Хелена Секула - Барракуда

Я собрался с силами и на ватных ногах поплелся в ванную. Мишковяк проводил меня понимающим взглядом.

– Вы после мытья халат какой накиньте, там разные висят, а одежду оставьте. Я почищу свитерок и штаны поглажу.

Мне начинает казаться, что я облевал свитер. Доказательства чудовищного пьянства множатся с каждой минутой.

Собственное отражение меня испугало. Зеленоватая помятая рожа, поросшая неряшливой седой щетиной, мешки под мутными глазками, а выражение лица подловатое. Ничего удивительного, что люди навоображали черт-те что. Еще немного, я и сам поверю, что в одурманенном состоянии напился как свинья. Да это просто написано на бесстыжей морде в зеркале.

Контрастный душ вернул мне уверенность. В комнату я вошел уже совсем в другом настроении. В камине весело потрескивали дрова, рядом с диваном был накрыт столик. Маринованный окунь, деревенская колбаса: не копченая, а смягченная травами и солью и высушенная на сквозняке. Редкий деликатес в наши дни. Маринованные грибы, соленые огурчики, на электроплитке в котелке варились сосиски. М-да, а есть-то очень даже хочется…

Виташкова расставляла тарелки.

Я уставился на ее руки в переплете синих вен. Кожа темная, пальцы узловатые. Поинтересовался, пользуется ли она резиновыми перчатками.

– Не привыкши я. Этер вот уговаривал, а Казимира, его бывшая прислуга, через то и вовсе утекла. Она тож из брыкаловского рода.

– Если бы я бабу на это место привел, так уж на уровне, как у ксендза домоправительница, а не такую темноту! – с обидой пробурчал Мишковяк. – Перед всем миром нас осрамила, хотя американец у нас вроде как тутошний, свой, а все одно заграница!

Этот уничтожающий вердикт явно предназначался специально для меня. Ведь это я попросил Брониславу, чтобы она нашла прислугу молодому Станнингтону: солидную, аккуратную, порядочную и умеренной жадности. Староста обиделся: упущено доходное место.

– Вы на Брыкалах языка не точите, пан Мишковяк, лучше вот рассольцу попейте! – Виташкова подсунула нам кувшин и поспешила в кухню.

– Эх, рассол, родной батюшка!

Роль трезвеющего пьяницы не так уж плоха. Я плеснул в стаканы ароматный напиток: рассол из-под квашеной капусты и огурцов, смешанный с соком редьки и заправленный зубчиком растертого чеснока и густой сметаной. В Ориле это патентованное средство против самого тяжкого похмелья.

– Натощак это ж чистый купорос, пан адвокат! – предостерег Мишковяк. – Нам надо сперва клин клином вышибить, потому как я вчера тоже… крепко…

– Пожалуйста, выберите что-нибудь из бара. – Я махнул в сторону резного сундучка, где Этер держит напитки.

– А мы житной дерябнем, пан адвокат. Жито – оно самое полезное.

– Жито кормит, жито поит, – поддакнул я.

– Ас вас пол-литра причитается и тыща злотых. Я вашу тачку в придорожных кустах нашел, приволок, бензином заправил, а эта зараза еще божилась, что меня к вам не впустит! Ну, обмоем встречу!

Староста из Ориля не обладает ни одним из достоинств, воспетых в литературе как традиционные народные черты поляков. О бескорыстии нечего и говорить, его услужливость, гостеприимство и все, что он делает, заражено бизнесом. Он вообще не пьет, а только что-нибудь постоянно обмывает, даже закусывает не просто так, а ради чего-то.

Мишковяк разрезал пополам маринованный грибок, наколол на вилку вместе с кружочком колбасы и соленым огурцом. Это изысканное напоминание, чтобы я снова налил водки. На мое счастье, прежде чем мы успели осушить бутылку, прибежала восьмилетняя дочка Мишковяка, которую прислала мать.

– Директор сельпо папу дожидается! – сообщила она, и староста поспешно собрался, не исключено, что на очередное обмывание.

– Пиявка! Я уж думала, присосался до Судного дня, – припечатала Мишковяка пани Виташкова.

Сложив руки на коленях, она смотрела, как я проверяю автоответчик. Ничего интересного не обнаружилось.

– Пани Виташкова, а теперь расскажите, что я тут натворил.

– Э-э, чего там! Ничего такого, чтобы себе нервы портить.

– И все-таки я хотел бы знать.

– Ну, пару тарелок разбили, водку разлили, сами коньяком облились, ковер изгадили, а на чердаке зачем-то простыни связали. А еще в кухне куча простыней мокрых валялась. Нечего себе голову морочить, пан адвокат. У Этера такие гости бывают паскудные, что куда больше свинячат. А он сам больно добрый паренек.

– И у такого доброго паренька Казимира бросила работу?

– Да некультурная она у нас, деревенская, но нечего Мишковяку об нее язык трепать. Завидует он нам, срамник бесстыжий. А с Казей так было: Этер велел его на «ты» называть, все следил и приставал, чтоб она руки берегла, сам себе еду в комнаты подавал, бывало, что и готовил сам, миски мыл. Казя-то думала, что он ей брезгует, что его доброта – одни как есть пустые разговоры, вот и сбегла. А я рукавиц не надеваю, без привычки мы к этому, ему тыкаю, от горшков-кастрюль его гоняю, – вот мы с ним и живем душа в душу.

– А вы сегодня тут не ночевали?

– Куда там, пан адвокат! – Она потупилась. – Мне ж ясно сказали, чтоб я только утречком пришла.

– Кто это распорядился?

– Кто, кто! Да та пани итальянка, что вы прислали ночевать. – Виташкова еще ниже опустила голову.

За окном раздался басовитый лай. Сава, овчарка Этера, отозвалась истеричным визгом, заметалась по двору, щеря клыки в показной ярости. Басистый лай вторил ей, словно бубнил африканский тамтам.

Я выглянул в окно.

– Молчать!

Сава замолкла и уставилась на меня погрустневшими глазами. Стыдится, должно быть, что впустила вчерашних захватчиков. Я вспомнил ее лай во дворе. Наверное, собаку привязали.

– Наш Тузик со стариком идут, – сказала Виташкова и поспешила к дверям.

Я прислушался. Скрип петель, шаги, тихий голос женщины и поскуливанье пса.

– Да славится имя Господне…

В комнату вошел старик. В руке суковатая можжевеловая палка, отполированная ладонями.

Вит Брыкала. Чтобы отличать от многочисленных тезок в огромном роду, его прозвали в деревне Виташкой. Я не сразу соотнес с ним новую домработницу Этера, хотя в Ориле замужних пожилых женщин называют по имени мужа: Виташкова, Янекова.

Виташку я знаю лучше всех из Брыкал. Он самый бедный. Все его дети разбрелись по городам, поэтому на старости лет он отдал государству свой небольшой клочок земли в обмен на такую же небольшую пенсию.

Когда в дачном поселке участились случаи вандализма, дачники сложились, чтобы нанять сторожа, а меня попросили найти двоих для посменного дежурства в поселке.

В Ориле закипели страсти. Работа была очень привлекательная, приходилось по три тысячи злотых на сменщика, а для деревни это была очень высокая плата.

Одним из сторожей стал Виташка. Невзирая на зависть, большинство признало, что выбор мой правилен. Вита ценили за ответственность и порядочность, доход у него был меньше остальных, и он хлебнул горя. Его старший сын, профессиональный водитель, сбил по пьяни человека. Его посадили на двенадцать лет. Осталась неработающая жена и четверо малых детей. Вит отдавал невестке и внукам большую часть своей скромной пенсии, снабжал их крольчатиной и яйцами. Дополнительный заработок пришелся ему как нельзя кстати.

– Пан Новак за машиной приехал, пан адвокат. – Виташка представил мне низенького типа, словно сложенного из двух шаров, как снеговик.

– За какой машиной?

Я ничего не понимал. Мишковяк ведь уже разобрался с моим драндулетом.

– Да той пани, что… – Виташка запнулся. – Итальянки, что вчера свой «фиат» оставила.

– Вовсе он не ее, а мой! – вскинулся пан Новак. – Машину сперла, а еще «па-ани».

– Ну да, – согласился смущенный и расстроенный Виташка. – Паспорт, права, документы – все было правильно.

Только тут до меня дошло, почему они так мнутся. Конечно же, Виташка с женой уверены, что я гулял с этой «пани» до рассвета, упился до поросячьего визга, натворил безобразий и облевал диван. А тут ко всем прочим ужасам выяснилось, что «пани» прикатила на краденой машине. Да уж.

Хозяин машины – владелец ателье «Модный покрой» на улице Желны, следующей за улочкой Райских птиц, где стоит наш дом. Владелец ателье обитает на другом конце города. Когда у него много работы, он остается ночевать в мастерской. Вот и эту ночь провел в ателье, а машина стояла на заднем дворе.

– В пять утра раздался звонок, – захлебываясь, заговорил пан Новак. – Женский голос, нежный, как у голубки Пикассо. Я, говорит, Виджиелла Меллоджина. Приехала из Милана выступать у вас. Вчера в чрезвычайных обстоятельствах мне пришлось одолжить вашу машину, но я не смогла вернуть ее на место, потому что бензин, мол, кончился. Машина стоит в амбаре пана Вита Брыкалы в деревне Ориль, дом десять.

– А вы не сообщили в милицию?

– Да нет… Я же не знал, что машину угнали, пока она не позвонила. А дамочка очень так элегантно извинялась, а на пороге ателье я нашел бутылку виски, блок «Кэмел» и открытку с благодарностью. Эксцентричная бабенка!