Дарья Донцова - Любовное зелье колдуна-болтуна

Вдова мэра зажала руками уши, но Светлана Алексеевна не остановилась.

– Игорь был не особенно счастлив в браке. Он женился на тебе по огромной любви, но ты ежедневно напоминала ему, что согласилась на поход в загс исключительно из желания отомстить Василию. Глупое поведение! Хотя ты никогда и не отличалась большим умом. А я к тому времени родила троих дочерей и находилась под тяжелым моральным давлением мужа и свекрови – Шаровы требовали сына. Алевтина Степановна шипела мне в спину: «Каролина трех мальчиков принесла, а ты бракоделка. Из милости голодранку в приличную семью взяли, а она постараться не может». Мне дико было такие речи от профессионального гинеколога слышать, так рассуждают малообразованные старухи. Я старалась пропускать злые слова мимо ушей, но вода камень точит. Василий ни разу не остановил мать, не защитил меня. Когда я его просила: «Дорогой, вели Алевтине Степановне от меня отвязаться», – он пожимал плечами и бубнил: «Не обращай внимания, у нее сложный характер. Не затевать же скандал с пожилой женщиной».

Шарова сделала секундную паузу, бросив на супруга взгляд, полный упрека. Затем, тяжело вздохнув, продолжила, по-прежнему обращаясь к одной Каролине.

– Сначала мне было очень неприятно, затем горькая обида съела мою любовь к Васе. С твоим мужем произошло то же самое. Он имел троих сыновей, крепкую семью на зависть друзьям и врагам, но любовь к жене давно испарилась, брак ваш держался на гипертрофированном чувстве ответственности Игоря. А еще он имел большие, очень амбициозные карьерные планы, для осуществления которых требовалась чистая, без скандалов биография. Тогда в Питере нас потянуло друг к другу. И мы поняли, что не сможем разлучиться. Вернувшись в Лоскутово, Гарик оборудовал для свиданий дом на дне карьера. Я понятия не имею, как ему удалось провернуть покупку и сделать ремонт, но через пару месяцев он сообщил мне адрес. Я приехала, увидела лачугу, вошла и поняла: это дворец. Встречаться часто не получалось, но когда мы оказывались вместе, время останавливалось, окружающий мир исчезал. Меня ничто не волновало, я не думала о том, кто убирает дом, покупает вино, цветы, меняет белье, стирает мой халатик, приносит косметику-парфюмерию. Я просто приезжала в сказку. А потом забеременела. И свекровь наконец-то получила внука, только рожденного не от ее сына.

– Степа был ребенком моего отца? – жалобно спросил Константин. – Значит, мне брат?

Светлана Алексеевна усмехнулась.

– Ну да! Шаров-то запрограммирован на девочек.

Затем жена нашего нанимателя повернулась к его матери.

– Уважаемая Алевтина Степановна, вы что, работая всю жизнь акушером-гинекологом, так и не узнали, что пол ребенка при зачатии определяет отец? Вам следовало рвать нервы не мне, а сыну.

– Гадина! – зашипела старуха. – Ты изменяла мужу! Дрянь. Потаскуха. Мерзавка. Шлюха подзаборная.

Светлана Алексеевна расхохоталась.

– Счет один-один. Вы ведь Василия, как мы сейчас узнали, произвели на свет не от Петра Ильича, своего законного супруга.

– Постойте, – пробормотала Раиса. – Что у нас тогда получается? Если Игорь Семенович единокровный брат Василия Петровича и он же отец Степана, то, выходит, Степа моему покойному свекру одновременно сын и племянник? Ой, сейчас у меня голова треснет!

Старшая Шарова вцепилась в диванную подушку и начала колотить ею по подлокотнику, крича:

– Я имела право на связь с Семеном, потому что спасала фамилию Шаровых! Не родись Вася на свет, сейчас бы в Лоскутове Бражкины верховодили! А ты дрянь развратная!

– Следуя вашей логике, я тоже имела право на рождение сына от Игоря, – отбила подачу Светлана Алексеевна. – Кстати, у вас все равно ничего хорошего не вышло – девочки, ваши внучки, выйдут замуж, и трендец Шаровым. И я, в отличие кое от кого, не убивала своего мужа, Василий жив, здоров и невредим. А вот где его юридический папочка? С чего, интересно, Петр Ильич на тот свет внезапно отправился, а?

Алевтина Степановна попыталась встать, но не смогла, ноги отказались держать ее.

– Бабушка, ты дедушку убила? – разинула рот Оля. – Чем? Ножом зарезала или застрелила?

Мать Василия Петровича швырнула во внучку подушкой.

– Дура! Наглая, невоспитанная идиотка! Неужели не ясно, что москвичей специально вызвали, чтобы оболгать Шаровых и возвысить Бражкиных?

– К детективам обратились не мы, – подала голос Ирина Федоровна. – И, Ангелина, заметь: твой сын наполовину Бражкин, шаровской крови в нем нет. Да и Степан был тоже из наших, причем на три четверти.

– Нет, неправда, – отрезала старуха, – это вранье.

Константин показал на доску, возле которой на полу валялись обрывки ксерокопий документов.

– Анализ ДНК подтвердил наше родство с Василием Петровичем. Правда, исследования крови Степана нет, но навряд ли Светлана Алексеевна все выдумала. Кстати, думаю, что ее жизнь после шокирующего признания кардинально поменяется.

– Вот и слава богу, – прошептала мать Оли. И повторила: – Устала я, сил больше нет, не вижу смысла продолжать жить с Василием.

Глава 38

– Ваш роман с мэром длился до его смерти? – спросила я.

– Нет, – после небольшой паузы ответила Светлана Алексеевна. – Пару лет назад мы, оставшись друзьями, прекратили интимные отношения.

– Почему? – спросила Антонина.

– Это очень личная информация, – увильнула от ответа женщина.

Я вынула из папки очередную ксерокопию.

– Если там новый пасквиль на Шаровых, я опять его порву, – пригрозила Алевтина Степановна. – Уничтожу, как остальные документы.

– Бабушка, не старайся, это ведь не подлинники, – пробормотала Катя, – настоящие бумаги в каком-нибудь сейфе. И нам уже хуже не станет, хуже просто некуда.

– Не смей так говорить! – закричала Оля. – Я знаю, как только ты эту фразу произнесешь, мигом ваще агромадная беда начинается. Папа, зачем ты их из Москвы вызвал? Разве мы плохо жили? Какого хрена захотел правду про смерть Бражкина выяснить? На фига тебе кресло мэра? Вон что вышло!

Я прикрепила листок к доске магнитом.

– Перед вами очередная жемчужина из собрания Агнии Генриховны Бундт. Примерно три года назад Игорь Семенович начал регулярно летать в Москву. Заведующую медархивом его вояжи удивили. Пожилая дама почуяла аромат тайны и обратилась к частному детективу Роману Варскину.

– Родятся в пруду крупные щуки, да их простой пескарик за усы дергает, – подал вдруг голос Федор Михайлович. – Рома из наших, его по состоянию здоровья комиссовали, нашли непорядок с сердцем. Он агентство открыл. Дорого берет, хорошо теперь живет.

– Варскин мог Агнии Генриховне безвозмездно услугу оказать, – предположил Глеб Валерьянович. – У Бундт полно компромата, может, и на Романа папочка есть.

– Нам неинтересно, как милая старушка расплачивалась с сыщиком, – остановила я эксперта, – важно иное: Варскин узнал, что мэру поставлен малоприятный диагноз – опухоль мозга.

– Мама, это правда? – ахнул Константин.

– Почему ты нам не сказала? – подскочил Семен.

Максим опустил глаза.

Старший брат показал на него пальцем.

– Похоже, он знал.

– Ага, любимчик всегда в курсе! – взвыл Семен. – Ну да, наш милый Максик, лучший дружочек мамы. Чмок-чмок, зайчик, всегда рядом, за руку держится… Ах, ах, Макс у нас ученый… А мы с Костей быдло. Мамуля всегда торгашей презирала.

– Неправда, – прошептала Каролина Олеговна, – я ко всем детям отношусь одинаково.

– Все сыновья любимые, но один любим больше, чем другие, – прошелестела Надя.

– Конечно, конечно, вы ко всем детям одинаково относитесь, – подхватила Раиса, – просто первые два сына вам не очень нравятся.

– Макс узнал случайно, – прошептала Бражкина, – не спрашивайте как, это вас не касается.

– Он тебе ребро сломал, – сказала вдруг жена Василия Петровича, – я в курсе.

Вдова мэра кивнула и тихо заплакала.

– Кто кому ребра ломал? – опешила Раиса.

Светлана Алексеевна встала.

– Татьяна, полагаю, я объясню ситуацию лучше вас. Опухоли мозга – темная история, но кое-что известно. У Игоря новообразование было не злокачественное, росло медленно. Первой на то, что с Бражкиным творится нечто странное, обратила внимание я, заметив, что Гарик внезапно стал проявлять несвойственную ему агрессивность. Прости, Каролина, не хочу тебе делать больно, но придется сказать. В сексе Игорь всегда был нежен, думал больше о моих ощущениях, чем о своих, одним словом, лучший любовник на свете. И вдруг он превратился в грубияна – причинял боль нарочно, явно получая от этого удовольствие. Один раз выбил мне зуб. Агрессия накатывала на него только в постели; одевшись, Гарик становился прежним и пугался того, что сделал, просил прощения, не понимал, как такое совершил, повторял: «Мышка, это не я! Ничего не помню!» Мне удалось убедить Игоря обратиться к врачу. В Лоскутове по понятным причинам делать это он не захотел, отправился в Москву. Там поставили диагноз, выписали лекарства и велели раз в полгода прилетать на цикл уколов.