Наталья Александрова - Рыбкин зонтик

Вдруг рядом со мной возникло какое-то движение. Вглядевшись в плотный сгусток тени, я разглядела Алексея, который поднес к уху трубку мобильника и что-то внимательно слушал. Звонка перед этим я не слышала, видимо, у него сработал вибровызов.

Спрятав телефон в карман, Алексей прошептал:

— Готовность номер один, к проходу в заборе приблизился человек.

Все снова застыли, но теперь напряжение возросло, казалось, воздух вокруг нас потрескивает, как перед грозой.

Время шло медленно, и, казалось, прошло уже больше получаса после предупреждения, когда я наконец различила возле трансформаторной будки человеческую фигуру.

Скосив глаза на Алексея, чтобы проверить, видит ли он ночного гостя, точнее гостью, я заметила, как он подобрался и сжался, как напряженная стальная пружина. А с виду тяжеловатый, неуклюжий! Рядом со мной в темноте притаился готовый к прыжку хищник, неуловимый и смертельно опасный.

Человек возле будки включил фонарик, чтобы осветить замочную скважину, и от этого слабого желтоватого света темнота вокруг стала казаться еще гуще, еще плотнее.

Звякнул металл — видимо, ключ вставили в замочную скважину. Несколько секунд ничего не было слышно, а потом со стороны трансформаторной будки понеслись такие выражения, какие употребляют обычно матросы рыболовецкого флота и грузчики винных магазинов. Надо полагать, наша милая гостья поняла, что ее ключ не подходит к замку.

Вслед за этой высокохудожественной тирадой раздался громкий скрежет — Лариса, судя по всему, от бессилия попыталась вскрыть дверцу ломиком, но и эта попытка, как и следовало ожидать, не увенчалась успехом.

И в то же мгновение Алексей бросился вперед.

В два прыжка он преодолел расстояние, отделявшее его от трансформаторной будки, и молниеносным движением скрутил «таинственную незнакомку».

Тут же подоспел молодой охранник, помог связать Ларису и включил мощный фонарь, заливший «поле боя» ослепительно ярким светом.

Тут уже вышли из укрытия и пассивные зрители — мы с Барановичем.

Нашим глазам предстала восхитительная картина.

На земле извивалась связанная по рукам и ногам женщина, в которой трудно было узнать высокомерную красотку Ларису Семашко — так преобразили ее ярость, страх и отчаяние.

Ее красиво очерченный рот непрерывно изрыгал поток грязных ругательств, а в глазах горела такая жгучая ненависть, что от нее вполне могли бы вспыхнуть пыльные кусты акации и боярышника.

— Здравствуй, Лариса, — насмешливо проговорил Баранович, подойдя поближе к своей бывшей любовнице. — Надо же, какой у тебя, оказывается, богатый словарный запас!

— Проваливай, старый козел! — завизжала Лариса. — Развратник проклятый! Импотент чертов! Как же ты мне остолбенел!

— Вот как ты теперь заговорила? — проговорил Баранович с показным спокойствием. — Раньше, помнится, ты называла меня совсем иначе… Тебе показалось мало всех моих подарков? Мало всего, что ты из меня успела выкачать? Квартира, машина, драгоценности, роскошные шмотки… тебе всегда было мало, и ты решила меня ограбить? Не ожидал от тебя такой глупости! Ограбить меня — это то же самое, что рубить сук, на котором сидишь!

— Я поняла, что ты вот-вот бросишь меня, — гораздо тише проговорила Лариса, — у тебя появилась какая-то новая пассия… очередная молоденькая идиотка! Думаешь, я ничего не замечала? Вот я и решила подстраховаться, заранее позаботиться о своем будущем…

— А я, Андрей и все остальные — это не люди, это так, мелочь, пешки в твоей игре, пыль под твоими ногами? — проговорила я, выходя из темноты.

— Это еще кто заговорил? — Лариса бросила на меня привычно-презрительный взгляд.

— Не смотрится, — усмехнулась я. — Твои высокомерные гримасы совершенно не работают, когда ты лежишь на земле связанная! Попробуй поглядеть на меня сверху вниз! Не получается? А у меня — запросто!

Я подошла к ней вплотную и вгляделась в ее лицо.

Вот она — та, которая сломала мою устоявшуюся жизнь, задумала криминальную операцию, в которой моя смерть заранее планировалась, та, из-за которой Андрей Удальцов лежит в реанимации, та, которая своими руками убила Романа, проломила ему голову…

Впрочем, если Роман с такой готовностью пошел ей навстречу, из-за денег предал меня, пожертвовал мной, как незначительной фигурой в своей большой игре, — значит, моя «устоявшаяся жизнь» с ним не стоит сожалений, а сам он получил по заслугам!

В лице Ларисы что-то изменилось, как будто в ней что-то сломалось. Высокомерие исчезло, лицо сделалось слабым и жалким.

— Такая жизнь, — проговорила она тихо, как будто извиняясь передо мной, — каждый за себя…

Я развернулась и ушла в темноту.

Мне не хотелось видеть последний акт этой драмы, не хотелось даже знать, как поступит Баранович с предавшей его женщиной.

Для меня все было закончено — справедливость восстановлена, ко мне больше ни у кого нет претензий… нужно жить дальше, заново строить свою жизнь на тех развалинах, которые остались от прошлого.

Миновав тайную дверь в заборе и пройдя десяток метров, я услышала рядом торопливые шаги. В последнее время шаги на ночной улице для меня означали опасность, и я испуганно обернулась.

Следом за мной шел Алексей.

— Я подвезу вас, куда скажете, — проговорил он, поравнявшись со мной. — Домой, наверное?

— Разве вас не сняли с наблюдения? — я не смогла скрыть сарказма. — Ведь операция, кажется, закончена?

— Зачем вы так? — Алексей обиженно взглянул на меня.

…Я тихонько открыла дверь квартиры и, не зажигая света, принялась на ощупь пробираться по коридору. Сил не было совершенно, уж слишком много всего произошло за последние сутки.

Лешка спал возле включенного компьютера, положив голову на коврик для «мыши». Свет не горел, и, разумеется, я налетела на стоявший посредине комнаты кухонный табурет. Табурет свалился с грохотом, на шум явилась невестка в ночной сорочке, и только тогда Лешка поднял голову и уставился на меня совершенно бессмысленными глазами.

— Извини, — виновато начала я, — откуда тут табурет взялся, ума не приложу.

Алла вполголоса произнесла несколько фраз о том, что мужу ее рано вставать на работу, а некоторые, которым совершенно нечего делать, возвращаются домой под утро и совершенно не соблюдают элементарных правил общежития. Я плюхнулась на диван и молчала, потому что лень было шевелить языком. Комната внезапно поплыла перед глазами, я откинулась на спинку дивана…

— Что ты к ней привязалась? — зашипел Лешка. — Это я табуретку притащил! Наташка, тебе плохо?

— А? — я очнулась. — Да нет, просто устала очень.

— Отстань ты от нее! — разъярился племянник. — Не видишь — плохо ей!

— Леша, мама права, — вздохнула я, — действительно папе завтра рано вставать на работу, так что давайте все угомонимся.

Невестка поглядела на меня удивленно и вышла, очевидно, она не ожидала, что я так быстро с ней соглашусь.

— Ты зачем табуретку на пути поставил? — воззвала я к Лешке.

— Чтобы ты ее уронила, и я проснулся, — на голубом глазу объяснил ребенок. — Если не расскажешь, что с тобой случилось, я буду щипать тебя до утра, не дам заснуть!

— Садист малолетний, — вздохнула я и тут же провалилась в сон.

Лешка растолкал меня, я заплетающимся языком стала отвечать на его вопросы. Пару раз я снова падала на диван, наконец Лешка сжалился и оставил меня в покое.

Наутро я собиралась спать долго, но не дали. Невестка растормошила меня и сунула трубку под ухо.

— Тебя к телефону.

— Соединяю с Ильей Михайловичем! — прочирикал голосок секретарши.

— Доброе утро, Наташа, — проговорил знакомый голос. — Я должен извиниться перед вами за свое вчерашнее поведение, я был не слишком любезен.

«Бог простит!» — чуть было не ляпнула я, но вовремя прикусила язык.

— Нам с вами нужно встретиться еще раз, — продолжал Баранович, не дождавшись моего ответа, — и я надеюсь, что вы не откажете мне в этой просьбе.

Я вспомнила о приличиях и пробормотала что-то типа «да-да, конечно».

— Вы предпочитаете поговорить в деловой обстановке или поужинаем в ресторане?

— В деловой! — слишком поспешно ляпнула я, не хватало мне еще с ним по ресторанам ходить!

— Ну что ж…

Показалось мне или нет, что в голосе Барановича прозвучало некоторое разочарование? Наверное, показалось…

— Ну что ж, тогда мой человек заедет за вами в половине двенадцатого.

Положив трубку, я поглядела на часы — было девять утра. Баранович, судя по всему, уже давно на работе, да он спит ли когда-нибудь? И не восстановила ли я против себя этого могущественного человека отказом поужинать в ресторане? Ай, да пускай они все катятся подальше! Я уже ничего не боюсь! К тому же у меня совершенно нет никакого приличного прикида, чтобы идти с Барановичем в ресторан. Когда я уходила из квартиры Романа, взяла только самое необходимое, и вечернее платье осталось там.