Жан-Кристиан Птифис - Железная маска: между историей и легендой

Вот, прежде всего, портрет мсье де Сен-Мара: «Маленький человечек, очень уродливый и плохо сложенный, сгорбленный и трясущийся, ужасно вспыльчивый, постоянно бранящийся и богохульствующий, кажется, вечно, пребывающий в ярости; черствый, неумолимый и жестокий до крайности».[19] Его излюбленным занятием было пересчитывание экю, которые он в течение всей своей жизни собирал в специальные мешочки. Располагая правом самому назначать своих подчиненных на месте новой службы, кроме королевского наместника, он прибыл с острова Святой Маргариты с собственной «командой» безусловно преданных ему людей.

Жак Розарж (а не де Розарж, как он сам называл себя), родом из Прованса, служивший под началом Сен-Мара тридцать один год, начал свою карьеру еще в Пинероле простым мушкетером роты вольных стрелков. Он дослужился до коменданта Бастилии, заняв в служебной иерархии место сразу после Дю Жюнка, королевского наместника. У него была, пишет Ранвиль, «напыщенная морда с кожей, подобной коре дерева, на которой оспа оставила свои следы; его глубоко посаженные глаза, словно спрятанные в двух игральных костях под бровями толщиной с большой палец, красны и отвратительны; его точно зубилом вырубленный нос картошкой, усыпанный двадцатью или тридцатью другими маленькими носами разного цвета, подобен мушмуле, раздавленной поверх его рта, синеватые губы которого, усеянные маленькими рубинами и перлами, возвышаются двумя валиками… его низкорослое коренастое тело с трудом держалось на ногах, поскольку закачанная в него "вода жизни" заставляла его шататься из стороны в сторону».[20] Таков был надсмотрщик, прислуживавший человеку в маске.

Сен-Мар питал большое доверие к аббату Жиро, также родом из Прованса, служившему тюремным священником на Святой Маргарите и являвшемуся исповедником нашего узника. Вот его портрет: «Большие впалые глаза, длинный приплюснутый нос, точно клюв у попугая, пухлый, как у мавра, рот, кожа оливкового оттенка; непрерывно харкающий и вечно жалующийся на стеснение в груди. При этом исключительно опрятен, бобровый мех на нем блестит, его светлый парик хорошо припудрен, брыжи, изготовленные великолепной мастерицей, аккуратны, так что ни один критик не нашел бы, к чему придраться; его чулки великолепно натянуты, а туфли крошечного размера…»[21] Ранвиль обвиняет аббата Жиро, этого «египетского Адониса», в нанесении слишком частых визитов узницам и в ведении любовной переписки с некой монашкой. Мало того, однажды видели, как он, совершенно запыленный, выходил из голубятни с хорошенькой служанкой…

Теми же красками автор рисует портрет Фрекьера, лечившего человека в маске. Он был назначен в Бастилию Фагоном, первым врачом короля. Это истинный мсье Пюргон{8}, толстый коротышка, в парике, в костюме из черного сукна, в неизменной шапке, отороченной бобровым мехом. «Сквозь его накладные волосы не разглядеть образину страшного урода. Его лоб совершенно скрыт париком и шапкой, однако видны два крошечных поросячьих глаза, большой курносый нос, широкий, открывающийся до самых ушей рот, в котором остались всего три или четыре пожелтевших зуба, свисающие, точно у обезьяны, щеки, короткий подбородок…»[22] Беспрестанно гримасничая, как старая обезьяна, он своей рукой в огромном батистовом манжете щупает пульс заключенных, потом велит им высунуть язык, мнет им желудок и исследует цвет их мочи. Не правда ли, фигура, достойная Мольера?!

Чувство большого разочарования оставляют воспоминания Ранвиля, касающиеся заключенного в маске, который, похоже, не произвел на него особого впечатления: «Я видел в 1705 году (sic) другого заключенного, имени которого не смог узнать, но Рю, тюремщик, который вел меня в мою камеру из зала, где я видел сего несчастного, сообщил мне, что он находится в заключении уже тридцать один год, что мсье де Сен-Мар привез его с собой с острова Святой Маргариты, где тот был обречен на вечное заточение за то, что, будучи школьником двенадцати или тринадцати лет, сочинил два стишка против иезуитов… Мсье де Сен-Мар перевез его в Бастилию, соблюдая по дороге чрезвычайные меры предосторожности, чтобы никто не смог узнать его… Он вышел спустя два или три месяца после того, как я видел его в зале, куда меня по ошибке ввели вместе с ним. Тюремщики, увидев, как я вошел, тут же повернули его спиной ко мне, не позволив мне разглядеть его лица. Это был человек среднего роста с черными, довольно густыми, приметными волосами».

Эта история, видимо, является чистейшей мистификацией: упомянутый в ней тюремщик Рю и хирург Рейе, дополнивший рассказ, ничего не знали о таинственном заключенном, так же как и Дю Жюнка{9}. Все, что они рассказывают на эту тему, — сплошной вымысел, имеющий антииезуитскую направленность. Дата 1705 год невозможна, поскольку интересующий нас человек умер (а отнюдь не вышел из тюрьмы) в 1703 году. Описание его внешности поразительно и не соответствует тому, что сообщают многие очевидцы, видевшие человека хорошего телосложения, со светлыми волосами («выше среднего роста», писал Вольтер, передававший слова очевидцев; «он был высокого роста и имел светлые волосы», утверждал также Гийом Луи де Формануар, расспрашивавший крестьян имения де Пальто, принадлежавшего брату его деда, мсье де Сен-Мару, где тот останавливался вместе со своим узником на пути в Бастилию в 1698 году). Может быть, Ранвиль спутал с «черными волосами» маску, о которой он вообще не упоминает?{10} Очевидно, его воспоминания передают смесь различных событий, однако это не исключает того, что он мог мимолетно видеть интересующего нас человека.

«Никогда ни один индийский бог, — говорил литературный критик Поль де Сен-Виктор, — не подвергался стольким переселениям и перевоплощениям!» Действительно, начиная с XVIII века появилось множество гипотез относительно имени и облика заключенного в маске: в нем поочередно видели графа де Вермандуа, узаконенного сына Людовика XIV и мадемуазель де Лавальер, по официальной версии погибшего в ноябре 1683 года в возрасте шестнадцати лет при осаде Куртре; герцога Монмаутского, незаконнорожденного сына английского короля Карла II, поднявшего мятеж против своего дяди, короля Якова II, и будто бы (только для видимости) казненного в июле 1685 года; герцога де Бофора, незаконнорожденного сына французского короля Генриха IV, великого адмирала Франции, погибшего при осаде Кандии в июне 1669 года, тело которого так и не было найдено; армянского патриарха Аведика, похищенного во время посольства в Константинополь; шевалье де Рогана, обвиненного в оскорблении его величества и приговоренного к обезглавливанию в ноябре 1674 года; голландского заговорщика Луиса Ольдендорфа (он же шевалье де Кифенбах), арестованного в 1673 году при переправе через Сомму с подозрительным ножом, обнаруженным в его багаже; графа де Керуальз, морского офицера, которого великий визирь послал вести переговоры относительно выкупа герцога де Бофора; генерал-лейтенанта Лаббе де Булонда, наказанного за преждевременное снятие осады с Кони в 1690 году; графа де Гремонвиля, посла Франции, впавшего в немилость у короля; Марка де Жаррижа де ла Морейи, якобы знавшего государственную тайну, касающуюся импотенции Людовика XIII; Анри, герцога де Гиза, представителя славного рода Гизов, заговорщика; и, наконец (как же можно забыть о нем!), старшего брата или брата-близнеца Людовика XIV — гипотеза, пользовавшаяся особой популярностью в XVIII веке и не утратившая своей привлекательности до наших дней… Все или почти все эти версии, довольно легковесные и произвольные, лишенные реальных оснований, отброшены современными историками{11}. Их авторы зачастую исходили из неполных и разрозненных данных, не утруждая себя при этом изучением истории тех тюрем, в которых сидел узник, то есть Пинероля, Эгзиля, Святой Маргариты и Бастилии. Они проделали работу, обратную тому, чего от них ждали. В наши дни хорошо известно то, что осталось от переписки мсье де Сен-Мара с государственным секретариатом военных дел. Эта переписка, опубликованная такими историками, как Ру-Фазийяк, Жозеф Делор, Франсуа Равессон, Мариус Топен, Теодор Юнг, Станислас Брюньон, Бернар Кэр,[23] показывает, что тюремщик имел на своем попечении определенное количество заключенных, которых можно более или менее точно идентифицировать. Один из них и является Железной маской. Бухгалтерская документация доказывает это, подтверждая данные, содержащиеся в корреспонденции. Нет оснований предполагать наличие еще одного человека, содержащегося тайно, от которого не осталось бы ни ордера на арест, ни записи о поступлении в тюрьму, ни малейших следов выплаты сумм на его содержание. Таким образом, стоит лишь провести тщательное исследование, чтобы узнать имя человека, привезенного в сентябре 1698 года в Бастилию с бархатной маской на лице. И отправной точкой этого исследования, разумеется, является Пинероль.