Иоанна Хмелевская - Смерть беспозвоночным

Содержание разговора уже было передано полицейскому комиссару во всех подробностях, и следователь порадовался: есть фамилия любознательного читателя, к тому же небанальная, наверняка он его разыщет. Писатель понял, что его собеседник проживал в самом Буско–Здруе, а этот курорт, к счастью, по размерам очень уступает, скажем, Нью–Йорку.

Влодзимежа Язьгелло полиция в Буске нашла быстро и без хлопот. От варшавских коллег поступила просьба, местные пинкертоны справились с ней в один миг, не задавая лишних вопросов и не допытываясь у варшавских, что этот их Язьгелло отмочил. До сих пор он не привлекал их внимания, не был судим, спокойно работал диспетчером в ремонтных мастерских, взяток не брал, да и за что их там брать, крупных денег у него никогда не водилось, политикой не интересовался, но это законом не преследуется, был женат, дети уже взрослые, никто из них не нарушал уголовного кодекса, так что причина такого интереса столичных ментов была непонятной.

Всю информацию о Язьгелло Гурский получил сразу же по приезде в Буско в свой первый выходной, который полагается всем, в том числе и полицейским.

— Свидетель! — коротко бросил он буским коллегам, и они сразу все поняли.

После чего как ни в чем не бывало, прихватив Язьгелло, Гурский отправился с ним в пивную. И тут неожиданно судьба облегчила задачу следователя, а именно по телевизору повторяли показ одного из телефильмов по книге Дышинского. Правда, недолго показывали, пивная — это вам не изба–читальня, сюда не за культурой приходят, и кто‑то из посетителей быстро переключил программу на спортивный канал. Однако и этого гурскому хватило для того, чтобы ненавязчиво затронуть интересующую его тему, не сообщая собеседнику причин своего интереса.

Язьгелло простодушно сам схватил наживку.

— Да чего там, проше пана, какой из меня знаток, разве что запомню, как умные люди чего скажут. А как же, книги читаю, почему не читать, и случается, потом специально из любопытства гляжу, какой фильм они из этой книги смастерили. Я человек простой, нет у меня всяких там интересов или хобби какого, даже рыбной ловлей не занимаюсь, люблю себе спокойно посидеть, поглядеть. Спорт не для меня, стар я, да и чего последнее здоровье тратить, глядя, как наши все едино продуют, ведь проигрываем и проигрываем и конца этому не видать. Тут не всякий выдержит, иного и кондрашка хватит, лучше уж что другое посмотреть, не такое нервное. Вот я потому и предпочитаю фильмы.

— По книжкам сделанные? — подсказал Гурский.

— А почему бы и нет? Да только тут, проше пана, такое дело — по–разному выходит. Человек книжку помнит, там здоровущий бык действует, а ему в кино заместо быка плюгавого мозгляка показывают и концы с концами у них не сходятся. Поневоле задумаешься — а что смотришь‑то? То или не то? Ну и бывает по–другому. Вот ты что‑то смотришь — так себе, а тут крики, а тут шум, что по книге сделано расчудесной, награду та книга получила, и в затылке чешешь — за что же? Даже не хочется читать и проверять. Я знаю одного: он смотрел в кино «Охоту на Красный Октябрь». Я и кино видел, и книгу читал. Вы, небось, тоже? Книга в десять раз лучше, а этот жлоб кино посмотрел и книги уже читать не стал, как я ему ни долдонил, чтоб прочел. Это же человеческое понятие превосходит, а он знай свое — нет и нет, на кой мне такое барахло! Так я и не смог ему втолковать.

Собеседник инспектора так разнервничался, что заказал еще кружку пива, а Гурский словно нехотя бросил:

— Вот и авторы то же говорят.

— О, тогда вы поймете. Я тоже тут с одним автором переговорил, он классные книги пишет. Дышинский его фамилия, так ему фильм до невозможности испаскудили, скучный вышел — глаза бы не глядели!

— Я Дышинского знаю, — сказал инспектор. — И он даже упомянул в разговоре со мной, что, когда был в Буске, с кем‑то на эту тему разговаривал.

— Дак это со мной! — расцвел Язьгелло, обрадованный, что знаменитый писатель его запомнил. — Может, и еще с кем общался, но со мной точно, как в банке! 11 помнит, надо же!

— И еще он говорил, что вы даже на пари с кем‑то поспорили!

— Ну, тогда железно со мной. Я и в самом деле поспорил с одним корешем, иначе не осмелился бы отнимать время у известного писателя. Но как он со мной на спор перешел, да еще так вопил, что аж гул стоял, он, скажу я вам, не говорит, а ревет, как бык, голосище у него такой, то я и позволил себе у знаменитого писателя отнять время, чтоб наш спор разрешить.

— А что этот кореш…

— Дак и вы, пан комиссар, то во внимание примите, ведь уму непостижимо, что он такое молол, будто любой писатель гроша ломаного не стоит, если его в кино не покажут, никто его за писателя не считает, будто его и вовсе на свете нет, без рекламы он ноль без палочки, а рекламу ему телевидение да кино делают. И вот как сделают рекламу, тогда он и пойдет в гору, и богатым станет, и все его признают. И что он, кореш то есть, лучше знает, потому как ему один такой спец от рекламы на телевидении все досконально растолковал. И даже примеры приводил…

С ангельским терпением выслушал Гурский содержание всего разговора читателя с Дышинским, хотя и знал его наизусть, и выжидал подходящий момент, чтобы задать своему собеседнику два вопроса. И дождался.

— А что это за упрямый кореш такой? Вы с ним давно знакомы?

После шести кружек пива Язьгелло разошелся вовсю и темнить не стал.

— Давно, еще с армии. Он, скажу я пану комиссару, крепкий орешек. Представляете, в армию сам, добровольно пошел служить, хотя и мог отделаться с помощью высшего образования, в те времена это учитывалось. Сам он не здешний, в Варшаве живет, а фамилия ему Выстшик, Роман Выстшик, я его запросто Ромеком зову, но вот упрямый, что твой осел. Факт! А после того, как вы ему рассказали о своем разговоре с настоящим писателем, он вам поверил? Кто же выиграл пари?

— Какое там поверил, упирался, уже не просто как осел, а целое стадо ослов, ему, дескать, лучше знать, и не поверил в писателя, пока я ему собственноручную подпись самого Дышинского на моей книжке под нос не подсунул! Как увидел он тот автограф, аж перекосился весь и нехорошо выразился о своем телевизионщике. И еще долго кипятился и бурчал, но пиво мне поставил. Раз пари, никуда не денешься.

— А что это за специалист такой у него в советчиках? Он его называл?

— Отколь мне знать? Специиалист, сказал, на телевидении работает, ему ли не знать. А имя–фамилию не называл, да и мне она до лампочки. Только сдается мне, он такой же специалист, как я папа римский. А Ромек уж так разнервничался, так разошелся, что на него не похоже, я аж испугался, как бы его удар не хватил, ведь он всегда веселый да компанейский, уж такие анекдоты отмачивал — закачаешься…

А вот о том, сколько времени и в какие дни его разговорчивый боевой товарищ провел в Буске, пан Язьгелло ничего путного сообщить не мог, как и о машине Маевского. Они ведь с дружком не каждый день встречались. И все равно инспектор не пожалел, что поддался на уговоры Хмелевской и потратил время на поездку в Буско–Здруй и на неофициальный допрос свидетеля. Наверняка на официальном допросе в милиции пан Язьгелло не был бы таким разговорчивым.

Весь этот разговор я прослушала, запустив привезенную гурским кассету. И еще подумала: может, инспектор и разговор записал незаметно от свидетеля благодаря мне, вон как я жалела, что у меня не оказалось в свое время их специального подслушивающего жучка. А о том, легальная ли запись или сделана втайне от свидетеля, я не стала допытываться. Спросила о другом.

— А у Маевского, который в гипсе, вы тоже были?

— Был, и угодил в тот момент, когда ему как раз снимали гипс. Пришлось подождать, зато бедняга был таким довольным, что потом общался со мной чуть ли не с радостью. И жена его тоже разговорилась — у нее мужнин гипс уже давно сидел в печенках, уж очень она намучилась с больным мужем.

А я подумала: столь удачным общение было еще и потому, что наверняка и сам Гурский разоткровенничался после первой удачной встречи с Язьгелло.

Выяснилось, что супруги Маевские довольно хорошо знакомы с паном Выстшиком, он не первый раз приезжает в их пансионат, вот только мнения о нем мужа и жены диаметрально противоположны. Для Маевского пан Роман веселый и разговорчивый шутник, свой в доску, для пани Маевской — кошмарный тип, невоспитанный, с какими‑то извращенными наклонностями, чуть ли не уголовный элемент. Она с трудом выносила его и старалась с ним пореже встречаться. Муж в гипсе, твердила женщина, это если не ад, то чистилище, и дополнительные муки ей ни к чему. К счастью, пан Выстшик в последнее время часто исчезал, они его по целым дням не видели, и это помогало бедной женщине как‑то терпеть своего постояльца. Куда он пропадал — ей не известно, она понятия об этом не имеет.

— Да и Маевский в своем гипсе наверняка был не слишком подвижным? — предположила я.

— Правильно, из спальни ни ногой, так он там офонарел от скуки и не знал, что в мире происходит. Потому и радовался каждому приходу Выстшика. Но составлять ему компанию в поездках не мог, Выстшик, оказывается, любил длительные и дальние прогулки.