Ирина Потанина - Блондинки моего мужа

С чего? — Тёмка вмешался в разговор так, будто понимал о чем идет речь. Впрочем, скорее всего, сосед просто делал компетентный вид, чтобы не показаться гостье глупым, — Такой листок кто угодно может на компьютере напечатать. Это — не улика. И даже не повод к размышлению. Если об убийстве Алёновой дело не возбуждено, конечно…

Не знаю я ничего про эту Алёнову! Но, видите ли… — тут Маша сжала кулаки, и глаза её снова блеснули влагой, — Кузен такой человек, что мог и вправду убить кого-то. Плохой человек, я бы сказала. Да вы по написанному и сами судить можете. Надо же такое написать… Хотя, видит Бог, раньше я была убеждена, что плохих людей не бывает. А теперь вот… Вы просто представить себе не можете, какой мой кузен плохой человек!

Лично я пока вообще ничего себе представить не могу. Попросту не понимаю, о чем ты говоришь. Нельзя ли как-то по порядку? Итак, отец что-то тебе завещал…

Нет, — Маша тяжело вздохнула, — Если по порядку, то начинать нужно с другой стороны. Не с того, как он умер, а с того, как он родился…

Прости, а ты уверена, что такой рассказ займет приемлемое количество времени? Твой отец ведь, наверное, долго жил…

Долго, — снова вздохнула Маша, — Долго и не очень счастливо. Жаль его, — девушка снова припала к носовому платку, после чего выпрямилась и взяла себя в руки, — Впрочем, сейчас я всё объясню. Отец мой родился в семье солидного партийного работника. Роскошь окружала папочку с детских лет. Когда он подрос, то сумел правильно воспользоваться связями своего семейства и стать, что называется, Человеком. Правильно сориентировавшись в коммерческой постперестроечной стране, отец превратился даже в Очень Обеспеченного Человека. Вот такой вот исключительный талант был у моего папаши к правильному ориентированию. А у его родного брата такого таланта не было. Вместо этого у дяди была страсть к алкоголю, истеричная жена и презирающий родительские скандалы сын, мой кузен. Точнее, на самом деле он никакой не кузен — обычный двоюродный брат. Но папочка мой заставлял именовать братца Кузеном, для пущей семейной аристократичности. Про себя я всегда говорила: “Лже-Кузен”, уж больно не похожими на родственные были наши отношения. Еще тот подарочек мой лже-кузен. Лет ему тридцать, выглядит на двадцать, ума на десять. Приставать начал еще когда мне шестнадцати не было. По возможности мягко я его отшивала.… Даже дружить с ним пыталась. Но дружба была ему не нужна. В результате, он меня ненавидит тихой ненавистью. Внешне, конечно, он — сама галантность. На правах пятилетнего своего старшинства пытается, якобы, заботиться обо мне… Сволочь!

Метко сказано! Но, ты, типа, не отвлекайся от сюжета, — сухо перебил Тёма. Похоже, сосед отбросил в сторону все свои паяснячиния, и был теперь предельно сосредоточен. Что ж, такой Тёмка нравился мне куда больше.

Да, извините, — Маша попыталась соответствовать атмосфере общей собранности, и стала говорить только по существу, — В семнадцать лет, навсегда устав от навязчивой отцовской опеки, я сбежала из дома. Мама умерла, когда я была маленькая, поэтому некому было защитить меня от строгого воспитания отца. Он растил из меня аристократку. Не разрешал выходить никуда к простым смертным, забрал из школы, приставил репетиторов.… В общем, навязанная им жизнь постепенно становилась невыносимой для меня, и я сбежала. Зная, что меня будут искать, я сменила имя, город, даже волосы покрасила.… Позвонила отцу, говорю, “не ищи, все равно не найдешь, не оставила я от тебя себе ничего. Ни роду, ни имени…”

Так на самом деле ты не Мария? — разочарованно поинтересовался Артем.

Да Машка я, — улыбнулась Мария, — А до этого долго Сашей именовалась. Для конспирации. В общем, все это время лже-Кузен возле отца пасся, наследство себе высиживал. А я возьми, да перед самой смертью отца объявись. Бедный Братец, надо было видеть его выражение лица, когда я вошла в комнату умирающего отца. Просто мне сон приснился, что папенька больны. Вот я не выдержала и приехала. Оказалось — вовремя. Отец со мной поговорил и умер сразу, — на этот раз Маша изо всех сил старалась не разрыдаться, и ей это почти удавалось, — Рассказал мне про завещание. Оказывается, часть наследства Кузену, действительно, перепала, но основное все — мне. Я говорю: “Ты, папа, не выдумывай, выздоравливай лучше. Мне деньги эти не нужны вовсе. Мне ты нужен”. А он так запереживал от такого моего заявления, что тут же и умер от волнения. Представляете?

Мои соболезнования, — вставила я.

Спасибо, и Вам того же, — автоматически ответила Машка и тут же спохватилась, — Ох, простите, это я от нервов такую чушь говорю.… Так вот, приехала я сюда на дачу, чтобы в городской квартире не жить. Там к тому времени давно уже лже-Кузен угнездился. А братец возьми, да и приедь за мной на дачу. Поговорить, мол, надо. Так, мол, и так, говорит, “Перед смертью у папеньки, видимо, крыша поехала, вот он и наговорил всякого. На самом деле завещание гласит, что все имущество твоего отца мне в собственность переходит. Вот, смотри, написанное завещание” Я говорю: “Неправда это. В завещании совсем другое написано. Это, я уверена, подделка” Кузен вдруг как разозлится. Начал кричать, грозиться, и проговорился тогда:

“Да я семь лет за твоим противным стариком следом ходил, чтобы это наследство получить! Я в поте лица все, до последней копеечки, заработал! Попробуй-ка с моё с таким отвратительным принципиальным брюзгой пообщайся! Вот завещание. Все мне достается. Вот подпись!”

Я смотрю и вспоминаю, как мы с братцем в детстве, балуясь, подпись папеньки подделывали.

“Не отцовская это подпись!”

“Слушай, ты! Ты в жизни еще ничего не понимаешь, ты в городе этом, считай, и не жила, порядков тутошних не знаешь. Уезжай, подобру-поздорову. Совсем без средств не останешься, я тебе какую-нибудь ренту выделю.… Но в дела с наследством — не лезь. У меня в этом городе все давно схвачено. Понимаешь?”

“Нет уж. Не в деньгах дело — в справедливости. Волю покойного выполнить нужно. Я тебе тоже ренту назначить могу. Если угрожать перестанешь, конечно…” — и тут чувствую, мне так его припугнуть хочется.… Вот и сказанула на свою голову, — “У меня есть настоящее завещание и ни при каких условия я тебе его не отдам!”

“Это настоящее!” — утверждает Кузен и глазами лживо так сверкает, а у самого, аж губы от паники побелели, — “Это настоящее! И через полгода, как и положено по закону, я вступлю в права наследства и стану полноправным владельцем и фирмы, и дома, и …”

“Ты развалишь фирму! Я такого позволить не могу…”

“Если сунешься в суд, то только зря время и деньги потратишь. Во-первых, здесь все чисто. А во-вторых, моя невеста, между прочим, прокурорская дочка. Сечешь?”

Я ужасно разозлилась от всех этих пререканий. Даже не в деньгах дело, а в этой его кузеньей самоуверенности.… И потом, отец не пережил бы такого наглого нарушения его воли. Собственно, он и не должен переживать, потому, как умер уже, но…

Ну что ты оправдываешься? — вмешалась я, — Это совершенно естественно, что тебя не устраивает этот лживый подлог с наследством. Конечно, нужно судиться…

Я так и собиралась. Но теперь… Понимаете, после этого разговора, я так разозлилась… Думала, какого черта я тут на даче сижу. Думаю, приеду сейчас в городскую квартиру — она же моя, а не его. А завтра пойду в суд и к журналистам и… Вот такая глупая идеалистка я была еще вчера, — Маша рассмеялась, по возможности весело.

Как здорово, что ты еще находишь в себе силы смеяться — похвалила гостью я.

Один известный классик писал, что “люди смеются хотя бы для того, чтоб не плакать”, — ответила Мария и продолжила рассказ, — Кстати, на этой даче ЛжеКузен раньше ни разу не появлялся. Он всегда отдыхал в другом отцовском загородном доме. Отстроенном и современном. А мне всегда здесь было хорошо. Здесь я, еще ребенком совсем, с матерью отдыхала. После её смерти отец сюда приезжать не любил. Здесь для него слишком просто. А менять обстановку не стал в память о вкусах моей мамы. Он маму, кажется, по-настоящему, любил. В общем, настолько я разозлилась на Кузена, что решила, вопреки всем своим вкусам, переезжать в квартиру. Чтобы быть на виду и вести настоящую открытую войну… Собрала я на всякий случай самые памятные вещи и собралась уезжать. А тут что-то с машиной…

Не столько с машиной, сколько с намерениями твоего Кузена, — констатировала я, — Георгий ведь слышал разговор, из которого сделал вывод, что авария подстроена специально.… С кем мог разговаривать твой брат?

Он приезжал со своим шофером.… В том-то и дело, понимаете? Теперь я не знаю даже, стоит ли идти в суд.… Если у человека самые жестокие намерения… Может, нужно плюнуть на всё? С голоду не помру. Я сейчас не так уж плохо зарабатываю. Жила всегда без отцовских денег и дальше проживу…

А этот тип будет нагло пользоваться твоим имуществом? — нехорошо сощурился Тёмка.