебя, когда притащила сюда. Ты был грязный, как черт. Пришлось тебя протирать влажным полотенцем и туалетной водой. Не двигайся, Господи. Дает же Бог людям. Не двигайся, я сама, только не помри, что я тогда делать буду.

Женщина изголодалась, впрочем, как и я. До утра продолжалось наше взаимное истязание, для меня оно периодически сменялось головной болью.

Под утро мы забылись, но ненадолго. Где-то в глубине квартиры послышался посторонний звук. Я, резко открыв глаза, напрягся, готовый тотчас же вскочить.

– Не волнуйся, – не открывая глаз, успокоила она. – Это Федор хулиганит, в холодильник полез.

– Какой еще Федор? У тебя сын?

– Нет.

– А кто он? Мужу доложит?

– Нет. Сейчас я тебя с ним познакомлю. Федор, иди сюда. Иди ко мне.

Послышались странные шаги какого-то непонятного существа. И вот уже над нами нависла громадная голова дога с красноватыми прожилками на белках глаз. Утробно рыкнув, он потянул одеяло.

– Отстань, пес, поди вон.

Недовольно буркнув, собака, словно подлодка в узком фарватере, начала разворачиваться.

– Между прочим, он тебя спас и гнал твоего лиходея до самой дороги.

Вот оно что. Вчерашнее мое приключение вспомнилось четко и подробно. Я поднимался по лестнице в кромешной тьме, и где-то после второго этажа меня долбанули по лбу.

– Как ты меня нашла?

– Мы с Федором собирались на прогулку. Я уже натянула на него намордник и пристегнула поводок, когда в подъезде раздался громкий и сухой выстрел. Открыв дверь, я осветила темноту. Ты лежал на спине с залитым кровью лицом, ноги находились на лестнице, ведущей вверх, а голова лежала на нашей площадке. Над тобой склонился высокий худой человек в темных очках, при бородке. В тот момент он поднимал дубинку, чтобы ударить тебя во второй раз.

Отпустив поводок, я подтолкнула Федора. Он сбил твоего лиходея с ног, но тот каким-то образом, перекувырнувшись через перила, оказался пролетом ниже и тут же бросился прочь. Первая дверь подъезда у нас открывается вовнутрь. К тому же она на пружине. Это и остановило Федора. Пока я спустилась и освободила ему путь, время было потеряно. И все же он нагнал его, когда тот садился в машину. Если бы не намордник, то твой убивец сидел бы в тюрьме. А так он только прокусил ему одежду и вырвал клок материи.

– Что?

– Вырвал клок материи.

– Где он? – Не реагируя на боль, я привстал.

– У меня.

– Покажи. – В натуральном костюме Адама я уже стоял в передней.

– Лежи, ненормальный, у тебя сотрясение. Там он, на трюмо.

– У меня не может быть сотрясения, – через минуту, разглядывая клок материи, сообщил я. – Для того чтобы иметь сотрясение мозга, нужно иметь мозг.

На моей ладони лежал кусок материи зеленого цвета. Именно в таких штанах вчера щеголял Длинный Вован. Какой же я идиот! Ведь все очень просто. Братишки договорились и действуют сообща. Опять меня втягивают в грязное дело, используя как ширму или марионетку.

– Тебя как зовут, милая женщина?

– Валентина.

– А меня…

– Константин Иванович Гончаров.

– Откуда тебе известно?

– Я давно тебя заприметила, так что в моей постели ты оказался не случайно, а кроме того, в твоих туфлях, если их можно так назвать, я нашла твое удостоверение и около миллиона рублей.

– Это тебе за хлопоты.

– Сволочь ты, хоть и Гончаров. Мне муж посылает в пять раз больше, так что я не бедствую.

– Извини, Валя. Скажи, в какую машину он сел?

– Светлый старенький «жигуленок», кажется, ноль первый.

– А кто был за рулем?

– Он сам и сел. Мне показалось, двигатель уже работал.

– Как он был одет?

– Малиновый костюм и зеленые штаны, которые и подрал отважный Федор.

– Его рост и возраст?

– Рост огромный, наверное, баскетболист, а вот про возраст сказать затрудняюсь. Все-таки было темновато.

– Цвет волос, тип лица?

– Короткая стрижка, это точно. А цвет, кажется, светлый. Насчет типа лица сказать ничего не могу. Оно было скрыто большими темными очками и бородкой. Бородка хоть и короткая, но закрывала ему всю нижнюю половину лица, но узнать его я бы, наверное, смогла.

– А где колотушка, он обычно бросает ее на месте преступления.

– Нет, он пытался бить ею Федора, а потом с ней и уехал.

– Хорошо, Валенька, что-то еще необычное было в его облике?

– Н-не знаю, хотя… Может быть… Не уверена…

– Рожай, Валенька, рожай.

– Не знаю, но показалось, что костюм у него какой-то странный.

– В смысле попугайского сочетания цветов красного и зеленого?

– Нет, он был какой-то неестественно блестящий. Хрустальный, что ли.

– Ясно, Валя-Валентина! Спасительница ты моя. Чем же тебя отблагодарить?

– Ты меня уже отблагодарил.

– Чем же?

– Тем, что остался жив.

– Да. Полковник Ефимов был бы другого мнения.

– Ну и дурак твой полковник. Ничего в мужиках не соображает. Иди ко мне на секундочку.

Секундочка растянулась на добрый час. Бессильные, мы выползли на кухню, где я согласился поменять окровавленный тюрбан бинта на сто пятьдесят «Белой лошади». Облив меня шипучей перекисью, Валентина занялась экзекуцией. Через десять минут, когда моя бестолковая голова была распеленута, она поднесла ко мне зеркало. То, что я увидел, на Гончарова походило мало. Кровоизлияние правого глаза плюс багровый синяк под ним венчала огромная кровоточащая шишка на лбу. Если учесть, что все это заплыло и застыло бесформенной парафиновой маской, то картина получится полной.

– Ну и рожа, – только и сказал я.

– Да уж такого я бы тебя не полюбила.

– Но ведь полюбила же.

– В счет бывшей внешности, – пеленая меня чистым бинтом, успокоила она.

– Откуда у тебя такой профессиональный медицинский навык?

– А я бывшая медсестра. Сестричка. Семь лет стажа, причем у хирургического стола. Ныне безработная.

– Тунеядка, значит.

– Нет, я просто отдала свое место женщине, которую кормить некому, а мне вполне хватает того, что высылает Борис.

– Похвально, а скажи мне, сестрица Валентина, тот блестящий костюм убивца не мог быть полиэтиленовым или целлофановым халатом или передником?

На секунду она прервала свое занятие, видимо взвешивая и прикидывая предположение.

– Н-не знаю, может быть. Но если это так, то это хорошо пригнанный халат, сделанный по мерке. Он не топорщился и, плотно не стягивая, прилегал к одежде. Готово. Теперь топай на рентген.

– А где мой гардероб?

– Твою ветошь я замочила, вечером постираю.

– А трусы, майку?

– Тоже.

– И как ты мыслишь мое дальнейшее передвижение по подъезду?

– Я могу подняться в твою квартиру и взять все необходимое.

– Нет, это опасно.

– Ты что, соседей испугался?

– Нет. У меня в квартире часто появляются нежелательные люди, причем без моего ведома. Идти нужно мне. Давай штаны, надену мокрые.

– Подожди, что-нибудь придумаем.

Через минуту она притащила комплект нижнего белья, спортивный костюм и легкие тапочки.

– Это что? Борины памперсы? Не надо.

– Ну и дурак. Это все новое, ни разу не надеванное.

– Ладно. Только позволь мне заплатить за все это.

– Если для тебя это принципиально, то плати.

Борины штанишки оказались мне большеватыми, а вот адидасовский костюмчик пришелся впору, как и тапочки.

– Ты еще придешь ко мне? – спросила она вроде безразлично, но где-то в глубине я уловил тревожное ожидание возможного отказа.

– Нет, приходи сегодня ты. Часов в десять вечера. Пока, милая моя сестрица Валентинушка.

Хлопнула дверь, и я оказался на площадке на месте вчерашнего несостоявшегося моего убийства. Подъезд еще не мыли, значит, кровь смыла Валентина, а жалко, можно было бы найти что-нибудь интересное. Теперь все стерто. Хотя нет. Поднявшись на целый пролет, я увидел то, что меня спасло и что являлось причиной звука, показавшегося Валентине выстрелом. Видимо, дубинка была велика и при ударе зацепилась за предпоследнюю ступеньку четвертого марша, ведущего на четвертый этаж. Благодаря этому обстоятельству я кормил сейчас кота и думал, сколько выпить водки. Существовало три варианта: сто граммов, сто пятьдесят или двести. Я остановился на втором. Три таблетки анальгина, запитые водкой, существенно подняли мой тонус и настроение. Я даже подарил коту половину своей пайки.