Татьяна Сахарова - Бисер для трех поросят

Дверь приемной гулко распахнулась. Федор Митрофанович влетел ураганом с огромным букетом роз наперевес.

«Ну, наконец-то дозрел, — мелькнуло в голове у Леночки. — Цветы — хорошее начало многообещающих отношений».

Но она ошиблась. Настроение у Вейнберга было совсем не романтическое. Он пулей пролетел в свой кабинет, бросив на ходу:

— Демина ко мне! Срочно!

Ишь какой! Ни тебе зрасьте, ни тебе до свидания! Демина ему срочно подавай. И букет, жлобина, с собой в кабинет уволок. Зачем только, интересно? Не начальнику же охраны вручать его надумал? Леночка связалась по внутреннему телефону с Деминым и передала тому распоряжение.

Петр Станиславович явился незамедлительно. Как всегда собранный, подтянутый и совершенно безэмоциональный. Не человек, а робот какой-то. И хотя он лично сосватал Леночку на секретарское место, она его откровенно побаивалась.

Проследовав в кабинет шефа, Демин плотно прикрыл за собой двери. Девушку так и распирало любопытство. Особенно интриговал огромный букет роз. Вроде бы никаких юбилеев в концерне сегодня не предвидится. Соблазн включить селекторную связь и потихоньку подслушать разговор был чертовски велик. Но в кабинете Вейнберга незамедлительно раздастся характерный щелчок, поэтому с крамольной идеей пришлось распрощаться.

Однако никакие уловки не понадобились. Минут через десять из кабинета начальника понесся оглушительный ор. Да такой, что если бы не капитальные металлопластиковые окна, то стекла в приемной непременно бы повылетали. И, хотя из обрывочных выкриков шефа, щедро сдобренных отборным мужицким матом, невозможно было ухватить всей сути конфликта, стало ясно одно: у начальника охраны сегодня фатальный день.

От удивления Леночка приоткрыла пухленькие, старательно напомаженные блеском губки. За полтора месяца ее карьеры шеф ни разу ни на кого не повысил голос. Тем более никогда не употреблял в речи ненормативную лексику. Даже когда она в свой третий рабочий день нечаянно опрокинула ярко-алый лак для ногтей на свежеподписанный кредитный договор между концерном и каким-то питерским банком, Вейнберг лишь слегка скрипнул зубами и вежливо попросил ее впредь быть поаккуратней. И вот сейчас этот спокойный и уравновешенный человек орал так, что Леночкины, не привыкшие к грубым выражениям ушки сами собой свернулись в тоненькие трубочки и так и обвисли в полном недоумении.

Демин вылетел из кабинета, как ведьмак на шабаш. От его подтянутости и характерной выправки не осталось и следа. Более того, выяснилось, что физиономия начальника охраны вполне способна иметь весьма яркий эмоциональный окрас. По крайней мере, теперь она была багровая, с затравленными глазами и безвольными узкими скулами. Не задержавшись в приемной ни на секунду, Петр Станиславович унес ноги от греха, то есть от господина Вейнберга, подальше. Леночке самой тут же захотелось последовать его примеру. Мало ли что взбредет в голову взбесившемуся шефу?

Последний не заставил себя долго ждать. Он пролетел мимо секретарши грозным штормовым предупреждением, даже не взглянув в сторону девушки, как будто той вовсе не существовало в природе. Нет, все-таки пора менять работу!

Гнать машину по трассе мне быстро надоело. Скорость толком не наберешь — то грузовая фура попадется, то еле тащится уборочная техника. Поэтому, раздосадовавшись, я свернула на первую попавшуюся второстепенную дорогу. Сначала пронеслась через парочку сел, потом съехала на грунтовку и почесала прямиком через луг, вдыхая ароматы свежескошенного сена.

Как я могла так облажаться? Как позволила этому мерзавцу морочить мне голову? Пускай я тоже была с ним не до конца откровенна… Пускай! Но я же его никогда не обманывала. Просто недоговаривала кое-чего из своей биографии. Да и то только потому, что боялась оттолкнуть его чрезмерной образованностью и неслабым материальным достатком. А он, получается, в то же самое время откровенно надо мною издевался. Нашел себе дурочку с переулочка. Самое обидное, что я не почуяла подвоха. С аппетитом слопала баечку и про прораба, и про хозяйский особняк с гостевым домиком, и про приятеля из органов, который совершенно бескорыстно, якобы по старой дружбе, снабжал нас ценными сведениями. Ну почему?.. Почему, спрашивается, я не задумалась над тем, благодаря каким таким дружеским связям удалось оперативно отыскать в больнице парня с прокушенной рукой? Как нашли и приперли к стенке Лютикова-Карапуза? Каким образом мы в неофициальном порядке попали в морг на опознание тела? Это сейчас мне ясно, что никакой, даже самый замечательный приятель не стал бы так напрягаться для какого-то прораба Феди. А вот для нефтяного магната…

Идиотка! Я просто законченная идиотка! Всемогущий господин Вейнберг углядел во мне бесплатную развлекалочку и поигрался, как кошка с мышкой. А пресытившись ощущениями, запросто вычеркнул меня из своего органайзера. Еще и угрожал на прощание. Интересно, следует ли расценивать сегодняшнее спонтанное вручение букета как попытку путаться у него ногами? Иначе, того и гляди, нарвусь на новые неприятности. Но даже несмотря на потенциальную опасность, я бы с удовольствием прошлась бы еще разок-другой шпильками по его драгоценным ботинкам.

Огромный луг за окном автомобиля внезапно сменился небольшой лесопосадкой. Потом последовало капустное поле, затем снова пролесок. Хорошо, что я выбралась за город. Ничто так не успокаивает, как лишенные урбанистической суеты пейзажи. Мое благостное стремление к природе оказалось вдвойне вознаграждено, когда за тенистой березовой рощей открылось премиленькое озерцо.

Выбравшись из машины, я разулась — не дефилировать же по берегу на шпильках — и побрела к воде. Водная гладь, местами устланная ряской, подрагивала, повинуясь легким дуновениям ветерка. Вдоволь налюбовавшись красотами, я собралась уезжать, но тут меня попутала нелегкая. Единение с природой иногда заходит слишком далеко. Во всяком случае, мне немедленно захотелось лесных цветов, коими изобиловали берега озера. Ничтоже сумняшеся, я потопала собирать дары природы, осторожно ступая по траве босыми ногами. Как только первые стебельки с синими цветочками неизвестного мне названия оказались в руках, пальцы сами собой взялись сплетать их венок. Господи! Когда же я последний раз плела венки! Кажется, это было в год окончания школы. Безмятежная юность нахлынула на меня потоком нежных воспоминаний. Первый курс. Первый поцелуй. Первое расставание. Первая Женькина свадьба. Платье у нее было такое красивое, что я не удержалась и, испросив разрешения, примерила его на себя. Конечно же, в груди оно отчаянно болталось. Но все равно наряд был великолепен, и я мечтала, что когда-нибудь будет и на моей улице праздник. Как же давно это происходило: пожелтевшие кадры жизненной хроники вплетались в мой венок вместе с лесными цветами.

Когда острая боль в нескольких местах пронизала правую ногу, я на какое-то время замерла в полной прострации. Этого стало вполне достаточно, чтобы озверевшие осы, в чье гнездо я нечаянно вступила, бесчисленным роем кинулись на свою обидчицу. Тишину и покой лесного озера разрезал истерический вопль, вслед за которым я побила собственный спринтерский рекорд в забеге на короткие дистанции. Уже закрывшись в машине и изгнав из салона нескольких залетевших преследовательниц, я оценила полученные повреждения. На правой ноге насчитала по меньшей мере дюжину укусов, чуть меньше — на левой. А еще огнем горели шея, руки, плечи. И, что самое неприятное, лицо. Один укус красовался на щеке, второй под нижней губой. Утешало только, что осы, в отличие от пчел, почти никогда не оставляют в своей жертве жало. Но все равно от боли и обиды я разревелась.

Нечего было и думать шкандыбать своими ногами со стоянки. Обе ступни безнадежно распухли и не влезали в модельные туфли. Босая, с распухшей физиономией, с поплывшей под глазами тушью и украшенная венком — не пропадать же стараниям! — я могла до обморока напугать ребятню, кучкующуюся в подворотнях. Все-таки клиенты психушек не каждый день разгуливают по улицам без провожатых. Поэтому, наплевав на строжайший запрет домоуправа, бросила машину перед подъездом.

Консьержка баба Зина, завидев меня, попробовала охнуть, но я метнула в нее такую молнию, что она предпочла заткнуться и молча проводила меня до лифта, по пути роняя челюсть. Еще один рывок — и я скроюсь за стенами спасительной квартиры.

На моей лестничной площадке было накурено. Я недовольно потянула носом и уже после этого заметила Федора Митрофановича Вейнберга, уныло восседавшего на лестничной ступеньке в нескольких шагах от моей двери. Он курил, и вокруг него валялось не меньше десятка окурков. Такое рандеву в окончание сегодняшнего «удачного» дня — это уже стопроцентный перебор.