Дуглас Нельсон - Крадущийся кот

— Сколько вам лет? — вдруг спросила Вильма.

— Тридцать, — ответила Темпл. В желудке у нее стало холодно.

— Тридцать. Хороший возраст. Достаточно взрослая, чтобы кое-что понимать, и достаточно молодая, чтобы не начать разваливаться на части… Когда у вас день рождения?

— Я Близнецы, — ответила Темпл, стараясь потянуть время. Ее мысли кипели, как вода в чайнике. Этот вопрос про день рождения звучал абсолютно невинно… Но никто в наше время не интересуется ни чьими днями рождения. Кроме нее и убийцы. Нет!.. Этот интерес — просто проявление материнского инстинкта со стороны Вильмы. Темпл даже не подумала бы ни о чем таком, если бы не была настолько вымотанной и расстроенной, если бы не подвергалась стрессу и не видела смерть так близко, в таких неподходящих местах, на таких невинных лицах…

Вильма кивнула, достала иголку с ниткой и начала зашивать незаметную дырочку на стрингах, рассуждая о Близнецах:

— С конца мая по конец июня. Хорошее время года. Хорошее время, чтобы родиться, неплохое для того, чтобы выйти замуж… для рождения детей, да и для смерти тоже. Вы ведь июньская, да? Середина Близнецов?

— Июньская, — ответила Темпл неохотно.

— А какого числа?

— Зачем вам?

Лохматые брови Вильмы приподнялись от удивления:

— Как зачем? Я делаю тортики на дни рождения девочек. Ничего страшного, они быстро выгоняют все калории, пока танцуют. Вы, молодые, можете слона съесть, и все равно оставаться тоненькими, как спички. Особенно, с такой практикой. И с этой ужасной, громкой, вечно повторяющейся музыкой.

— Вы приносите торты на каждый день рождения? Вильма кивнула:

— Домашние. Последний был «Леди Балтимор». Никто больше не печет «Леди Балтимор». Но мне для моих девочек ничего не жалко.

— Я помню, видела тут полусъеденный торт в начале недели…

Вильма снова ласково кивнула, как бабушка над шитьем:

— Это и был как раз мой «Леди Балтимор». Они его уплетали за обе щеки, как маленькие свинюшки.

— И вы знаете… все их дни рождения?

— Конечно! Как бы я иначе могла делать для них тортики? Когда ваш, дорогая? Я испеку для вас «Красного дьявола», сто лет его не пекла. Скажите мне дату.

— Июнь, — продолжала тормозить Темпл. — И до него еще почти год. Вильма, что вы думаете по поводу убийств?

— Ужасно, — ответила та. — Ужасные вещи… То, что сделали с моими девочками, было ужасно.

У Темпл сложилось впечатление, что Вильма говорит не об убийствах, а о тех бедах, которые предшествовали им в прошлом девушек.

— Значит, вы знали Глинду, и Китти, и близнецов?

— Я знаю всех моих девочек, — подтвердила та.

— А вы знали, что Глинда и Китти жили с мужчинами, которые над ними издевались, а одну из близняшек насиловал собственный отец?

— Только одну? — лицо Вильмы вытянулось от шока. — Только одну из них? Не может быть. Наверное, только одна это признавала, а вторая отрицала. Отрицание — очень распространенная вещь в таких случаях, — произнесла она, как попугай, повторяющий слова, услышанные в кабинете психиатра.

Темпл подумала, что Вильма, должно быть, имеет большой опыт таких бесед.

— Действительно, — сказала она. — Но как жаль, что этих девочек больше нет с нами! Что они не смогут выступить на конкурсе. А ведь все они только недавно отпраздновали свои дни рождения.

— Я помню, да, делала для них тортики… Но разве недавно?

Темпл начала загибать пальцы:

— Дороти-Глинда родилась в марте. Китти — в апреле. А близнецы в июне, они и были Близнецы, как я. Странно, правда?

Вильма пожала плечами, завязала узелок, взяла маленькие хромированные портновские ножницы и отрезала остаток нитки:

— Все мы когда-то родились.

— Но разве не странно, что дни рождения жертв так точно совпадают с календарем: март, апрель, июнь. Только мая нет.

Вильма раздумывала пару секунд:

— Нет, есть.

— Как это есть? Вы думаете, что имеется еще одна жертва, про которую никто не знает?

Вильма поджала губы:

— Вы должны знать девочек. Нужно уметь слушать.

Джипси и Джун. Все знают, что это сценические имена. Все думают, что это в честь Джипси Роуз Ли и ее сестры Джун Хавок.

— А что, это не так?

— Так, только имя Джун — настоящее, данное при рождении. Понимаете? С него все началось.

В коридоре раздался смех пробегающих наверх стриптизерш, эхом прокатился к лестнице. Вильма встала и закрыла дверь. Темпл приоткрыла рот, ее пальцы невольно сжались от страха.

— Я ничего не поняла, — призналась она.

— Наверное, я не должна вам этого рассказывать, — Вильма снова уселась на свой стул, но отложила шитье в сторону. — Они не любили эту историю и старались ее забыть. Иногда близнецы странно реагируют на простые вещи… Джун и ее сестра родились с разницей в несколько минут.

Темпл кивнула:

— Первого июня 1967 года.

— Нет, — уточнила Вильма. — Я знаю от них самих: это Джун родилась первого июня 1967 года, в двенадцать часов тринадцать минут ночи.

— А… о, господи! Джипси родилась ночью тридцать первого мая и ее окрестили… Мэй?!

Вильма улыбнулась и кивнула:

— Они ненавидели все эти школьные шутки насчет мая и июня. Я думаю, они ненавидели даже те несколько минут, которые их разделяли. Эти девочки были прямо неразлучны. Было бы жестоко убить одну из них и оставить другую жить.

Ужасная догадка осенила Темпл:

— Точно так же было верхом жестокости насиловать только одну из близняшек! Джипси была права. Их отец сделал жертвой только ее, чтобы увеличить возможность манипулировать ими… И она сменила имя, потому что ненавидела его и человека, который подзывал ее этим именем к себе, чтобы в очередной раз изнасиловать. Лицо Вильмы приняло стыдливое выражение:

— Я бы об этом не узнала, если бы Джипси не устроила их отцу приглашение на конкурс. Хотелось бы знать, ему сообщили, что они… умерли? Или он узнает, когда приедет?

— Точнее, есть ли ему до этого дело.

— Думаю, нет. Если бы ему было дело до чего-то, кроме собственных поганых желаний, он бы не стал делать то, что делал. Не стал бы непоправимо калечить своих дочек. Человека можно сломать, но нельзя починить обратно. И никому нет дела до тех, кто сломаны. Я испекла близнецам торт первого июня. Мэй стремилась быть Джун. Наверное, она хотела иметь такие же невинные воспоминания, как у сестры. Теперь им больше не надо вспоминать никаких мерзостей.

— Значит, тридцать первого мая 1967 года была среда, — пробормотала Темпл, водя пальцем по сверкающей дорожке опалесцентной пудры, которую продавала Вильма, и которой пользовались Дороти, Китти, Джипси и Джун. Все они ушли, осталась только эта пыльца с крыльев мертвых бабочек. Сияющий тонкий порошок фей, как у Динь-Динь. Темпл видела это сияние где-то еще… На пуховке! Саванна Эшли пудрила этой пудрой Иветту. И покупала ее явно тоже у Вильмы. А Черныш Луи…

— Прекрасно! — восклицание Вильмы заставило ее подпрыгнуть. Вильма сжимала палец, на кончике пальца виднелась алая капля: она укололась своей швейной иголкой.

— У вас нет салфетки?

— Сейчас посмотрю, — Темпл, растерянная, с колотящимся сердцем, пыталась соображать, в то время, как то, что пришло ей на ум, не лезло ни в какие ворота. Она подняла свою сумку с пола, положила на подзеркальник и начала потрошить, выкладывая предмет за предметом, отыскивая нужное.

Ее бумажник с водительскими правами и той небольшой суммой наличных, которой она располагала, был самой первой вещью, которую она достала. Потом записная книжка, косметичка, потом…

Вильма держала ее бумажник в руках, откинув клапан. Темпл хотела выразить протест против такого бесцеремонного вторжения, и вспомнила про водительские права в прозрачном целлулоидном кармашке. Вильма улыбалась и кивала, рассматривая именно их.

Права. Темпл вздрогнула. На правах был указан ее адрес, телефон и… дата ее рождения.

Испуганная, она перестала рыться в сумке и уставилась на Вильму.

Опалесцентная пыльца на жертвах и на пуховке означала одно и то же: желание побаловать своих кошечек. О, Луи, это была не меховая игрушечная «мышка», которую ты приволок домой неизвестно зачем — это была улика! Убийца оставил след. Предательский палец Темпл нарисовал восклицательный знак на сверкающей дорожке пудры, которой были украшены четыре трупа и одна кошка.

Она знала, кто убийца. К сожалению, убийца теперь точно знал, кто она такая, и знал, что она знает.

Вильма отложила в сторону бумажник и начала снимать с кольца эластичные стринги. Она была крупная женщина, с сильными руками и непреклонным стремлением выполнить задуманное. Темпл поняла, что ей не спастись.

Мне надо посмотреть, что там происходит наверху. — Темпл встала и шагнула к дверям. Вильма выросла между ней и дверью, точно несокрушимая стена, загораживая дорогу. Темпл опустила глаза. Черные слаксы обтягивали мощные ляжки. Большие жесткие руки поймали хрупкие запястья Темпл и сжались.