Елена Арсеньева - Друг народа... Да? (Жан-Поль Марат, Франция)

Это был Адам Люкс из Майнца. Когда во Франции началась революция, он воспламенился любовью к новым идеям и даже создал вместе с друзьями клуб в защиту свободы и братства. Клуб приобрел такое влияние, что, когда генерал де Кюстин вошел 21 октября 1792 года в город, все жители единодушно проголосовали за присоединение к Франции.

Адаму Люксу поручили отвезти постановление горожан в Париж и представлять Майнц в Конвенте. Оставив жену и троих детей, он с двумя помощниками (такими же идеалистами, как он сам) в марте 1793 года отправился в столицу.

Встреченный депутатами с большим почтением, Адам вначале испытывал на заседаниях Конвента безграничный восторг, но вскоре его энтузиазм растаял. Вблизи и Конвент, и революция оказались не просто неприятными, но омерзительными.

Особенно страшил Адама Люкса Марат. Он хотел бы видеть его обезглавленным, равнодушие остальных депутатов по отношению к кровавой «жабе» заставляло Адама внутренне возмущаться. Он даже подумывал – не подняться ли ему на трибуну, произнести речь, разоблачающую Марата, а потом пустить себе пулю в лоб?

И вот он узнал, что Шарлотта Корде убила Марата.

Люкс вообще был человеком восторженным. Его восхищение быстро превратилось в любовь, особенно когда он узнал, что Шарлота молода и красива. Когда начался процесс над Шарлоттой, Адам помчался в революционный трибунал и был ослеплен ее внешностью и восхищен тем спокойствием, с которым она отвечала на вопросы Фукье-Тенвиля, председателя трибунала.

– На что вы надеялись, убивая Марата?

– Вернуть мир моей стране…

– Удар был нанесен с необыкновенной точностью. Вы, очевидно, очень опытная преступница.

– Чудовище! Он принимает меня за убийцу!

Эта фраза Шарлоты привела Адама Люкса в восторг.

Алданов так комментировал ответы Шарлоты Корде: «Шарлотта Корде была правнучка Корнеля, и все французские историки неизменно это подчеркивают. Ее ответы следователям и судьям дошли до нас не в газетных статьях и не в воспоминаниях современников, а в сухой, деловитой, фонографически точной передаче судебного протокола. И в самом деле, многие из этих ответов могли бы затмить знаменитейшие стихи ее предка. Корнель имел полную возможность оттачивать месяцами свои „Пусть он умрет“. Шарлотта отвечала немедленно на вопросы, которых, естественно, не предвидела. „Кто внушил вам столько ненависти?“ – „Мне чужой ненависти не требовалось, у меня было достаточно своей“. Сила ответа именно в том, что она и не думала о корнелевских фразах, – так рисоваться почти невозможно. Самыми простыми, ясными словами она объясняла свою теорему Монтане и Фукье-Тенвилю; не ее вина и не ее заслуга в том, что эта теорема была так страшна».

В день, когда Шарлотту повезли на казнь, Адам Люкс отправился в предместье Сент-Оноре, чтобы в последний раз посмотреть на нее. Вместе с толпой, оскорблявшей «его ангела», он дошел до площади Революции, провожая Шарлотту на смерть.

Изнемогая от горя, Адам смотрел, как палач поднял голову Шарлотты и отвесил пощечину мертвой…

Теперь Адам тоже искал смерти. Он решил оскорбить Конвент, опубликовав панегирик Шарлотте Корде и надеясь, что это позволит ему умереть за любимую женщину.

Через несколько дней брошюра – не просто защита убийцы Марата, а настоящее признание в любви – увидела свет. «Шарлотта Корде, благородная душа, несравненная девица! Я не буду говорить о чувствах, которые ты пробудила в сердцах других людей, я расскажу лишь о том, что родилось в моем сердце», – писал Адам Люкс. А затем обращался к членам революционного суда: «Если они окажут мне честь, приговорив к гильотине, которую я теперь считаю алтарем, на котором уничтожают жертвы, я прошу этих людей оскорбить и освистать мою голову так же, как они сделали это с Шарлоттой, пусть их людоедская чернь аплодирует этому звериному зрелищу…» Под текстом стояла подпись: «Адам Люкс, чрезвычайный депутат от Майнца».

Тон брошюры был таким резким и вызывающим, что депутаты Конвента вначале приняли ее за шутку. Но когда стало точно известно, что его автор действительно молодой депутат, был выдан ордер на его арест. Четвертого июля Люкса отправили в тюрьму, но все никак не приговаривали к смерти, опасаясь рассориться с его земляками. Тогда Адам, непременно желавший умереть, написал Фукье-Тенвилю донос на самого себя, подписавшись вымышленным именем. Наконец он добился своего: суд приговорил его к смерти. Взойдя на эшафот, Адам Люкс с улыбкой расцеловал помощников палача и, как пишет Форстер, «не вошел, а взлетел к гильотине».

Ну а что же память, вечная память о Марате? Как насчет его власти над умами?

Предоставим еще раз слово Алданову:

«Народная скорбь по случаю смерти Марата была безгранична. Скульпторы лепили бюсты „друга народа“, художники писали картины, многочисленные поэты сочиняли стихи – одним словом, каждый старался как мог. В течение года на тему о Марате было написано четыре драмы и одна опера. Появились кольца Марата, брошки Марата, прическа Марата и т. д. Изображения „друга народа“ стали обязательными во всех присутственных местах, в школах, в театрах. Его именем было по всей Франции названо множество улиц; в Париже весь Монмартр, по созвучию, был официально переименован в Montmarat. Дети при рождении стали получать имена: Жан Марат, Жюли Марат, Брут Марат, Санкюлот Марат. Один молодой офицер, впоследствии весьма знаменитый, обратился к властям с просьбой о разрешении переименоваться в Марата – тем более что для этого требовалось изменить всего лишь одну букву в его настоящей фамилии: это был Иоахим Мюрат, будущий король Неаполитанский! От частных лиц не отставали муниципалитеты. Вот только переименовать Париж никому не пришло в голову. Но зато Гавр был навсегда назван Маратом – едва ли один из тысячи нынешних жителей города об этом когда-либо слышал.

В Париже на площади Карусели «другу народа» был воздвигнут огромный памятник, тоже в виде утеса. В этот памятник за решеткой была вделана ванна Марата.

Конвент, ненавидевший Марата, воздал ему божеские почести, так как был убежден, что его боготворит французский народ. Это настроение держалось еще несколько месяцев. Но потом возникли сомнения: а вдруг французский народ не так уж боготворит Марата?

И вдруг Париж прорвало дикой, бешеной, долго таившейся ненавистью. Рапорты парижской тайной полиции отмечают ежедневно одинаковые происшествия: толпа бьет бюст Марата или глумится над его памятью. Из множества записей приведу для примера одну. 2 плювиоза III г. (т. е. 21 января 1795 г.) толпа в 200–300 человек ворвалась во двор якобинского клуба и сожгла чучело Марата: «Затем пепел был помещен в ночной горшок и выброшен в сточную канаву Монмартра, которая, как говорят, должна была стать пантеоном всех якобинцев и кровососов».

Конвент не мог, естественно, не считаться с новым настроением Франции.

Без большого шума, без всяких церемоний (и в буквальном, и в переносном смысле слова) гроб Марата был вынесен из Пантеона и похоронен на соседнем (не существующем более) кладбище Св. Женевьевы.

И культ тотчас как рукой сняло: всем стало ясно, что «друг народа» был в лучшем случае сумасшедший, а в худшем – совершенный злодей. В биографиях Марата его история на этом обрывается: тело похоронили на кладбище Св. Женевьевы. От биографов, очевидно, ускользнула заметка, появившаяся в «Газетт Франсез» несколькими месяцами позднее. Там сообщается, что останки «друга народа» были зарыты очень неглубоко; дожди размыли землю и открыли тело. «Узнав об этом, гражданский комиссар секции Пантеона отправился на кладбище и выбросил в грязь нечистые останки разбойника…»

Памятник «друга народа» на площади Карусели был снесен в январе 1795 года.

Что сталось с сердцем Марата, не знаю. Вероятно, куда-нибудь выкинули в ту пору и сердце. Но агатовая шкатулка, украшенная драгоценными камнями, едва ли могла быть уничтожена. Вполне возможно, что теперь в нее прячет кольца и ожерелья какая-нибудь богатая дама, не имеющая ни малейшего представления о прошлом своей великолепной шкатулки…»

Вот ужаснулась бы, если б знала, верно?

Врач Луи Гильотен изобрел гильотину – орудие казни. (Прим. автора.)

Красавица во фригийском колпаке – символ Франции. (Прим. автора.)