Дарья Калинина - Цветочное алиби

– Этот человек… Я его знаю!

– Знаешь? Убитого знаешь?

– Да.

– Знакомый твой, так, что ли?

– Я видела его сегодня в этом самом дворе. Час назад или около того.

– И что? Что он тут делал? Ждал кого-то?

– Не знаю. Я подумала, что он ждет меня.

– Тебя? С какой это стати тебя? Вы что, знакомы, я тебя спрашиваю?

– Нет. То есть да. То есть я его, конечно, знаю, но я его не приглашала!

Аю и сама чувствовала, что говорит путано и непонятно. Но что она могла поделать? Аю была в полной растерянности.

– Ну? И кто он такой?

Вот он и пришел, момент истины! Аю почувствовала, что ее буквально загнали в угол. Сказать правду или утаить? Но если утаить, а она все равно выплывет наружу, то потом будет еще хуже. Аю слишком много болтала и слишком подозрительно себя вела, чтобы ей удалось остаться в стороне. Нет, лучше уж сказать правду. И будь что будет.

– Ну? И кто он?

Аю набрала в легкие побольше воздуха, а вместе с ним и решимости и выдохнула:

– Он – мой муж!

И уже по тому, какими взглядами обменялись при этом известии охранники, и по тому, как один из них присвистнул, Аю поняла, что совершила глупость. Может быть, самую большую глупость в своей жизни.

– Вот как! – многозначительно произнес один из охранников. – Муж, значит. А что же он тут делал?

Аю беспомощно развела руками. Что мог ее бывший муж делать возле ресторана, в котором она пела три вечера в неделю вот уже почти полгода? Разумеется, только одно – ждать ее. А учитывая, что они с мужем не виделись много лет и вдруг он приперся без всякого, как говорит Аю, приглашения, этот визит выглядел весьма странно. А учитывая, что мужчину убили, так и вовсе подозрительно.

Охранники так и сказали.

– Пойдем, певичка, – сказал один из них. – Чувствую, что менты захотят вплотную с тобой пообщаться.

– Не вырывайся, Птичка. Все равно не поможет.

Следующие два часа стали самыми страшными в жизни Аю. Она уж думала, что в ее недолгой, но богатой событиями жизни было все. Что она успела изведать все мыслимые и немыслимые неприятности, которые валятся на одинокую женщину в большом и жестоком к любой слабости городе.

После смерти отца у Аю были такие трудные моменты, что она в буквальном смысле этого слова голодала. К тому же она работала, и работала так тяжело, как может работать только вьетнамская женщина, которой нужно учиться и которой нужно еще что-то посылать своим домой, потому что там уж совсем кушать буквально нечего.

Чтобы заработать своим родным на рис с овощной подливкой, Аю работала уборщицей в магазинах, ресторанах, школах и даже общественные туалеты, случалось, мыла. А что тут такого? Ничего позорного она в своей работе тогда не видела. Это ведь была временная работа. Аю всегда твердо знала: она выучится в консерватории и станет певицей. Вот тогда и придут другие, куда более приятные времена. А пока что надо кормить маму и двух маленьких братьев.

Отец у Аю был русский. Он и увез когда-то малолетнюю дочку и вообще всю свою семью из Вьетнама в Россию. Жена с двумя младшими мальчиками вскоре вернулась домой. А вот Аю осталась с отцом, хотя мать и возражала против этого. Когда Аю только оканчивала школу, отец умер. И Аю осталась совсем одна. Чудом ей удалось сохранить маленькую комнатку в коммуналке на Лиговке. Туда никого не заселили, и оставили жилье осиротевшей девушке. Но кроме того, чтобы где-то жить, нужно было еще что-то и кушать.

И вот, отучившись в консерватории, куда Аю взяли за уникальные музыкальные способности, девушка бежала на свои подработки. Часть денег оставляла себе на хлеб, проезд до места учебы и изредка кусочек курятины, чтобы жизнь не казалась совсем уж черной. А остальное посылала матери, бабушке и братикам. О тех временах, когда наивная молоденькая девочка пыталась самостоятельно пробиться в этой жизни, Аю вспоминать не любила. Всякое ей довелось повидать.

Но вот в тюрьму ее еще ни разу не отправляли. Как-то ей удавалось избегать столкновений с законом. Однако было похоже, что на этот раз их пути пересеклись очень и очень основательно.

– У вас с вашим супругом были какие-то трения? – допытывался у Аю молоденький оперативник, у которого еще, как говорится, молоко на губах не обсохло.

Аю его начала презирать сразу же и инстинктивно. Она умела чувствовать людей, их настрой и намерения. И во многом это умение помогло ей не пропасть в этой жизни. И даже вполне преуспеть. По крайней мере, теперь она не должна была махать половой тряпкой по восемь-десять часов в день. А культурно преподавала в музыкальной школе, подрабатывая еще пением в ресторанах и ночных клубах.

Этот парень сразу же вбил себе в голову, что преступница именно Аю. Отсутствие орудия преступления, а также каких бы то ни было следов самой Аю возле найденного трупа ничуть его не расхолаживало.

– Не было у нас с мужем никаких трений.

– Но ведь вы с ним расстались?

– Да.

– Значит, трения были.

– Он несколько раз подряд поднял на меня руку. Вот и все.

Глаза оперативника загорелись торжествующим огнем.

– Все, да не все! – воскликнул он. – Вы затаили на него злобу! И когда пришло время, отомстили мужу! Он бил вас, а вы убили его!

У Аю буквально глаза на лоб полезли.

– Вы в своем уме? – поинтересовалась она. – Он всего лишь, будучи пьяным, влепил мне под горячую руку три пощечины. Ни нос, ни зубы, ни кости у меня не пострадали. А я за это спустя почти пять лет взяла и убила его? Раскроила ему череп?

Аю еще хотела добавить, что если бы уж у нее был выбор, кого убить, то она нашла бы как минимум четверых мужчин из своего прошлого, которые были куда более достойны того, чтобы их убить. Хотела, да вовремя остановилась. Хватит с нее одной откровенности. Ни к чему хорошему откровенность с милицией не приведет.

Отличавшаяся необыкновенно острым слухом, Аю услышала, как оперативник пробормотал себе под нос что-то про азиатскую жестокость. Ей прямо худо сделалось от этой глупости. Еще не хватало, чтобы ей сейчас припомнили ее происхождение.

Поэтому Аю постаралась взять себя в руки и как можно мягче сказала:

– Мой муж не был плохим человеком. Он был всего лишь алкоголиком. Если хотите знать, мне было его даже жаль.

– И потому, что вам было его жаль, вы не виделись с родным мужем целых пять лет?

– Я никому не навязываю свою волю. Он хотел жить так, как жил. А я так жить не хотела. Поэтому и ушла. И все.

И опять же оперативник не успокоился:

– Нет, не все! Где орудие убийства?

– Понятия не имею!

– Имеете, имеете! Мы знаем, что у вас в ресторане пропал тесак, которым, предположительно, был убит ваш муж.

– В самом деле? Но я тут ни при чем.

– Да как сказать! Тесак-то этот пропал с кухни вашего ресторана.

– И что?

– А повар говорит, что вы заходили сегодня на кухню.

– Верно. Заходила. Или вы думаете, что певицам не нужно кушать?

– Так вы заходили на кухню, чтобы поесть?

Оперативник выглядел таким разочарованным, что Аю даже стало смешно. Про такого ее русская бабушка говорила: «Дурак дураком и нос башмаком!» Однако всегда нужно помнить, что дурак может быть куда как опасен, если затаит против вас злобу. Это Аю тоже твердо уяснила. И поэтому ответила как можно спокойнее:

– Да. Я заходила на кухню, чтобы поесть. Всем сотрудникам полагается один служебный обед или ужин в день за счет ресторана. Это входит в трудовое соглашение. Можете перечесть стандартный трудовой договор, там указан этот пункт.

– А я вот думаю, что вы заходили на кухню совсем не за этим!

– А зачем?

– Чтобы стащить тесак для разделки мяса! А потом этим самым тесаком прикончить вашего мужа!

Аю уже не знала, что и сказать.

– Кто-нибудь видел, как я крала этот тесак?

– Видели, как вы несли его по коридору.

– Я? Тесак?

– Да!

– Не может быть.

– Это было! Правда, тесак был завернут в цветную тряпицу. Но это был он! По форме, по размеру…

– Вовсе нет! – закричала Аю. – Я знаю, что видели ваши свидетели.

– И что же?

– Они видели, как я несла реквизит для своего выступления.

– Что за реквизит у певицы? – недоверчиво осведомился у нее оперативник.

– Но я ведь не только пою, но еще и танцую. У меня в репертуаре сегодня был танец с саблями. Я несла сабли.

– Сабли? – заинтересовался оперативник. – И что это за сабли? Ими можно убить?

– Нет, конечно! Просто куски мягкой жести, обернутые яркой фольгой!

– Но я могу на них взглянуть?

– Они у меня в костюмерной.

За саблями послали. А потом оперативники долго и пристально изучали эти самодельные кусочки металла.

– М-да, – пробормотал один из них. – Легче консервной банкой человека убить, чем этой бутафорией. Что же, вернемся к пропавшему из кухни тесаку. Где он?

– Откуда я знаю? Вы что, его еще не нашли?

– Нет.

– Так сначала найдите, а потом уж доставайте меня своими вопросами.

– Мы поищем, – зловеще прокаркал оперативник. – Поищем и обязательно найдем.