Елизавета Абаринова-Кожухова - Забытые письма

— Егор Трофимович, на сей раз я хотел бы немного поэксплуатировать ваш доступ к архивной информации, — произнес Василий.

— Надеюсь, не к секретной? — усмехнулся Столбовой.

— Я тоже надеюсь, — ответил детектив совершенно серьезно. — Речь идет об обстоятельствах смерти гражданина Владимира Филипповича Матвеева, случившейся в июле 1970 года.

— Убийство? — насторожился инспектор.

— Да нет, официальная версия — смерть от сердечной недостаточности, вмешался Серапионыч и даже для пущей важности добавил пару звучных слов по-латыни. — Но обстоятельства очень уж странные…

— Может быть, по вашему ведомству есть какая-то информация об этом человеке, — добавил Василий. — И если вам не трудно…

— Постараюсь, — кивнул Егор Трофимович и записал в блокнот: — В.Ф. Матвеев, скончался в июле семидесятого.

— И еще, — добавил Василий, — нет ли чего-то по еще одному лицу: Витя Орлов, покончил жизнь самоубийством тогда же.

— Выясним, — инспектор черкнул еще несколько слов и вернул блокнот во внутренний карман пиджака. — Если не секрет, Василий Николаевич, с чего это вы вдруг занялись такой стариной?

Василий ненадолго задумался:

— Знаете, Егор Трофимович, очень может быть, что все подозрения беспочвенны, и тогда не стоит забивать ими вашу голову, столь занятую более насущными делами. Но если нам с доктором удастся что-то раскопать, то вы будете первым, с кем мы поделимся нашими находками.

— Какими находками? — неожиданно прозвучал над ухом Василия приятный женский голос. — Неужто вы тоже решили заняться археологическими раскопками?

Голос принадлежал еще одной постоянной участнице обедов — кандидату исторических наук, которую все звали госпожа Хелена, так как ее полные инициалы были столь неудобовыговариваемы, что даже заучить их наизусть никто не мог. Частенько, если не оказывалось злободневных тем для застольной беседы, госпожа Хелена потчевала сотрапезников увлекательными экскурсами в прошлое, или, как это называл Серапионыч, проводила исторический ликбез. Рассказы госпожи Хелены всегда были столь занимательны, что ее слушатели зачастую забывали о еде, и даже сидящие за соседними столиками невольно прислушивались к импровизированным лекциям.

Так как на сей раз беседа не очень клеилась, то госпожа Хелена уже нацелилась рассказать о своих раскопках в курганах древней долины Кислоярки и даже потянулась к сумочке, где у нее лежали уникальные фотоснимки. Заметив это, Василий решил направить лекцию в иное русло:

— Госпожа Хелена, давно хотел вас спросить, хотя это, кажется, и не ваша специализация — существовали ли в советское время какие-либо проявления нацизма?

Доктор и инспектор от неожиданности чуть не поперхнулись, а госпожа Хелена невозмутимо переспросила:

— Уточните, Василий Николаич, какой период истории СССР вас интересует?

— Ну, послевоенные годы, например конец шестидесятых — начало семидесятых.

Историк ненадолго задумалась:

— Да, действительно — это не моя специальность. Но я попытаюсь ответить. В сущности, коммунистический режим на всей протяженности своего существования никогда не гнушался для самоподдержания использовать те идеи, на которых чуть ли не целиком строилось учение Гитлера. Конечно, в послевоенные годы эти тенденции достигли своего апогея — вспомним хотя бы объявление целых народов врагами и их депортации, я уж не говорю о пресловутых "безродных космополитах" и о "деле врачей"… Да и в последующие годы эта практика продолжалась, хотя и несколько более завуалированно. Собственно, игра на низменных чувствах толпы всегда была присуща власть предержащим и, увы, не только при тоталитарных режимах. Другое дело, что при советской власти все это прикрывалось коммунистической и классовой идеологией, но после распада СССР такая необходимость отпала, и на всем его бывшем пространстве откровенно нацистская нечисть расцвела что называется махровым цветом. Можно сказать, что нацистские структуры намертво срослись с коммунистическими, и уже никого не смущает свастика и человеконенавистнические лозунги даже на коммунистических демонстрациях. Я уж не говорю о жутком гибриде нацистского флага и серпа с молотом на символике национал-большевиков.

Госпожа Хелена говорила красиво и плавно, как по писаному, и говорила она слова безусловно правильные, но Василию и остальным слушателям давно известные и не требующие дополнительных доказательств. Поэтому, дождавшись окончания очередной фразы, Дубов задал наводящий вопрос:

— Скажите, известны ли вам какие-либо подпольные нацистские структуры, которые были способны, например, убрать неугодного им человека?

Столбовой недоуменно покачал головой, а госпожа Хелена как ни в чем не бывало ответила:

— Лично я ни о чем подобном не слышала. Могу только сказать, что в те времена подполье если чисто теоретически и могло существовать, то только с дозволения властей. А власти, в свете вышеназванных причин, гораздо охотнее терпели носителей нацисткой идеологии, чем, скажем, правозащитников вроде Сахарова или Ковалева. Впрочем, специально этим предметом я не занималась. А что, Василий Николаич, вам что-то известно?

Немного поразмыслив, Василий решился слегка приоткрыть карты:

— Допустим, спустя четверть века после войны некто, назовем его Икс, вышел на след гитлеровских приспешников, орудовавших в годы оккупации, предположим, на Украине, и вот в один прекрасный день он получает записку с угрозой — мол, если не угомонишься, то пеняй на себя. А внизу пририсована свастика.

— Ну, в то время многие нацистские приспешники были еще живы, кто-то уже свое отсидел и вышел. Ну там, еще их родные, друзья, — не очень уверенно проговорила госпожа Хелена.

— А также более молодые единомышленники, — завершил мысль историка детектив Дубов. — Но вот в чем дело — вскоре этот самодеятельный исследователь прошлого скончался при весьма странных обстоятельствах.

Историк растерянно переводила взгляд с доктора на инспектора и на Василия — она все никак не могла взять в толк, чего тот от нее хочет.

Воспользовавшись заминкой, Столбовой шепнул Дубову:

— Эти расспросы как-то связаны с вашим делом?

Чуть помедлив, Василий утвердительно кивнул.

— Напрасно, Василий Николаевич, напрасно, — покачал головой инспектор. — Я на вашем месте туда бы не лез.

— Но вы готовы выполнить мою просьбу? — напрямик спросил детектив.

— Раз обещал, значит, выполню, — буркнул Егор Трофимович.

— Знаете, в то время антисоветские течения были весьма разношерстными, — вновь заговорила госпожа историк. — И там были отнюдь не только демократы-правозащитники, но и крайние националисты вроде Шафаревича. Но чтобы убивать — это уж слишком… Нет, честно признаюсь — в этом вопросе я недостаточно компетентна.

— Ничего страшного, — успокаивающе улыбнулся Василий. И, чтобы сделать историку приятное, добавил: — Моя дедуктивная интуиция подсказывает, что вы, уважаемая госпожа Хелена, просто горите желанием продолжить увлекательный рассказ о раскопках в курганах. А все мы горим желанием его послушать. Не так ли, господа?

Доктор и инспектор охотно закивали. А госпожа Хелена, отодвинув полупустую тарелку, извлекла из сумочки стопку фотографий с какими-то ископаемыми черепками и доисторическими свидетелями былых эпох.

После обеда Василий попросил Серапионыча задержаться.

— Ну ладно, — вздохнул доктор, — только ненадолго. А то я в последнее время чуть не каждодневно опаздываю с перерыва. А знаете что, Василий Николаевич — если вы не торопитесь, то заедемте ко мне в морг. Вроде и на работе буду, и поговорим в покойной обстановке. То есть я хотел сказать — в мирной.

— Ну что ж, почему бы и нет? — не стал спорить детектив. — Тогда прошу в «Москвич».

Торопливо проведя Василия через прохладное помещение, где на столах лежали несколько покойников с бирками на торчащих из-под простыней ногах, доктор открыл дверь своего кабинета, а точнее — небольшой комнатушки с заваленным всякой всячиной столом и шкафом, из-за стеклянных дверок которого виднелись многочисленные скоросшивательные папки.

— Пожалуйста, ознакомьтесь, Владлен Серапионыч, — Дубов извлек из портфеля и подал доктору листы с последним посланием от коллеги Иваненко.

Серапионыч углубился в чтение, во время которого Василий не без некоторого изумления разглядывал обстановку докторского обиталища, которое скорее можно было принять за лавку старьевщика, чем на кабинет заведующего моргом.

— М-да, — только и смог вымолвить Серапионыч, возвратив Василию распечатку. И, подумав, добавил: — Ну и вляпались мы с вами, однако же. Черт меня дернул заглядывать в этот проклятый ящик!

— По крайней мере, теперь ясно, с кем мы имеем дело, — заметил Василий.