Иоанна Хмелевская - Клин клином

Если он рассчитывал отвлечь меня таким образом от номера триста тридцать шестого, то цели своей достиг сполна. Над “Пшекроем” я просидела часа два, над телефонным справочником трудилась все четыре. Раз такое дело, дойду своим умом, не обременяя его больше телефонными расспросами. Хочешь поиграть в секретики, пожалуйста!

А звонил он почти ежедневно. И все бы хорошо, кабы не залежавшийся на сердце камень, от которого я мечтала избавиться любыми средствами, потому что страсть как не люблю быть несчастной.

– ..Будьте любезны, номер триста тридцать шестой.

И наконец ужасная эта минута.

– ..Боюсь, нам с тобой встретиться уже не удастся. Послезавтра утром я уезжаю, а на завтра дел у меня невпроворот...

Я приказала себе не хныкать. Сцепив зубы, ждала привычного звонка. Долго ждать не пришлось.

– Должна признаться, – томным голосом проворковала я в трубку, – мне уже наскучило наметившееся в наших контактах однообразие. С удовольствием повидала бы вас живьем.

– О! Значит, вы созрели?..

– Пожалуй...

Клин клином! Ничего больше не остается. Гори все синим пламенем.

– Вот незадача, у меня как раз сейчас, перед отпуском, масса дел...

– А кто говорил, что если очень хочется, то время всегда найдется?

– Погодите, загляну в свои записи... Завтра в двенадцать я свободен.

– Прекрасная пора. Вы перед тем позвоните?

– Конечно. А.., ты.., затопишь камин?

– Почему бы и нет...

Боже, какой голос! Слушать бы и слушать...

Если начистоту, то поступила я, мягко говоря, легкомысленно. Отнеслась к человеку как к вещи, которой можно манипулировать по своему усмотрению, да еще и усмотрение-то было не слишком благовидным. Но здраво рассуждать я в те минуты не могла. Зациклилась на одном: клин клином...

В своем легкомыслии я зашла еще дальше – позволила себе поваляться после обеда на диване, не устроив перед тем в квартире показуху. И, конечно, уснула. Разбудил меня телефон.

– Ты знаешь, мне удастся приехать пораньше, сразу после одиннадцати. Можно?

– О чем речь, буду рада. Жду. И началось светопреставление. Предстояло переодеться, сделать прическу, убрать любезный моему сердцу кавардак и развешанную на веревках внеплановую постирушку, а телефон, как назло, не умолкал ни на минуту. Звонил весь город, будто сговорились. Незадолго до одиннадцати, все еще в дезабилье, я положила наконец трубку, но не тут-то было, снова звонок:

– Еду!

Я впала в панику.

– Через сколько ты будешь?

– Минут через пятнадцать.

Святые угодники! Четверть часа на все про все!

Когда раздался звонок в дверь, сама я, правда, была в полном порядке с головы до пят, зато половина белья все еще болталась на веревке, а вторая половина оказалась у меня в охапке. Я зашвырнула его куда придется, бросилась открывать, потом метнулась к ожившему вновь телефону. Отвечала я в трубку невпопад, потому как неусыпно следила за тем, чтобы гость случаем не сунулся в кухню, увешанную проклятым тряпьем. Наконец закруглила разговор, нейтрализовала гостя, засунув его в кресло, убрала непросохшее белье, заварила чай и уже со спокойной душой приступила к культурному времяпрепровождению.

Атмосфера воцарилась дружественная и непринужденная, у меня даже возникло чувство, будто я знаю этого человека с младых ногтей. Я не удержалась и снова затронула вопрос об имени. Ответ был такой же, как и по телефону:

– Зови как хочешь...

Я с новым рвением сунула нос в святцы и вдруг ахнула: между первым и двадцатым января фигурировали среди прочих именины Извдора. Матерь божья! Не Изидором ли его кличут! Вполне понятно, что человек с таким именем не хотел бы его афишировать! Я с недоверием воззрилась на него. Нет, на Изидора он не похож, но чем черт не шутит, внешность бывает обманчива...

– Нет, ничего не могу придумать, – сдалась я и отложила святцы, – как с твоим именем ни мудри, любое мне будет казаться фальшивым. Неужто и вправду тайна сия велика есть?

– Я ведь уже говорил. Поверь, все обстоит намного серьезнее, чем ты думаешь. Клянусь тебе, ни с личными моими делами, ни с семейными или гражданским положением это не связано. Просто моя работа и соответственно образ жизни порой требуют от меня такого камуфляжа, потому-то, скажу тебе откровенно, у меня мало знакомых. Близких знакомых. Есть, конечно, круг людей, в котором я вращаюсь и который меня знает, но вне его я не завожу приятелей. И даже это знакомство с тобой мне не следовало бы поддерживать...

– И что, так всю жизнь? На веки вечные придется ограждать себя тайной?

– Ну, не будем преувеличивать. Поговорим после отпуска. А сейчас расскажи что-нибудь, мне нравятся твои истории.

Мы сидели рядышком, откинувшись на спинку дивана. Светила небольшая настольная лампа, из приемника лилась душещипательная мелодия, и настроение обещало приобрести довольно интимную окраску. Тем более что я была исполнена решимости этот интим всячески поощрять. Клин так клин... Не смущало меня, грешную, что вижу я его второй раз в жизни, что понятия не имею ни кто он таков, ни даже как его зовут. Важен сам человек, а не антураж. Не собираюсь же я выходить за него замуж, связывать с ним свою жизнь или набиваться в содержанки. Зарекаться, конечно, не стоит, вдруг я им увлекусь, со взаимностью либо без (последнее крайне нежелательно), и наше знакомство будет иметь свое продолжение, но с тем же успехом я могу больше никогда в жизни его не увидеть и не услышать. Я женщина свободная, давно уже совершеннолетняя, имею полное право на безобидные сумасбродства. Конечно, мало ли что он обо мне подумает... А, пускай думает, что хочет. Не нанималась же я сидеть затворницей и всю оставшуюся жизнь сохнуть по триста тридцать шестому номеру! С ним все ясно, можно на нем поставить крест. К счастью, подвернулся под руку достойный внимания объект, вполне на уровне, еще и поинтересней, чем тот.

Никаких историй мне выдавать не хотелось. Лучше не переводить наши посиделки в интеллектуальное русло, а то я еще передумаю. Мое настроение, кажется, не прошло незамеченным. Интим все больше сгущался. Разговор то и дело замирал, и все шло в нужном направлении, как вдруг приемник перестал играть душещипательные мелодии и возмутил атмосферу фатальным диссонансом в виде вечерних новостей. Черт бы побрал вечерние новости... Мысленно послав их куда подальше, я покрутила ручку, выбрала из многообразия акустических эффектов Люксембург и снова откинулась на спинку дивана. Взгляд мой упал на моего визави, и в голову пришла неожиданная мысль.

– Послушай, ты зарываешь в землю талант, данный тебе от бога. С таким замечательным голосом тебе следовало работать диктором на радио. Или ты и вправду диктор?

– Не угадала.

– И никогда не был?

– Может, когда-то и был, но не сейчас.

– Какая жалость...

Такой оборот разговора ему явно не понравился, наверно, потому он меня и поцеловал – по его виду я не сказала бы, что он вдруг потерял от моей близости голову. Я уже опасалась, не кажусь ли ему по телефону более привлекательной, чем в натуре, а как раз сейчас это было бы очень некстати.

Его поцелуй меня ошеломил. Не потому, что я ничего такого не ожидала. Нет, совсем по другой причине, надо сказать, ужасной. Оказалось, он пользуется тем же одеколоном, что и номер триста тридцать шестой...

Это было уж слишком. Дурь мою как рукой сняло, и я вдруг трезво осознала, зачем пригласила сюда полузнакомого человека... Что я вытворяю! Вот так, в одночасье, потерять остатки разума, чувство меры и порядочности! Угораздило же запутаться! Этот не в моем вкусе, хотя, если говорить объективно, он мне нравится, а тот.., того я пытаюсь ненавидеть. Я закрыла глаза и сразу увидела лицо того... А тут еще чертов одеколон. От его запаха у меня заходится сердце и в памяти оживают счастливейшие в моей жизни минуты. Так кто же сейчас тут со мной? Этот или тот?..

Но ведь на том я поставила крест! Выбросила из головы... Во всяком случае, этот меня интересует не меньше...

Я в отчаянии открыла глаза и окончательно, бесповоротно, сцепив зубы, скрепя сердце, выбрала этого. Плевать на одеколон! Решительным движением я перегнулась через диван и яростно выдернула из розетки шнур настольной лампы...

Нечеловеческое мое борение с собой дало свой результат: маячивший передо мной облик побледнел и растаял. Того больше не было, а этот, рядом со мной, оказался на уровне...

Я видела его лицо в мягком мерцании тихо играющего приемника. Он поднял голову и, опираясь на локоть, в изгибе которого покоилось мое плечо, вгляделся в меня долгим взглядом.

– А знаешь, ты очень красива, – тихо сказал он своим мягким голосом.

Только сейчас заметил? В темноте?

– Ну конечно, зеленый свет меня исключительно красит.

Он улыбнулся, не отрывая от меня взгляда. И вдруг что-то произошло. Лицо его в одну секунду неузнаваемо исказилось. Он дернулся, вытащил у меня из-под головы руку и уселся в напряженной позе, как человек, которому нанесли в темноте неожиданный удар, и теперь он с трудом приходит в себя.