Валентина Андреева - Новый год со спецэффектами

– Для того, чтобы сделать выводы – мне не надо подслушивать. Я задала вам определенный вопрос: что вы думаете по поводу своего инсценированного убийства? Вы ответили, как смогли. Но правду. И при этом испытали видимое облегчение. Потому что боялись услышать совсем другой вопрос: кто и по какой причине пытался убить Рената? Вот на него правдивого ответа я бы не получила, хотя Василиса Михайловна рассказала вам правду, да и я душой не покривила. В отличие от меня, вы не давали ей обета молчания, но вынуждены молчать. Ради нее, дочери и внучки. Я тоже связана не только этим обетом. И боюсь не за вас с женой, а за тех же Марию и особенно Альку. Но уж вы-то должны отдавать себе отчет в том, что правда может выскочить наружу независимо от нас. Есть личность, прямо в ней заинтересованная. А вы упрямо выгораживаете обеих женщин – свою жену и Катерину…

Договорить мне не удалось. Дверь гусевской спальни открылась, оттуда показалась растрепанная голова Василисы Михайловны. Промычав что-то про туалет, голова скрылась, дверь захлопнулась, а я искренне удивилась, зачем оповещать других лиц о необходимости посетить интимное заведение. Ведь оно работает по свободному графику, без предварительной записи и мы сидим не в очереди на его посещение.

– Наверное, дурной сон приснился, – отрешенно заметила Наташка. – Ничего, даже если с явью перепутает – в кровать пописает…

– Извините, мне надо отлучиться, – заторопился Карл Иванович к жене.

– Правильно. Она наверняка сделает это с вашей стороны, – неслись вслед ему Наташкины слова. Дождавшись, пока он скроется в спальне, подруга строго посмотрела на меня и заявила: – Теперь будут обсуждать план нашего с тобой уничтожения. Надо разбудить Ефимова и дать ему топор. Хотя он больше к скальпелю привык. Обидно, что я так и не поняла, где зарыта истина.

– Не истина, а собака, – машинально поправила я.

– Прекрати мучить друзей человека! Лучше постарайся вытрясти из папы Карло правду.

– Незачем вытряхивать. Я ее знаю, только надо все уточнить. Вдруг мы ошибаемся?

– Лично я никогда не ошибаюсь. А в данном случае – тем более. Хотя бы потому, что вообще не понимаю, о чем идет речь. И что это за правда, о которой поведала мужу Василиса Михайловна? Перестань корчить рожи! Твой обет молчания меня не касается. Как гибнуть за правое дело, так вместе со мной! Собственная компания тебя не устраивает! Я что, не могу узнать, по какой именно причине мне предлагают тапки отбросить? Они у меня, кстати сказать, новые!

Охваченная волнением, я обежала вокруг стола, демонстрируя всеми доступными жестами глупость Натальиного заявления. А когда пошла по второму кругу, догадалась заговорить:

– Ты сбрендила! Никто не собирается нас лишать твоих… тапок! В смысле наших. Почему ты вообще попрекаешь меня своими тапками?! Да носи их себе на здоровье. Гибнуть ни тебе, ни мне за правое дело не придется. А вот Машуне с Алькой…

– Заткнись, пожалуйста, – ласково процедила сквозь зубы Наташка и ослепительно улыбнулась. Не мне. Супругам Гусевым, появления которых я ожидала немного позже. Помнится, Василиса Михайловна что-то вещала про туалет. Неужели Наташка оказалась права? Ну, насчет кровати…

– Я устала… – жалобно протянула Василиса Михайловна. – Я так устала жить на этом свете…

– Да ладно вам!

Подскочившая к женщине Наташка помогла ей сесть на диван и даже сунула под спину маленькую подушечку.

– Уж помучайтесь пока на этом. Все равно на том свете жить не придется. Да и где гарантия, что и там не устанете? Карл Иванович, усаживайтесь здесь. – Подруга требовательно пошлепала рукой по дивану, указывая папе Карло место. – Видите, у вашей жены идет крен влево. Будете подпирать.

Усадив супругов Гусевых, она с укоризной заметила:

– Я так понимаю, у вас очередная ночь откровений. Мои уши недостойны слышать правду, ибо я тут же, не снимая своих новых тапочек, помчусь выбалтывать ее всем медведям этого медвежьего угла. Ну а они разнесут ее дальше. Ирина Александровна себе такого не позволит – у нее нет новых тапочек, а старые, благодаря пробежке по снегу, вот-вот развалятся. Словом, я покидаю ваше уютное общество. Целее буду!

Подруга развернулась, победоносно зыркнула в мою сторону, гордо задрав голову, отступила назад и… кувыркнулась на диван – в качестве третьего лица. Денька не вовремя подвернулась под ноги. А скорее всего, вовремя, поскольку уставшая от жизни Василиса Михайловна сразу же ожила, выдернула из-под рухнувшей свою руку, потрясла ею в воздухе и попросила Наталью остаться.

– Это знак свыше! Все равно уже нет смысла скрывать семейные тайны, если есть человек, готовый растрезвонить о них всему свету.

Твердо об этом заявив, Василиса Михайловна все же никак не могла приступить к повествованию. Судя по виду Карла Ивановича, сам он отдуваться за жену не собирался. Слишком болезненной для него была эта тема. Время шло. Мы коротали его в напряжении, в то время как Василиса Премудрая вздыхала, охала, прикладывала к глазам носок мужа, ошибочно прихваченный вместо носового платка. На очередном ее тяжелом вздохе я не выдержала:

– Давайте начнем с того, что вы были влюблены в Алексея не меньше, чем сама Рената.

Василиса Михайловна посмотрела на меня со страхом, носок выпал из рук, и она очередной раз помянула Господа.

– Я не ясновидящая. – Мне хотелось ее успокоить. Вдруг у женщины действительно больное сердце? – Ясновидящая у нас Наталья Николаевна.

Мой широкий жест в сторону подруги заставил супругов перевести взгляды на Наталью.

– Ага, – поморгала она глазами и, на всякий случай, добавила: – Только на меня не всегда накатывает. Продолжайте, Ирина Александровна.

– Спасибо… Алексей Сапрыкин взаимностью вам не отвечал. Ситуация стара, как мир. Ваше положение было ужасно, признаться в своих чувствах к Алексею вы не могли даже лучшей подруге. Именно она стала объектом его обожания. К тому же обозначение было взаимным. Представляю, как вы мучились от ревности, выслушивая ее откровения.

– Это не важно… Со временем я просто стала теряться. Иногда была по-прежнему готова пожертвовать ради Ренаты собственной жизнью, а иногда… – Василиса Михайловна с тоской посмотрела на мужа. – Я ведь говорила, что не стоит мне выходить за тебя замуж, другого люблю. Надо было отказаться… А потом подумала и решила, что рожу ребенка и успокоюсь. Вспомни, как упрашивала тебя уехать куда-нибудь!

– Васенька, – виновато улыбнулся Карл Иванович, – ну куда бы мы уехали… Из хорошей квартиры, от хорошей работы.

– Да… – эхом отозвалась Васенька. – Ты как будто ничего не замечал. Хорошая квартира, хорошая работа, хороший друг, хорошая жена…

– Давайте обойдемся без взаимных упреков, – попросила я. – К чему они, если жизнь прожита бок о бок, а сейчас вы, как никогда, нуждаетесь во взаимной поддержке?

Ответом было молчание. Мне пришлось продолжить:

– Однажды вы, Василиса Михайловна, потеряли над собой контроль…

– Да. Мы с ней были вдвоем в этом доме, правда тогда он не был таким большим – всего две комнатки. В тот момент, когда Рената шутливо сообщила, что они с Алексеем намерены провести свой отпуск в горах, причем с максимальной пользой – пора подумать о наследнике, мне показалось, что она издевается. Каким-то чудом догадалась о моих чувствах к своему мужу. Не помню, что ей отвечала. Всю ночь ворочалась, представляя, как оба они извлекают в отпуске эту «максимальную пользу». К утру окончательно одурела. Сейчас вот, когда прошло столько лет, все думаю: что так сводило меня с ума в Алексее? И ответа не нахожу… Утром я, прихватив деньги и коробку конфет, отправилась к бабке Варваре.

– Ты же говорила, что не ходила к ней! – изумился Карл Иванович.

– Не перебивай! Пришло мое время окончательно покаяться. Бабка Варвара тут ние при чем. Конечно, она меня выслушала, поиздевалась вволю, а потом выпроводила вон, заявив, что никакой порчи на Ренату наводить не будет. И посоветовала выкинуть из головы греховные мысли. Если, мол, очень желать чего-то, обязательно сбудется, только ведь за все придется расплачиваться. Я даже не стала заходить к Ренате, чтобы попрощаться – до такой степени ее ненавидела. А заодно и бабку Варвару, и Алексея, и Карла… Если бы бабка согласилась навести на Ренатку порчу, я бы наверняка те самые горы, в которые она собралась, свернула, чтобы уберечь ее от гибели. Но этого не произошло.

До отъезда мы с ней так и не увиделись. Я даже по телефону толком не попрощалась, сказалась больной. Ренатка с вокзала мне позвонила. У нее тогда был такой счастливый голос. Там группа своя сколотилась, были слышны взрывы хохота. А через пару дней мы с Карлом уехали в Прибалтику, и я постепенно успокоилась. Более того, сбегала в церковь, правда католическую, и поставила свечку о здравии рабы Божией Ренаты. Не знаю, есть ли такая в святцах. Но оказалось, что опоздала. Надо было ставить свечку за упокой. Погибла Рената, а вместе с ней еще двое…