Элизабет Питерс - Напиши мне про любовь

— Нет уж, увольте. Лично я сыта по горло любовью. До тошноты. «Мутит меня, с души воротит...»

— Вы, наверное, преподаете английскую литературу, — предположила Сьюзен, когда Хэтти под жидкие аплодисменты уселась наконец на место.

— Я библиотекарь, — рассеянно отозвалась Жаклин.

Ее все больше занимало странное поведение Валери Вандербилт. Та хотя и сидела сгорбившись, уткнув нос в тарелку, но время от времени, когда отправляла очередную порцию пищи в рот, вскидывала глаза, и черты ее показались Жаклин знакомыми. Она мысленно перебирала всех знаменитостей и полузабытых приятельниц — и вдруг вспомнила. Невероятно... Тут, будто повинуясь телепатическому импульсу, Ви-Ви посмотрела в сторону Жаклин. Выражение неприкрытой паники тотчас исказило ее лицо — и Жаклин убедилась в своей правоте.

Официанты принялись сгребать со столов пустые тарелки, и почетные гости потянулись за кулисы. Ви-Ви метнулась было к бархатному занавесу, но на ее пути возникла внушительная фигура тетушки Хэтти.

— Увидимся, — поспешно бросила Жаклин Сью и устремилась в погоню.

Ви-Ви заметила ее приближение и попыталась ускользнуть. Ринувшись наперерез официанту, Жаклин загнала ее в угол.

— Джин! Сколько лет, сколько зим! Я бы узнала тебя где угодно, ты так великолепна!

— Вы ошиблись, — промямлила Ви-Ви, высунув нос из-под парика. — Меня зовут...

— Джин Фраскатти! Ты по-прежнему Фраскатти или же...

— Тсс! Не произноси мое имя!

Вообще-то надо было иметь очень наметанный глаз, чтобы разглядеть знакомые черты спустя двадцать лет, да еще под толстым слоем грима. Цвет лица Джин был на несколько тонов светлее, нежели запомнилось Жаклин, а нарисованные ярко-красной помадой губы совсем не соответствовали природным контурам. Но когда-то они были подругами, и пусть Джин изменила внешность, но ей не под силу было изменить мимику и жесты.

— Ладно, как скажешь, — согласилась Жаклин. — Но я и правда очень рада тебя видеть.

— Подожди... — Ухоженные коготки вцепились в ее рукав. — Боже правый, надо же было встретить именно тебя... Что ты здесь забыла?

— Я вездесуща, — ничуть не обидевшись, ответила Жаклин. — Но ты-то как здесь очутилась? Неужели...

— Да... Да! Что толку отрицать? — с отчаянием воскликнула Джин.

— Да вроде бы незачем. Я так поняла, никто не знает твоего настоящего имени?

— И никто не должен узнать! — Голос Джин сорвался. — Обещаешь? Никому не скажешь?

— Нет, если ты не хочешь.

— Поклянись. Поклянись... именем Вана Джонсона.

Жаклин невольно рассмеялась:

— А я и забыла про него!

— Да ты же с ума по нему сходила.

— А-а, прошлогодний снег... Ну ладно. Клянусь памятью Вана Джонсона. Полагаю, при нынешних обстоятельствах — хотя будь я проклята, если понимаю, в чем тут соль, — ты не захочешь, чтобы я снова к тебе подходила.

— Нет. То есть да! Погоди минутку. — Помолчав, Валери-Джин продолжала: — Если я попрошу оставить меня в покое, ты ведь оставишь, правда?

— Разумеется.

— Но мне бы хотелось с тобой поговорить. О боже, мне просто необходимо поговорить!

— Вот и отлично.

— Но только не здесь. К тому же сейчас какая-то идиотская лекция.

— А где?

— После лекции. Давай встретимся... О господи! — Сдавленно вскрикнув, Джин вдруг рванулась прочь, пошатываясь на высоченных каблуках.

Жаклин обернулась посмотреть, что же так испугало старинную подругу. Впрочем, Джин многого не надо — помнится, она до смерти боялась жуков, мальчишек, летучих мышей и мало ли чего еще.

Прямо на Жаклин надвигалась дама в потертом твидовом костюме — высокая, плотного сложения, с решительными чертами и заметными усиками, — но шариковая ручка, которой она размахивала, не казалась настолько пугающей, чтобы обратить Джин в стремительное бегство. Хотя... Сумка, перекинутая через плечо дамы, была не меньше тех, что носила Жаклин, и в данный момент матрона как раз доставала оттуда блокнот. Да у нее же на лбу написано, что она журналистка!

— Вы какая будете из Валери? — поинтересовалась усатая дама, нацелив ручку на Жаклин.

— Пока никакая. Если напишу роман, то назовусь Валери фон Хенцау.

— Недурно, — ухмыльнулась дама. — Значит, ваша бирка...

— Сплошное вранье.

— Ясно.

Жаклин изучила именную бирку собеседницы. Чуть ли не впервые за день она увидела знакомое имя.

— "Д. Дюберстайн". Так вы Дюбретта? Та самая, что ведет светскую хронику?

— Случается, меня величают и другими... э-э... именами. — Острые черные глазки Дюбретты пытливо вперились в Жаклин. — Вы, часом, не с Валери Вандербилт разговаривали?

— Угу, я страстная почитательница ее таланта.

— Да что вы? Забавно. По выражению вашего лица я решила, что вы обвиняете ее в каком-то преступлении.

— Просто она такая застенчивая...

— Она явно что-то скрывает. Видно невооруженным глазом. Хотела бы я знать...

Жаклин преградила Дюбретте путь.

— Кстати, я и ваша поклонница тоже! — заявила она. — С интересом читаю вашу колонку.

— И как часто?

— Ну...

— Так я и думала. — Дюбретта расхохоталась. — Нет, дорогуша, вы слишком умны, чтобы интересоваться подобной чепухой.

— Мне запомнился один скандал, о котором вы писали. Пару лет назад. Насчет сексуальных домогательств в мэрии.

— Ах, это! Меня тогда чуть не уволили. Читатели предпочитают скандалы со звездами, а не с безвестными чиновниками.

— Нет, серьезно, отличный был цикл статей. — Джин теперь уже наверняка успела удрать, и Жаклин могла себе позволить быть искренней. — Вас следовало выдвинуть на Пулицеровскую премию.

Черты лица Дюбретты от природы не были созданы для нежных эмоций, а за долгие годы в весьма циничной профессии еще больше ожесточились, но взгляд, которым она одарила Жаклин, был полон признательности. Гордость, благодарность и приязнь читались в мимолетной улыбке, но акула пера тут же нарочито угрюмо буркнула:

— Вы на какую из лекций собираетесь?

— На ту, что про рекламу и саморекламу. Пожалуй, там будет занятнее всего.

— Это точно.

Несколько секунд они молча шли рядом, затем Дюбретта спросила:

— А что вы здесь делаете? Не для печати — мне просто любопытно.

Жаклин отлично знала, что грош цена этому «не для печати», но знала также, что ее персона слишком незначительна, чтобы удостоиться упоминания в колонке Дюбретты. К великому сожалению. Высоколобые обитатели респектабельного Колдуотера клеймили позором «примитивные и возмутительные сплетни», что не мешало им взахлеб читать колонку тайком. И Жаклин с превеликой радостью появилась бы в ней.

— Я библиотекарь, — пояснила она. — Захотелось прошвырнуться в Нью-Йорк и при этом получить командировочную скидку.

Они последними покинули зал.

— Надо припудрить нос, — сообщила Жаклин. — Возможно, мы с вами еще встретимся.

Дюбретта ухмыльнулась:

— Займу для вас местечко.

— Зря тратите время, Дюбретта. Я ни за что не предам Валери Вандербилт. Каленым железом не выбьете из меня правду!

На том они и расстались.

Жаклин в самом деле пудрила нос, когда вдруг сообразила, что среди лиц, отражающихся по соседству с ее собственным, одно как будто сверлит ее взглядом — точнее, ее отражение. Это не был очередной призрак из прошлого — лицо совсем юное, могло бы принадлежать ее дочери, а то и внучке... (При этой мысли Жаклин поморщилась.)

Откровенно говоря, внучка из этой девицы получилась бы на любителя. Толстенному слою тонального крема оказалось не под силу скрыть зарубцевавшиеся и свежие прыщи; розовые тени для век, нанесенные щедро и неумело, придавали девице сходство с кроликом, а маленькие глазки, жирные щеки и нос пуговкой навевали воспоминания об одной душевнобольной свинье, которую некогда знавала Жаклин. Свинку величали незатейливо — Тупица. В минувшем феврале хозяин свинки, мистер Джонс, превратил Тупицу в отбивные, к горячему одобрению друзей и соседей.

Отвернувшись от зеркала, Жаклин оказалась нос к носу с этим видением. Шагнула в сторону — девица туда же. Она была не из мелких — ростом с Жаклин и значительно шире. Платье ничуть не скрадывало ее габаритов, хотя было явно от дорогого портного: несколько ярдов кисеи свободными складками ниспадали от гофрированной кокетки, рукава с буфами — размером с хороший воздушный шар.

— Что такое? — осведомилась Жаклин.

— Хочу с вами поговорить.

— Мы знакомы?

— Меня зовут Лори Туппер.

— Какое совпадение, — пробормотала Жаклин, вспомнив о покойной свинке.

— Что?

— Нет-нет, ничего. — Именная бирка девицы была белого цвета. — Если вы из фанов, то ошиблись адресом. Я не имею отношения к породе Валери.

— Еще бы! — презрительно фыркнула Лори. — Я президент Общества поклонников Валентайн. Мне известны все крупные авторы.

— И что же вам надо от меня, уважаемая Лори Туппер?

— Вы писательница?