Людмила Милевская - Почем фунт лиха

И он заплакал.

«Так, — подумала я, — по совету Нелли сейчас надо поднять его, надавать по заднице, поставить в угол и уйти в другую комнату. Боже, какой ужас. Нет, я неспособна на такую жестокость».

Санька тем временем набирал темп и уже совершал вентиляцию легких по полной программе. Вой стоял такой, что я окончательно растерялась.

«Что делать? — панически соображала я. — Бить или не бить, вот в чем вопрос».

После недолгих раздумий я окончательно пришла к выводу, что «не бить», потому что не смогу.

«Значит, Санька будет выть до тех пор, пока я не сойду с ума», — подумала я и расплакалась.

Мы сидели с Санькой на кровати и соревновались, кто громче. Сначала Санька подумал, что я передразниваю его, и злился. Он даже веником в меня запустил. Потом он плакал уже не так добросовестно, как прежде, потому что надо же было украдкой и за мной наблюдать, что тоже очень интересно. Потом он поверил в мое горе и начал присматриваться ко мне уже открыто. Убедившись, что мое горе сильней, Санька забыл про свое, прижался ко мне своей бархатной щечкой и сочувственно спросил:

— Сьто такое?

Я молчаливо предавалась отчаянию.

— Сьто ты? — подергал он меня за руку. Я по-прежнему была безутешна. И тогда он начал меня успокаивать как настоящий мужчина. Он гладил меня по голове, говорил, что я «хоешая», обещал повести гулять и даже посулил много вкусного.

В довершение он слизнул мою слезинку, рассмеялся, как бы приглашая развеселиться и меня, и сказал:

— Соеная.

Я сразу же поняла, как успокаивает его Нелли, и решила воспользоваться тем, что Санька взял на себя роль взрослого.

«Что ж, — подумала я, — поменяемся ролями. Тогда ребенком буду я. Вижу — это намного приятней».

После этого решения все у нас пошло как по маслу. Санька слушался беспрекословно, а если выходила размолвка, я начинала кукситься и угрожать: «Сейчас как заплачу!» Санька мгновенно говорил: «Не нядо, не нядо» — и делал так, как я его просила.

Таким образом остаток дня мы прожили в полном согласии. Ходили гулять в парк, по пути завернули в магазин и купили массу игрушек. Я не удержалась и тут же купила Саньке комбинезон, потом курточку, потом костюмчик, потом еще курточку, потом… Потом Санька возмутился и сказал:

— Фатит. Кто это все потящит? Я вынуждена была согласиться с тем, что в его вопросе разума больше, чем в моих поступках. Тащить некому. Пришлось остановиться.

Потом мы отправились домой примерять обновы, но и здесь Санька вскоре остановил меня, напомнив, что пора идти во двор обживать местную песочницу и испытывать новую лопатку. Так мы и поступили.

Домой пришли, когда уже совсем стемнело. Санька ел с большим аппетитом. Ему и в голову не пришло пачкать стены и запускать в меня, его лучшего друга, чем-нибудь съедобным.

В общем, ужин прошел в полном согласии, после чего Санька сам потащил меня в ванную и показал, «покуда» надо набирать воду и как надо взбивать пену. Когда «море» было готово, мы побежали в прихожую за громадным надувным крокодилом, купленным в числе прочих игрушек.

Мне пришлось героически играть роль насоса. Сколько я ни дула, этот чертов крокодил, казалось, никогда не станет упругим, а так и будет висеть тряпочкой. Санька сидел рядом и всячески сочувствовал моим мучениям. Он гладил меня по руке, сам раздувал щечки и пыжился, стараясь хоть чем-то помочь. Когда я основательно уставала и отваливалась от крокодила на спинку дивана, он покровительственно хлопал меня по колену и говорил:

— Одяхни, одяхни.

Когда крокодил, наконец, приобрел желанную упругость, Санька пришел в восторг и преисполнился ко мне такой благодарностью, что даже пообещал завтра в песочнице сделать мне куличик.

Но нас поджидала неприятность: крокодил не хотел помещаться в ванне. Точнее, он не хотел туда помещаться вместе с Санькой. Мы стали перед альтернативой: или Санька, или крокодил. Санька мужественно отнесся к такой неприятности и разрешил крокодилу постоять рядом.

Когда мы, свежие и одетые в новую пижамку, улеглись в постель, выяснилось, что забыли про книжку.

— Казку! Казку! — объяснял мне Санька, рисуя руками формат книжки.

Пришлось взять журнал мод и придумывать «казки» на ходу. Я недолго мучалась. Санька на удивление быстро заснул. Он вцепился в одеяло ручками, приоткрыл ротик и склонил набок кудрявую головку. Реснички трогательно подрагивали. Я едва не прослезилась от умиления. Как прекрасен этот ангелочек.

Санька спал, а я сидела рядом, любовалась и грустила. Годы моей жизни вернулись и стали грозной стеной одиночества. Зачем жила? Зачем любила? Для кого? Для себя. Только для себя. В свое удовольствие.

Когда живешь в свое удовольствие всю жизнь, все реже получаешь удовольствие. Хочется употребить себя на что-нибудь благое, а на что?

Из года в год я стремилась получать, а выходит, надо было отдавать. Почему мне не везет в любви? Да потому, что нет у меня никакой любви. Отношения с мужчиной — это еще не любовь. А что же тогда любовь?

Санька — любовь. Герман — любовь. Но все это не у меня. А что у меня? Ничего. Моя жизнь — кобыле под хвост. Пора себе в этом признаться.

Но что я могу сделать, когда нет достойной личности. Я всегда знала: если придет Он, за ним я хоть на край света.

Вот Клавдия. Она не разменивалась лишь бы на что, а ждала. И дождалась. Какой мужчина Дмитрий! Такому и рубашки стирать, и детей рожать в радость. Вот за таким бы я пошла на край света, но почему-то мне не попадалось таких.

Из прихожей донесся звонок. Я глянула на часы — десять вечера.

«Странно, — подумала я, — кто мог прийти ко мне в такое время без предупреждения?»

Я выключила свет и на цыпочках вышла из спальной, подкралась к двери, заглянула в «глазок» и отшатнулась.

«Боже! Он! А я растрепанная, с расползшейся на лице косметикой».

— Секунду! — крикнула я и помчалась обратно в спальню за японским халатом.

Не решаясь включать свет (чтобы не разбудить Саньку), я кое-как нацепила на себя халат и побежала открывать дверь. Я очень боялась, что он не дождется, рассердится и уйдет.

— Секунду, сейчас, сейчас, — кричала я, судорожно поправляя прическу.

Вид мой был так ужасен, что понадобилось бы не меньше часа на его реабилитацию. Я беспомощно махнула рукой и распахнула дверь.

Дмитрий… Даже не знаю, как описать. Он был настолько в форме, насколько не в форме была я. Костюм, рубашка, галстук. Все со вкусом, все в тон, во всем чувствовалась женская рука. Неужели у него появилась помощница? Да нет, вряд ли.

А розы!!! Белые розы!!!

Сто лет не дарили мне таких роз. А я в дурацком, хоть и японском, халате и… О боже! Где мои жар-птицы? Все ясно. Они на другой стороне. В темноте я надела халат шиворот-навыворот. А, черт! Раз в жизни ко мне пришел настоящий мужчина, и все не так. Но что делать? Выхода нет, надо встречать.

Я сделала шаг назад, ослепительно улыбнулась (в этом свете! Шеренги морщин! Кошмар!) и сказала:

— Ах, какие розы! Сто лет не дарили мне таких роз! Входите.

Дмитрий смущенно улыбнулся и вошел. Я схватила букет и потащила его в ванную.

— Проходите на кухню, — крикнула я на бегу.

— А где у вас кухня? — последовал вопрос.

Вот дура. Когда просишь у господа настоящего мужчину, неплохо бы подумать, где ты возьмешь ему настоящую женщину. Ну кто так принимает гостей? Надо вернуться и сделать все правильно. А розы? Их бы в вазу… Вот балда. Их нужно понюхать, сказать «чудо!» и, взяв гостя под локоть, проводить его в гостиную, а не на кухню. Он что, слесарь?

Я вернулась, прижала розы к носу, сказала: «Чудо!» — схватила Дмитрия за локоть и потащила его в гостиную. Присаживаясь на диван, он как-то странно посмотрел на мой халат, и я вспомнила, что вся не в порядке. Подхватив вазу, крикнула: «Один момент» — и выпорхнула из комнаты.

Я опять вернулась в спальню, так же, не включая света, покопалась в шкафу, вытащила какую-то шмотку и выскочила в прихожую. Ужас! Это опять серое старушечье платье.

«Ну и фиг с ним, все лучше халата наизнанку», — приободрила я себя.

Когда я в платье входила в гостиную, причесанная, подкрашенная и с подносом в руках, вдруг столкнулась с грустным взглядом Дмитрия.

— Что-то случилось? — встревожилась я.

— В общем, да, — ответил он, — но почему-то сейчас очень не хочется об этом говорить.

— Значит, скажете позже. Вам кофе со сливками или с ликером? Есть коньяк.

При слове «коньяк» лицо Дмитрия вытянулось.

— Нет, нет, — поспешил отказаться он, — со спиртным я завязал. Хватит. Если можно, не нужно ничего, просто черный кофе.

Мне хотелось быть приветливой и радушной. я старалась.

— Конечно можно, что за вопрос. Чувствуйте себя как дома, — сказала я, придвигая тарелку с печеньем.

— И не забывайте, что в гостях, — смущенно усмехнулся он.

— Да… Ой, то есть нет.

Беседа явно не вяжется. Поскольку спиртное как способ коммуникации отвергнут, я не знала, откуда ждать вдохновения. Конечно, можно просто спросить, чему обязана приятностью визита или сморозить какую-нибудь другую глупость вроде этой, но совсем не хотелось официального тона. Хотелось душевности и тепла.