Фредерик Дар - Это проклятое ремесло.

Втянув голову в плечи, я стремглав влетел в спасительное помещение и закрылся в одном из тех уединенных мест, которые увековечили славу императора Веспасиана.

Время выиграно... Но только время, ведь не могу же я провести остаток своих дней в этом кафельном убежище. Я сел на откидную крышку и, чтобы расслабиться, открыл кожаный портфель, прихваченный с колен моей жертвы.

Там была масса вещей. Во-первых, бумаги на английском языке, в которых я ничего не понял, так как не являюсь полиглотом. Во-вторых, карта Северной Африки, испещренная голубыми карандашными крестами с красными буквами. В-третьих, чек на миллион швейцарских франков, выписанный неким Магибом на федеральный банк в Берне. Чек лежал в конверте, на котором ничего не было написано. Он был выписан на «предъявителя», что потрясло, как вы понимаете, все мое банковское мировоззрение, ибо один миллион швейцарских франков равен примерно ста миллионам французских. Можно, конечно, поскорбеть над девальвацией нашей валюты, но надо признать, что и с такими деньжатами можно позволить себе хорошее жаркое с корнишонами!

Сто миллионов на предъявителя! Сто миллионов, которые любой, например я, может взять и получить! У меня даже голова закружилась! Нет, я вовсе не жадный. Это не в моем духе. Я из тех, кто убежден, что не надо иметь много денег, главное — чтобы их было достаточно. Лично мне их всегда хватало, чтобы прилично существовать, накормить Фелиси и угостить кофе со сливками и рогаликом женщин, которые были добры ко мне.

Но мы живем в гнилые времена, когда с помощью денег можно сделать все — и это ни для кого не секрет, и чек такого достоинства впечатляет так же, как Ниагарский водопад.

Я даже забыл, где нахожусь! Уже несколько раз дверцу моей ложи дергали. Возможно, кому-то очень приспичило. Я свернул бумаги и сунул их во внутренний карман, сложил карту вдвое и пристроил ее в недрах своей куртки... Чек я положил в свой бумажник...

Видимо, Влефта перевозил для организации Мохари субсидию, выделенную египетским толстосумом. Все будет шито-крыто, если мне удастся получить монеты! Эти парни сделают из меня бездельника!

Я рискнул выйти из туалета. Вышел без сожаления, поскольку это место стало угнетать меня своей белизной. Перед дверью, в ожидании, когда я освобожу насест, приплясывал старый посеревший обмылок с глазами в форме запятой. Не успел я выйти, как он ринулся в кабину.

Я приоткрыл дверь, украшенную зеркалом, и с его помощью смог оглядеть весь зал. Накачанные парнишки исчезли...

Объявили посадку на мой поезд с пути «К». Туда я и направился, зашел в вагон второго класса, забросил портфель в сетку и по коридору прошел в первый класс.

Поезд был почти пуст. Я выбрал свободное купе и устроился у двери в коридор, прижавшись спиной к спинке дивана. Мне было достаточно задвинуть штору из массивного драпа, закрывающую стекло, чтобы стать невидимым из прохода. Если ищейки будут обшаривать поезд, останется пятнадцать шансов против одного, что они ограничатся только заглядыванием снаружи.

Горло свело судорогой. У настоящего полицейского есть своего рода внутренний локатор, который включается, как только появляется опасность.

Я ждал. Разум говорил мне, что ничего со мной не случится, но инстинкт выл сиреной моем мозгу: атас!

Прошло еще несколько минут. Пассажиры рассаживались по вагонам. Я слышал, как они устраивались в соседнем купе и зачирикали на швейцарско-немецком. Где-то недалеко заплакал ребенок (тоже по швейцарско-немецки). Шум... Крики... Прерывистое дыхание... Короче, прекрасные звуки вокзала. Прекрасные, потому что это звуки жизни! Звуки, которые опьяняют!

Я почувствовал себя жалкой дрожащей былинкой. В животе у меня бурчало, и внутренний холод стянул мне лицо. Я ждал... Бросил косой взгляд на часы. Они хоть и не швейцарские, но все-таки показывают время.

Я установил, что мой экспресс отправляется через тринадцать минут. Будем надеяться, что это число не принесет мне несчастья... Заранее предвкушаю вздох облегчения, который я испущу сразу после пересечения границы.

Эх, парни, какое это будет расслабление! Я вытянусь на диване и задремлю. Ведь в конце-концов за последние двадцать четыре часа мне не пришлось слишком много отдыхать! Меня травили и заточали... Я устроил автокатастрофу; убил человека... Я... Я не только выполнил задание, но и похитил сто миллионов у наших врагов.

Но удастся ли мне пересечь границу? У служащих соответствующего заведения есть полное мое описание. С каждым часом они уточняют мой портрет. Свидетелей полно: служащие отеля, где я снял каморку, которой не воспользовался; сдающие напрокат машины; официантки в баре аэропорта, — все они составят портрет гораздо лучший, нежели он существует в природе.

Вдруг я почувствовал, будто меня пронзило током, когда услышал шаги в коридору. Шаги людей, которые останавливались у каждого купе... Я слышал, как открываются и закрываются двери. Сомнений нет — это патруль... Я весь съежился. Хорошо бы превратиться в обивку для дивана! На данный момент это была моя заветная мечта.

Шаги приближались. Зашевелилась ручка двери. Потом дверь резко открылась. Я закрыл глаза и притворился спящим... Через опущенные ресницы я разглядел суровые лица. Это были два полицейских, замеченных мной еще в буфете.

Один из них вошел в купе, другой остался в дверях. Они разглядывали меня. Тот, что вошел, дотронулся до моей руки, что-то говоря по-немецки. Я вздрогнул, как только что проснувшийся человек. Я выдал им ослепительную улыбку девять на двенадцать. Затем, вернувшись к суровой действительности, я вытащил свой билет и протянул его, вроде бы не понимая, чего от меня хотят.

Номер не прошел. Здоровяка было нелегко сбить с толку. Сразу было видно, что он не из тех, кто забывает. Он спросил мнение своего коллеги, который был явно посообразительней. Тот закивал головой, что оказалось для меня фатальным...

Второй тоже протиснулся в купе. Никаких заблуждений, мои ягнятки, это начало конца.

С тем, что у меня с собой, я без рассуждений последую в дом со множеством дверей.

— Что вам от меня нужно? — спросил я нетерпеливым тоном.

— Покажите ваши документы!

Естественно, для выполнения своей миссии я запасся фальшивым удостоверением личности. Но сейчас я пожалел об этом. Если бы я предъявил им мандат о принадлежности к тем же органам, они стали бы моими товарищами, бернскими коллегами.

Белокурый парень с квадратной челюстью и коротко подстриженными волосами изучал мои бумаги. Он сделал красноречивый жест своему приятелю. Шкаф начал меня обыскивать. Карамба! Ну, я хорош! Я ведь оставил при себе свою смертоносную хлопушку, ее большой ствол с глушителем выпирал из пиджака. Он выловил игрушку молниеносно.

Второй тип уже вытащил наручники и приготовился накинуть их на меня. Наступил самый момент попытать счастья в национальной лотерее, не так ли? Во всяком случае необходимо срочно изменить ход дела!

Я откинулся назад, одновременно согнув конечности, и засандалил ногой в нижнюю челюсть типа с наручниками. Он получил сорок третьим размером серьезного мужчины, и его зубы заиграли, как на ксилофоне: «иди не оглядываясь». Он рухнул как подрубленный. Другой детина так врезал мне в живот, что все внутренности вывернулись наизнанку, как пуловер.

Здоровяк решил продемонстрировать мне свое искусство боксера. Я получил боковой в скулу, прямой в лоб и начал считать звезды... Полицейский, которого я вырубил, сидел напротив меня с окровавленным ртом. Оттуда он вынимал зубы один за другим, как будто отрывал лепестки ромашки, и наклеивал на диван.

Эта картина возбудила его напарника, который продолжил исполнение своих обязанностей, разъярившись как бык. Он захотел подловить меня еще раз и вложил в удар всю свою силу. К несчастью для его пальцев, я успел уклониться, и его чудовищный кулак со всей мощи врезался в кокетливый пейзаж с изображением ветряной мельницы на фоне тюльпанов. Голландия делает больно, когда она воспроизведена на покрытом эмалью железе. Озлобленный живодер испустил душераздирающий рев.

Его вопль вывел меня из летаргии. Я двинул его в рыло. Его отбросило назад. Я добавил ногой, но поскольку было маловато места для размаха, вместо челюсти я угодил ему в ту часть тела, где собраны причиндалы, служащие для продолжения рода. Удар сапога по этому месту больнее, чем удар по самолюбию... Он испускает — я приношу извинения женщинам и слабонервным — отвратительное рычание и растягивается в проходе. Перешагнув через него, я устремился в коридор. Человек с поврежденной челюстью забыл свои зубы на диване и бросился вдогонку... Я выигрывал около пятидесяти сантиметров. Вагон переполнен, битком набит. Я всучил в руки моего преследователя траурную вуаль вдовы. Казалось, будто он просит ее руки. Он получил ее рукой, старушка среагировала моментально. Если она любит теннис, то у нее хорошая подача. Я вскакиваю на чей-то чемодан и ныряю через открытое окно на перрон.