Татьяна Сахарова - Бисер для трех поросят

Рабочий день закончился без осложнений. Около одиннадцати замдиректора снял кассу. Все цифры сошлись. Претензий никаких. Мы тут же получили около ста пятидесяти долларов в качестве ежедневных выплат персоналу. Эти деньги нам с Женькой следовало распределить между сотрудниками в установленном процентном соотношении. Еще двести долларов предназначалось помощнику шеф-повара для утренней закупки продуктов. На этом Глеб Николаевич откланялся, запер дверь в служебные помещения, велев нам дождаться прихода ночного охранника. Оказалось, что директор покинул ресторан еще раньше через черный ход.

Это показалось мне странным. Я всегда считала, что руководство ресторана должно покидать работу позже всех. Нужно проверить остатки продуктов на кухне и спиртного в баре. Остаток денег, полученных от последних клиентов, тоже лучше не оставлять на ночь в кассовом аппарате, а закрывать в сейфе. Хотя, возможно, персонал здесь настолько дорожит своей хорошо оплачиваемой работой, что никто даже не помышляет о злоупотреблениях. Одним словом, и Гросс, и его заместитель поступали опрометчиво, пуская дела в ресторане на самотек. Но с другой стороны, первый день работы — это еще не показатель.

После распределения денег сотрудники стали расходиться. На нашу с Женькой долю из общего котла перепало почти шестьсот рублей. Подруга едва не прыгала от восторга. Как ни крути, но это первые трудовые заработки в ее жизни. В ожидании охранника, который почему-то задерживался, мы присели за один из столиков, и мои растертые за день ноги получили счастливую возможность передохнуть. Отхлебнув чая, Женька разложила перед собой веером заработанные купюры и произнесла мечтательно:

— Давай думать, на что мы потратим нашу первую зарплату.

Пренебрежительно хмыкнув, я принялась размышлять вслух:

— На совместный поход в парикмахерскую не хватит. На ужин в приличном ресторане тоже, а «Макдоналдс» мой желудок не переживет. Боюсь тебя огорчать, но некоторая часть этой суммы уйдет на мазь и лейкопластырь для реанимации моих натертых ног. Еще мы должны в кассу сто пятьдесят рублей за питание. Хоть нас здесь и кормят по себестоимости, но все же не бесплатно. За авто стоянку тоже придется заплатить, а на оставшиеся деньги можем заправиться. Только каждой достанется горючки не больше чем по пять литров.

В ответ Женька скорчила обиженную физиономию.

— Вот вечно тебе неймется, так и нужно человеку весь кайф обломать. Никакой с тобой романтики, никакого полета фантазии… — Она задумчиво погладила пальцами разложенные банкноты.

— Я фантазировать на двадцать долларов не умею. В пределах этой суммы мое воображение испытывает глубокий творческий кризис. И нечего мусолить деньги руками. Вдруг к нам какая-нибудь зараза зацепилась.

Я решительно сгребла со стола купюры и засунула их в карман форменного пиджака. Неожиданно пальцы коснулись какой-то бумажки. Меня передернуло от мысли, что содержимое моего кармана, как и сама униформа, еще совсем недавно принадлежали другому человеку. Я брезгливо достала клочок белого листка и, скомкав, бросила его на пол.

— Что это? — и прежде чем я успела ей ответить, Женька проворно развернула листок. — Кажется, это какая-то записка.

— Не знаю. Это не мое. По твоей милости мы вынуждены щеголять в секонд-хенде. Проверь свои карманы, вдруг там презерватив завалялся. Будешь потом своему Гришане доказывать, что ты не верблюд.

— Хватит тебе злостью наливаться. Униформа практически новая. Подумаешь, поносил кто-то месяц-другой. Нашла, тоже мне, трагедию. Смотри лучше, что здесь написано. — Она повернула бумажку в мою сторону.

«Похоже, они догадались. Остерегайся!» Буквы в записке были кособокими и неровными. Так обычно пишут дети в начальной школе. Или же человек, писавший записку, очень торопился и не обращал внимания на каллиграфию.

— Что бы это могло означать? — Женька деловито сдвинула брови.

— Какая разница, — пожала плечами я. — Но не удивлюсь, если наши предшественницы потихоньку таскали продукты с кухни и боялись, что их застукают. Вот мы, например, сейчас остались здесь вдвоем и запросто можем утянуть домой пару килограммов отборного мяса. Наверняка на холодильниках амбарные замки не висят. И пропажу вряд ли заметят.

— Но мы же не собираемся мясо из холодильников тырить?

— Мы не собираемся, а кто-то другой мог не устоять перед соблазном. Не случайно ведь в ресторане образовались сразу две вакансии администраторов.

— Фу, как мелко, — поморщилась Женька, а потом вдруг удивленно уставилась на меня. — Слушай, а ты уверена, что записка адресована не тебе? Ее могли сегодня незаметно подложить в твой карман.

— С какой радости?

— Не знаю. Но вдруг наш директор или его заместитель догадываются, что ты — не безработный социолог из заштатного НИИ, а я — не убогая домохозяйка?

— И что тут такого страшного? Даже если наш обман откроется, то, думаю, нашему руководству совершенно без разницы, кто мы и откуда. Лишь бы мы с работой справлялись и не тащили домой все, что плохо лежит.

На этих словах входная дверь распахнулась, и в ресторан влетел крохотный щуплый паренек с коротким неровно подстриженным ежиком на голове.

— Молодой человек, ресторан уже закрыт, — немедленно отреагировала я на его появление.

— Знаю, что закрыт. Я — Сеня, охранник. Извините, немного задержался. Кто из вас новый администратор? — Он виновато улыбнулся, а я еще раз смерила его удивленным взглядом. Рост — метр шестьдесят или даже меньше, и во всем остальном — кожа да кости. Я-то представляла охранника дюжим бритым парнем с косой саженью в плечах. А такого коротышку соплей перешибить можно. Кто только додумался взять такого доходягу в охрану?

Мы познакомились с парнишкой и заторопились на выход. Уже стоя в дверях, я притормозила.

— Сеня, а вы в этом ресторане давно работаете?

— Скоро год будет. А что?

— Да вот нам с Женей стало интересно, почему уволились прежние администраторы? Платят тут хорошо, работа — несложная, а должности вдруг освободились.

— Почему уволилась Ангелина, мне неизвестно. Говорят, вернулась к себе домой, в село. А ее напарница Юля умерла две недели назад. Вроде сердце у нее барахлило.

— Ужас какой! Наверное, молодая совсем была?

— Молодая, — согласился охранник, — только-только двадцать семь исполнилось. Мы еще поминали ее недавно, почти до утра загулялись.

Он снова виновато улыбнулся, а мы спешно покинули ресторан. Оказавшись на улице, я с минуту глубоко вдыхала прохладный ночной воздух, после чего накинулась на Женьку:

— Мало того, что униформа с чужого плеча, так еще и кому-то из нас досталась одежда покойницы. Между прочим, я читала, что вещи долго сохраняют энергетику своих хозяев. У тебя сердечко как? Не пошаливало сегодня?

— Прекрати истерику! — попробовала осадить меня подруга, хотя по ее лицу было видно, что перспектива получить по наследству сердечные заболевания улыбается ей ничуть не больше, чем мне. — Просто придем завтра на работу в своей одежде, и дело с концом. А руководству все так и объясним.

Имели в виду они наши объяснения.

— Может, и имели, но любой темно-синий костюмчик запросто сойдет за униформу. Пойдем лучше скорей, а то темно совсем.

Идти до единственной в микрорайоне стоянки, где остались с утра наши машины, было недалеко, минут десять, не больше, но в полночь это расстояние показалось поистине бесконечным. Особенно принимая во внимание тот факт, что путь лежал через темный переулок, в котором фонарей отродясь не водилось.

Поэтому идти пришлось в полной темноте. Лишь раз мимо нас проехал одинокий автомобиль, на несколько мгновений осветив дорогу тусклым светом ближних фар. И хотя вокруг были в основном жилые дома, окна в них почти нигде не светились. Наши шаги гулко отдавались в вязкой тишине переулка, отчего меня вконец затрясло от страха. Женька непроизвольно ускорила шаг, и мне стало ясно, что она, как и я, прилично струхнула. Также мне стало понятно, что с моими растертыми в кровь ногами за ней не поспеть.

— Не лети так, — зашипела я ей вдогонку, — ты же знаешь, эти чертовы туфли превратили меня в калеку.

— Хочешь прямо здесь заночевать? — Женька притормозила, боязливо озираясь по сторонам.

— Я желаю тут ночевать не больше твоего, но быстро идти все равно не могу. Хочешь, можешь взять меня на закорки.

— Всю жизнь об этом мечтала, — проворчала она. — Пожалуй, идея с этой стоянкой была неудачной. Но кто ж знал, что тут ночью так муторно. Видишь слева ту арку? — Она указала рукой куда-то в темноту.

— Я в темноте плохо вижу. Зачем тебе арка?

— Мы можем не переться в самый конец дома, а срезать путь. Там во дворе наверняка есть выход на параллельную улицу.